Возможно, подумала Шерон, вся эта беседа — лишь ради нее. Просто разыгрывают «доброго/злого». Но высокий, похоже, говорил вполне искренне…
— Майк, я тебе говорю: Лео будет недоволен.
— Может быть. Но сейчас его здесь нет. — Он повернулся к Шерон. — Идемте. Ребенка возьмите.
«ДЕВАЙС АНЭВЭЙЛЭБЛ»
Войдя в просторное, светлое помещение, Шерон остановилась, глядя на экраны, консоли и металлические корпуса (некоторые открыты, точно с ними что–то делали), на платы, сложенные на верстаке и вспомогательное оборудование среди мотков кабеля. Всего десять дней назад здесь был Джим… Здесь он встретился с Лео Готтбаумом, а потом… Потом Готтбаум убил его.
Она подняла Дэймона на руки и прижала к себе. Он в полусне моргал глазенками, глядя на скопище электроники. Конечно, ей не стоило подвергать его всему этому; однако что–то в поведении высокого внушило ей б[ac]ольшую уверенность в собственной безопасности. Он был не из фанатиков, с какими она приготовилась встретиться, и выглядел усталым. Может просто за оборудованием приглядывает?
— Садитесь здесь. — Он провел ее к столу у окна.
— Спасибо.
Теперь при ярком свете, она смогла разглядеть его как следует. Странные, мечтательные глаза; похоже, она ему вовсе не интересна. Отстраненный какой–то. А так ли? Может, он гораздо хитрее, чем кажется? Трудно понять.
Она села к столу, усадив Дэймона к себе на колени.
— Ничего, ничего, — она прижала его к себе. — Все хорошо.
Высокий сел напротив.
— Наверное, следует представиться. Я — Майк Баттеруорт.
Шерон тут же узнала имя — оно встречалось в заметках Джима — но постаралась не выказывать удивления.
— Я… уже слышала о вас.
— Обо мне?
— Вы участвовали в проекте «Лайфскан».
Может быть, выказав храбрость и осведомленность, она добьется большего уважения. Шерон понимала, как выглядит со стороны: баба какая–то, с ребенком, явно слабая и беспомощная.
Она взглянула на другого. Тот сидел на табурете у верстака, холодно глядя на нее.
— Это Пол, — сказал Баттеруорт. — Пол Хартман. Заведует «железяками». Поддерживает их в рабочем состоянии.
— Мам? — Дэймон заерзал, устраиваясь поудобнее. Мам, а я скоро пойду спать?
Шерон обдумала положение. Как она понимает, Готтбаум здесь жил. Если так, тут должна быть минимум одна спальня.
— Здесь есть где положить сына, пока мы будем говорить?
Баттеруорт с любопытством взглянул на нее.
— Конечно; чувствуйте себя, как дома. То есть — черт возьми, раз уж вы здесь… Вон там свободная спальня. — Голос его звучал саркастически.
Шерон решила поймать его на слове:
— Спасибо.
Обрадованная нежданным развлечением, она подняла Дэймона, вышла в коридор и увидела открытую дверь в маленькую комнатку. Там стояла кровать, покрытая самодельным лоскутным одеялом, и Шерон тут же поняла: комната наверняка принадлежала Юми. Здорово; это должно быть добрым знамением. Уложив Дэймона, она укрыла его одеялом и осмотрела скромную меблировку: шаткий старый комод, сбитое из дерева кресло–качалка с шалью на спинке, зеркало в раме из морских раковин…
Дэймон ворочался с боку на бок под одеялом, сосал палец и смотрел на нее полуоткрытыми глазами. Она поцеловала его в лоб и погладила по щеке.
— Мам, а мы скоро поедем домой?
— Скоро. Поспи, а я поговорю с людьми. Ладно? Я буду рядом. Там, где мы были с тобой.
— Ммм–хм. — Он закрыл глаза.
Минут через пять Дэймон уснул.
Вернувшись в гостиную, Шерон решила, что между Баттеруортом и Хартманом явно состоялся спор. Хартман был мрачен и раздражен, а Баттеруорт, не обращая на того внимания, глядел в заоконную темень.
— Вот, сказала Шерон, усаживаясь на место, — теперь я могу говорить свободнее. — Она сложила руки на столе перед собой. — Я хочу поговорить с вами о моем муже.
Баттеруорт, перенесший свое внимание с окна на нее, молчал.
— Я понимаю, — продолжала Шерон, — что он, в некотором смысле, жив. Возможно, все это оборудование обеспечивает его жизнь, не знаю.
Баттеруорт медленно покачал головой:
— Если это вопрос, то из тех, на которые я не могу отвечать.
Осекшись, Шерон помрачнела.
— Наверное, вы не понимаете, как это больно для меня. Мне было очень тяжело ехать сюда. Я надеялась, что мы прямо поговорим обо всем и… и все между нами уладим полюбовно.
Баттеруорт был озадачен.
— Я говорю с вами прямо. Что же до полюбовности… Лаборатория в Лонг–Бич сгорела. Тридцать лет работы пошли прахом.
Что это? Он хочет сказать, что из–за нее? Шерон не могла понять его.
— Видите ли…
Он подался вперед, наконец–то включившись как следует в беседу:
— Нет; подождите, ладно? Я хочу вам кое–что объяснить.
Шерон раздраженно вздохнула.
— Но…
— Слушайте, — сказал он неожиданно резко, глядя ей прямо в глаза.
Внезапная перемена смутила ее.
