— Телега в ратнике… Вязнет…
Коля облегченно вздохнул:
— Думал, режут тебя…
Он легко выдернул из наводопевшего пня топор и, не дожидаясь Альки, вломился в густую стену мелкорослого ельника.
Нюрка постояла, пока Алевтина не поравнялась с ней, и насмешливо стрельнула глазами:
— Что-то медленно ты идешь?
Алевтина, не понимая намека, охнула:
— Да на тебе лица нет. Что случилось?
И, смягчаясь от ее испуга, Нюрка сказала тихо:
— Засадила телегу в ратнике.
Она хотела снова спросить: «Что-то медленно ты идешь?!» — но Алевтина скользнула вперед и, пока не добежали до ратника, не давала себя догнать.
Коля вырубил на угоре жердь.
— Важить будем. Может, получится.
Он спустился вниз и, не снимая резиновых сапог, обошел с трех сторон телегу.
— И как тебя угораздило… задним-то колесом?
— Не знаю.
— Уж передним — тогда понятно бы…
— Да, передним понятно бы, — повторила Нюрка.
Коля сходил за лошадью, развернул ее у воды и, не выпрягая из передка, заставил пятиться к телеге. Потом он, подсунув жердь под осевший перед телеги, позвал девок на помощь. Втроем они приподняли воз, и Коля, подсев под жердь плечом, натянул вожжи, осаживая лошадь.
— Нюрк, наставляй шкворень!
Они поставили телегу на передок, но им оставалось сделать не менее сложное — высвободить из ила заднее колесо. Заважив его, они приподняли жердь. Воз был тяжел. Нюрка почувствовала, как у Коли напряглось тело.
— А ну, взяли! — хрипел он. — Алька, понукай Карюху!
Алевтина рванула лошадь за недоуздок.
— Раз, два, взяли! — хрипел Коля. И болотина, чавкнув, выпустила грязное до черноты колесо. Лошадь легко выкатила воз на берег.
— Ух ты! — облегченно проговорил Коля и закурил. — Ну поезжайте.
Он постоял у воды, жадно затягиваясь дымом, бросил цигарку и сквозь кусты стал продираться к поляне, где его дожидалась работа.
— А не Коля, так что бы делала? — задала вопрос Алевтина. На ногах у нее мазутными пятнами чернел ил.
— Ноги-то не отмыла, — сказала Нюрка.
Алевтина выругалась:
— Вот зараза… Да мыла ведь… Наверно, с телеги набрызгало. — Она хотела спуститься к ручью, но передумала. — Все равно в грязи будешь: на ферме не чище.
Нюрку резанули эти слова:
— Шла бы тогда домой. Без тебя управлюсь.
Алевтина вздохнула.
— Мучений-то сколько через эти ратники принимаете, — сказала она сочувственно.
— Ну, ты уж теперь отмучилась, — ответила Нюрка. Алевтина недоверчиво посмотрела в ее глаза — завидует ей или смеется — и сказала с вызовом:
— Да, я отмучилась!
«Господи, — подумала Нюрка. — Да какие тут муки? Сама так хотела…»
Она вспомнила, как повернула лошадь навстречу трясине: «Напридумываем всякого, только бы оправдаться… На ратники можно чего угодно свалить…»
Алевтина, стыдясь своей резкости, заторопилась сгладить ее:
— Ой, как вспомню ту водополицу, когда Коля на спине таскал нас — так по коже мороз…
— А ты не вспоминай лучше, — усмехнулась Нюрка и сердито подумала: «Чего уж оправдываться? Не оправдаться ведь все равно. Вышла замуж — живи. А то заладила: «Ратники, ратники…»
— Что-то ты сегодня не в духе, — заметила Алевтина.
— А мне не с чего в духе быть!
Нюрка представила, как, засадив в болотине воз, ломилась через кусты к поляне. Позор-то какой, стыдобушка — следить, как за мужем.
И чуть не вздохнула вслух: «Ой, Алька, ратники-то можно ведь обойти. А как себя обойдешь?»
И вдруг сама поразилась пришедшим мыслям: не с ратниками, с собой воюешь все время.
По правую сторону дороги раздался стук топора. Коля вырубал жерди. Осенью он собирался обносить приусадебный участок новой изгородью и теперь использовал всякую свободную минуту.
Нюрка вытащила из комода все свои платья и, разбросав их по кровати, не знала, с какого начать примерку.
«Пожалуй, вот с этого, голубого». В нем она ездила в район на совещание животноводов. Смешно и радостно вспоминать сейчас, как они с Колей убежали тогда в кино. В черном костюме, при галстучке, он был очень похож на городского.
— К тебе сегодня и подходить боязно, — призналась она.
Коля улыбнулся в ответ и, чтобы уж совсем не отличаться от городского, купил мороженое для себя и для Нюрки.
В полутемном зале они сидели на последнем ряду и почти не следили за тем, что происходило на экране.
— Я никогда не бывала в кинотеатре, — шепнула Нюрка. Она хотела добавить: «С парнем», но вовремя удержалась.
— А я в армии насмотрелся… Зал, пожалуй, поболе этого…
— Ну, в армии это не то. Там одни солдаты.
— Конечно, не то, — согласился Коля.
На них заоглядывались, и они, замолчав, не решились продолжать свой разговор.
