Он почувствовал ее присутствие и поднял на нее пронзительный, подозрительный взгляд.
— Юми! Где ты была?
Они тут же почувствовала свою вину, точно отец способен был читать ее мысли, либо каким–то образом подслушал звонок. Он был настолько всеведущ, — порой казалось, что для него нет ничего невозможного.
— Я спускалась в магазин, — ответила она, удерживая на лице маску скромности и тщательно скрывая свои чувства.
— Зачем? — Он, не отрываясь, смотрел на нее.
Юми почувствовал себя непроходимой дурой — даже не догадалась что–нибудь купить… Так вот и стой теперь перед ним с пустыми руками…
— Просто захотелось прогуляться.
— Что ж, рад, что ты, наконец, вернулась. Мы уезжаем. Он бросил в чемодан поверх бумаг что–то из одежды. — Тут кое–что произошло. Я связался с моими друзьями из «Крайоник Лайф». Мне нужно лечь в больницу в Лос–Анджелесе не завтра, а еще сегодня. Если мы выедем через 15 минут, я как раз успею по пути забросить тебя в аэропорт. Я взял тебе место на рейс, отлетающий к Гавайям сегодня, в семь вечера.
Она безучастно взирала на него. Так всегда: сколько бы ни старалась она предсказать заранее его настроения и требования, он всякий раз выкидывал такое, отчего она терялась и цепенела.
— Что случилось? — спросила она. — Это из–за твоего рака?
— Рака? — Он, казалось, был сбит с толку; затем в нетерпении покачал головой. — Нет, дело совершенно в другом.
— Что–то случилось в той лаборатории? — Хотя сейчас воскресенье, люди внизу часто работают сверхурочно.
Он махнул рукой.
— Нет времени все это обсуждать. Извини. — Он отвернулся к той компьютерной системе, что все еще работала, и принялся отключать ее, бросив через плечо:
— Пожалуйста, собирайся не медля.
Она спустилась в одно из кресел, заваленных бумагами. Теперь понятно, почему она постоянно чувствует себя ребенком рядом с отцом — он всегда обращался с ней, как с ребенком.
— А что, если я не готова к отъезду?
Он медленно обернулся, прокручивая ее слова в голове, пытаясь уловить их смысл.
— Это дом — мой, — раздельно, слово по слову, сказал он, взирая на нее, как на безнадежную дуру. — А ты, Юми, моя гостья. Вчера ты подписала документ, в котором отказалась от всех прав на собственность. И не имеешь никаких оснований оставаться здесь после моего отъезда.
Она тихо, с отвращением, фыркнула.
— Конечно, конечно, ты прав. Я действительно, как ты сказал, не имею никаких оснований. Твое жилье, твоя жизнь, тебе и решать, а чего бы ни хотела я — все вздор. — она поднялась и направилась в свою комнату. — Так что ты не беспокойся, я буду готова вовремя. Я не смогу вынести, если заставлю тебя ждать отец.
Unloaded Zone
Ехали молча. Молчание это просто выгрызало все изнутри. От него судорожно подводило живот, болела голова и хотелось совершить что–нибудь очень решительное — пнуть отца, заорать, распахнуть дверцу и выпрыгнуть из машины на ходу… Но Юми подавляла эти желания и сидела, уставив невидящий взгляд в окно, стараясь не думать ни о чем.
Что же касается Готтбаума — если молчание ему и досаждало, он этого не показывал. Он умело вел машину на большой скорости, следуя, видимо, им самим составленному расписанию. К середине дня они достигли LAX.
Остановившись в разгрузочной зоне, отец поставил машину на тормоз и посмотрел на Юми. Ей показалось, что в его глазах на секунду появилось нечто этакое; какое–то неосознанное чувство — возможно, даже минутное сожаление.
— Прошу прощения за то, что приезд не доставил тебе большего удовольствия, — сказал он.
Она еще секунду вглядывалась в его лицо, точно для того, чтобы убедиться, вправду ли он что–нибудь чувствовал. Но под давлением ее внимания он вновь стал самим собой. Суровые морщины на его лице стали глубже, и он отвел взгляд, покосившись на часы в приборной панели.
Так и есть. Он покончил с ней и теперь хочет только поскорее уйти.
— Наверное, я никогда больше не увижу тебя, — сказала она с трудом. — Хотя все еще не верится, что ты собираешься… сделать то, о чем говорил.
Отец пожал плечами.
— В конце текущей недели увидишь в новостях мой некролог.
Юми теребила ткань своего платья.
— Ты проводишь меня до терминала? — Она наперед знала, что отец откажется, но пусть сам прямо скажет об этом…
— Извини, — сказал он, — я не могу.
Она взяла с заднего сиденья свою сумку, бросила ее на колени и обхватила руками. Тут ей подумалось: а что, если она вдруг заорет:
— А ну вылазь, ублюдок, из своей е…й машины, обними и поцелуй меня на прощанье, как все нормальные люди!
Она отворила дверцу.
— До свидания отец.
— До свидания, Юми. — Рука его потянулась к рычагу передач.
Она выбралась из машины, и звучно хлопнула дверцей. Машина тронулась с места, отворачивая от обочины. Неужели он действительно вот так просто уедет?
Его машина пристроилась к потоку экипажей и уже через 10 секунд скрылась из виду.