— Хорошо…
— Вообразите себе… остров. На этом острове вы можете иметь все, чего ни пожелаете. И жить вечно. Как в нирване, понимаете? Однако попасть туда можно лишь одним–единственным способом. Через мост, который некие люди строили полжизни. И вот пятеро из них перешли по мосту на этот остров, а пара их друзей ждут своей очереди. Друзья, понимаете ли, помогали строить, и потому им был обещан бесплатный проход на остров. Но буквально в последний момент строители моста получили весть о некоем бедокуре, желающем все уничтожить. И так у них разыгрывается паранойя, что ради защиты острова они сжигают мост. Вот так. — Он подался назад. — И как бы вы себя чувствовали на месте оставшихся на берегу?
Хоть не сразу, но Шерон поняла его.
— То есть вы…
— Нет, не я. Пол. — Он кивнул на сидящего у верстака.
— О–о. — Она беспокойно взглянула на Хортмана и снова повернулась к Баттеруорту. — Но если это в самом деле такое чудесное место, почему же вы…
Баттеруорт взял ручку и начал чиркать что–то на мятом листке бумаги.
— Некоторые — особенно компьютерщики говорят, что у меня мистическая точка зрения. Я изучаю дзен–буддизм. Я верю в единство разума и тела. Зацифровать свой мозг, упрятать его в ящик — это не мой путь в нирвану. — Он нарисовал в центре листка круг, от которого расходились во все стороны штрихи точно так дети изображают солнце. — В любом случае, есть тут одна загвоздка. Допустим, группа людей работает с мозгом сканирует, режет на слои… Для этого существует множество ловких приспособлений, но операция — весьма длительное дело, и необходимую сноровку имеет лишь один из всей команды остальные все теоретики. Он–то сканирует их без проблем, но кто будет сканировать его?
Шерон поняла сложность ситуации.
— То есть это вы оперировали моего мужа.
Внезапно но густо перечеркнул свою почеркушку, уничтожая рисунок, и оттолкнул бумагу в сторону.
— Еще вопрос, на который я, очевидно, не могу отвечать. Он глянул в окно. — Хотя, наверное, скажу вот что. Если я верно вас понял, то знайте: муж ваш был уже мертв, а мозг его — заморожен. И проведенная операция предоставила его интеллекту единственную возможность уцелеть.
Хартман в другом конце комнаты установил на место какую–то плату и отодвинул от верстака свой табурет.
— Майк, ну к чему это все? Мы не обязаны ей ничего говорить. Мы ничего с этого не получим. Это — просто неоправданный риск.
— Как я уже сказал… — начал Баттеруорт.
— Ты даже не знаешь, что ей здесь нужно, — продолжал Хартман. — Зачем она сюда приехала?
Баттеруорт медленно кивнул.
— Законный вопрос. Для чего вы сюда приехали? Пол хочет знать.
Шерон вспомнила загодя заготовленный спич[?]. Когда она прокручивала его мысленно, он казался убедительным. Теперь она не была в этом уверена.
— Я хотела сказать: я решила, что больше не вынесу этого. Знать, что муж жив, но не быть с ним — это невыносимо. По–моему, если несколько человек добровольно перешли в состояние, в котором находится мой муж, в этом должны быть какие–то позитивные аспекты. И я приехала сюда, чтобы узнать об этом больше. И если это единственный путь к нему, я, возможно, захочу оперироваться сама. Вместе с сыном.
Именно так. Именно этого искала она.
Последовала тишина, нарушаемая лишь жужжанием вентиляторов, охлаждавших аппаратуру.
— Раньше надо было думать, — злобно и горько буркнул Хартман, подарив ей уничтожающий взгляд.
— Пол хочет сказать, моста нет и его не вернуть, объяснил Баттеруорт.
Шерон беспокойно заерзала в кресле:
— Неужели вы считаете, что я поверю, будто вы загодя не вывезли из лаборатории оборудование?
— Полагаете, легко вывести две тонны оборудования из лабораторий оборонного подрядчика? — сказал Хартман. Думаете, так вам и разрешили? Заходи кто хочешь, бери что хочешь?
— Ну, тогда, — настаивала она, — можно ведь построить заново…
— Десять лет! — заорал Хартман. — И пять миллионов!
— В любом случае, — все так же терпеливо, спокойно, точно отказываясь замечать общее напряжение, сказал Баттеруорт, — с вашим мальчиком это не пройдет. Интеллект, видите ли, не только то, что внутри клеток. Он — еще и межклеточные связи. А эти связи для развития требуют времени.
— Если сканировать и сохранить четырехлетнего, — сказал Хартман, — он может заучивать и запоминать что угодно, но четырехлетним останется навсегда.
Она обвела взглядом обоих. Кусок за куском отрывали они от взлелеянных ею надежд!
— Это… действительно правда?
Баттеруорт скомкал свою почеркушку и забросил в мусорную корзину.
— Чистейшая и очевиднейшая правда. Теперь, думается мне, вы вошли в наше положение, а мы — в ваше. Теперь мы, по–моему, понимаем друг друга. Верно?
Шерон почувствовала, что напряжение мало–помалу проходит. Действительно, способа добиться желаемого не существует. Если она действительно желает этого…
Она окинула взглядом оборудование, переполнявшее купол.
— Хорошо. Наверное, я не могу быть с ним. Но — можно я еще раз с ним поговорю? То есть, он, наверное, где–то здесь, в этих вот штуках…