Сеанс кончился. Нюрка с Колей вышли из прохладной темноты на душную улицу и, не сговариваясь, захохотали:
— Ты хоть знаешь ли, что за кино смотрели?
Они побежали к афише и, давясь смехом, прочитали название фильма.
А потом Коля купил билеты на следующий сеанс, и они опять сидели на заднем ряду и ели мороженое.
Колхозная машина ушла из района без них. Председатель всю дорогу ругался и вслух высказывал догадки: «Наверное, с молоковозом уехали. Ну я им покажу, как не сказываться».
Нюрка с Колей до рассвета брели по намокшей от росы пыли. И говорили-то вроде о ерунде всякой, а вот и сегодня помнится…
…Нюрка натянула на себя голубое платье и, гордясь тем, что на ней, чего ни наденет, все в обтяжечку, радостно засмеялась. Она долго не снимала платье, смотрелась в зеркало, словно сравнивала себя с кем-то.
Вечером Алевтина заявилась к Нюрке. Пришла, будто и не было ничего на поляне, будто и не трясла подолом перед Задумкиным, пришла как подруга к подруге.
«Ни стыда, ни совести», — подумала Нюрка устало. Но обида, которая жгла ее целый день, перегорела.
— Уезжать мне пора, — сказала ей Алевтина. — Наверно, завтра уеду.
Она оделась по-непривычному просто, и Нюрка даже не сразу заметила: а ведь Алевтина-то в белых носочках, в тех, что дарила ей в день приезда. Видеть в них Альку было смешно.
— Ты чего как Окуля вырядилась?
Алевтина пропустила насмешку мимо ушей, призналась грустно:
— Да захотелось чего-то так походить…
Они посидели молча. В открытые настежь окна, гнусавя, втягивались комары. Они забивались под потолок, где было темнее, и угрожающе соединяли свои голоса в протяжную и нудную песню. Гремя флягами, по дороге проехал молоковоз.
— Может, поплясали бы мы с тобой на прощание?
Нюрка удивилась этому приглашению — никто не пляшет теперь, уж и стыдно бы вроде плясать, — но отказать не решилась.
Они вышли за огороды, в полукружье кустов, где трава была гладко выкошена. Алевтина отломила от березы зеленую ветку и зажала ее в руке:
— Ох, черемуха-то давно отцвела. — Она прошлась по скошенной луговине, намечая будущий круг, взмахнула веточкой и запела:
В поле белая березонька,
Не ты ли мне сестра?
Горя не было у девушки —
Не ты ли принесла?
Алевтина отчаянно задробила ногами, но жесткая косовица — не лужайка перед окном, туфли спотыкались о корневища трав, и дробь получалась неуверенной, вялой. Да и какая уж пляска, если не слышно ног. Но Алевтина не хотела этого замечать. Не соблюдая очереди, забыв, наверно, о ней, она выплеснула вторую частушку:
Вышью птичку на платочке —
Полетай, бескрылая.
Каково тебе без крыльев,
Так и мне без милого.
«Да в чем она признается-то? — испугалась Нюрка. — Ведь никогда не сказывала, что не любит Илюшу». Ее неожиданно охватило жаром догадки: «Ой, да как же так?» И частушка Алькина, и сегодняшний разговор на поляне, и стук Колиного топора — все перепуталось в сознании. Она, не чувствуя ног, продробила за Алевтиной и, когда остановились для песни, боясь, что Алевтина снова ее обгонит, торопливо выбросила больные слова:
Не оставит меня милый —
Нечего заботиться.
Если он меня оставит,
Речка поворотится.
Алевтина удивленно вскинула брови, будто просыпаясь от навязчивых дум, и, поняв, о чем спела Нюрка, взмахнула веточкой, но дробить не пошла, осталась на месте. Нюрка двинулась было по кругу, но, заметив, что подруга вросла в траву, настороженно притихла, дожидаясь, чем она ей ответит.
Не найти такой березы,
Чтобы дождь не проливал.
Не найти такого дроли,
Чтобы век не забывал.
Алевтина качнула бедрами и, как тогда, на поляне, когда уходила от Коли Задумкина, завышагивала по кругу спокойно и гордо, не собираясь приплясывать.
Нюрка неуверенно пропела вдогонку:
Задушевная подруга,
Не ходи по выгону.
Не люби ребят подряд,
А люби по выбору.
Алевтина нетерпеливо рванулась вперед, приминая ногами зачерствевший обрез травы, и с вызовом ответила на Нюркину просьбу:
Пожила бы в его доме,
Поносила бы воды.
Привела судьба несчастная —
Ношу, да не туды.
«Ох ты зараза!» — ужаснулась Нюрка. И, наливаясь решимостью, вспомнив сразу и про Илюшу, и про вешние ратники, перед которыми Алевтина не выстояла, и про то, как на ферме Мария Попова изводила горожанку своим языком, по-бабьи мстительно выкрикнула:
Дайте паспорт, я уеду,
Милые родители.
Я не буду дома жить —
Нашла дурня в Питере.
Алевтина выронила из рук ветку, нагнулась за ней, чтобы спрятать растерянность, долго шарила рукой по земле и приседала все ниже и ниже, пока не накрыла платьем уже успевшие зазелениться носки.
— Ой, мамушка! — вскрикнула Алевтина горько и, поджимая под себя ноги, повалилась в траву.