Reasonable Doubts [Небеспочвенные сомнения]
Злая, как черт, широкими размашистыми шагами, с бледным лицом и до скрипа стиснутыми зубами они прошла к аэровокзалу и остановилась у первого попавшегося таксофона. Злобными, резкими тычками набрала номер. На этот раз без всяких опасений.
— Шерон Уилсон? — спросила она, услышав в трубке женский голос.
Последовала некоторая заминка.
— Нет. Это — Шерон Бейли.
Только спокойствие. Юми прижалась лбом к холодной металлической стенке телефонной будке.
— Но вы — жена Джима, я узнаю ваш голос. Я уже звонила вам.
Снова пауза.
— А кто говорит?
— Это Юми. — И тут она поняла, в чем дело. — Ваш муж назвался фамилией Уилсон — наверное, потому, что считал необходимым скрыть, кто он на самом деле. Он работает в отделе безопасности, ведь так? Но, пожалуйста, скажите ему, что я звоню. Я уверена, он захочет поговорить со мной.
Женщина нервно засмеялась.
— О, понимаю.
— Он дома?
И вновь пауза.
— Нет. Он звонил еще раз. Он где–то на прибрежном шоссе, все еще старается наладить машину. Видите ли… вы меня извините, но если дело касается… безопасности, мне, наверное, не следует вмешиваться.
Юми была воспитана в уважении к желаниям других; так, чтобы не быть навязчивой и никого не оскорбить. Мать называла это вежливостью, отец же принимал такое отношение к себе как должное и единственно верное. Но здесь, у таксофона, Юми было так обидно и больно, что она не в силах была считаться с другими людьми.
— Когда я звонила вам в прошлый раз, вы говорили, что муж делится с вами подробностями своей работы.
— Н–ну… иногда, — неохотно ответила Шерон.
— Джим не рассказывал вам о своем визите к доктору Лео Готтбауму? Я — Юми Готтбаум, его дочь.
— О, понимаю.
— Ваш муж интересовался работой отца. Проектом «ЖС». Сейчас я располагаю нужной ему информацией. Пожалуйста, скажите, как мне с ним связаться?
И еще одна — длиннющая! — пауза на том конце.
— Никак. Он звонил мне из автомата и сказал, что телефон в его машине не работает, а починить машину на станции техпомощи он не может — сегодня воскресение. Возможно, ему придется еще одну ночь провести там, и дома он будет только завтра.
Юми, сильно обеспокоенная, смотрела в окно аэровокзала. Верить ли предчувствиям? Да, она давно поняла: от отца всегда следует ожидать самого худшего.
— Я только что проехала едва ли не все прибрежное шоссе, — спокойно сказала она. — И видела несколько станций техпомощи — они были открыты. Если ваш муж смог позвонить из автомата вам, он так же просто мог бы вызвать буксир. Скажите, вы уверены, что слышали именно его голос?
— Д… да. Голос был его. — Шерон встревожилась. — Что вы хотите сказать?
— Нет, ничего определенного. Просто у меня дурное предчувствие. — Юми немного поразмыслила. Что–то в ней толкало ее повесить трубку, забыть обо всем и поскорее ехать домой, на Гавайи, в обычную неспешную повседневную жизнь. Но, вспомнив, как отец бросил ее здесь, на тротуаре, она вновь обрела прежнюю решимость. — Я понимаю, вы со мной незнакомы, и я прошу слишком многого, но я просто не знаю, что мне делать. Можно мне приехать к вам? У меня — некоторые вещи вашего мужа, и их следует вернуть ему. И, если он снова позвонит, я смогу с ним поговорить.
Шерон собралась было ответить, но осеклась. Юми терпеливо ждала, не обращая внимания на аэровокзал, на объявления о рейсах, толпы пассажиров, снующих через площадь…
— Нет. Не думаю, что вам следует приезжать, — наконец сказала Шерон. — Одно из первых правил Джима: никогда не давать наш домашний адрес кому–либо, хоть как–то связанному с делом. [расследованием].
— Тогда, быть может вы сможете подъехать ко мне? У вас ведь есть портативный телефон? А звонок по домашнему номеру может быть переадресован на него.
— А вы настойчивы, — нервно хохотнула Шерон.
— Нет, вообще–то я не такая. Я живу тихо — спокойно, делаю украшения и продаю их туристам. Для меня сложившаяся ситуация совершенно необычна. И мне приходится очень стараться, чтобы сделать все верно. Пожалуйста, скажите, вы сможете?
— Ладно, — вздохнула Шерон. — Ладно. Где вы сейчас?
На миг Юми позволила себе удовлетворенно расслабиться. Она добилась того, что обычно считала совершенно невозможным.
— Я в международном аэропорту Лос–Анджелеса, — сказала она. — Теперь — как я выгляжу. Я — наполовину японка, в руках — белая парусиновая сумка, а одета я в длинную юбку и белую хлопчатобумажную блузку. Буду ждать у «Федерал Эрлайнс Билдинг», на верхнем уровне.
Threats [Знамения беды]
Шерон появилась в аэропорту лишь через полтора часа. Приехала она в маленьком красном электрическом «фиате» с мятым крылом, погнутой антенной и разбитой фарой. Она остановилась у бровки, перегнулась через сиденье и распахнула дверцу с «пассажирской» стороны. Шерон оказалась симпатичной молодой женщиной с живыми глазами и застенчивой улыбкой.
— Привет, — сказала она. — Вы, должно быть, Юми. Извините, что так долго — мне пришлось искать няню.