Она еще не дошла до лесенки, как увидела в глубине парка два тлеющих огонька папирос.
«Идут!» — и обрадовалась и похолодела Татьяна. Она сейчас не призналась бы и себе, что ждала их.
Татьяна села на скамейку у выхода.
Один огонек повернул назад. «К Лизавете своей направился», — догадалась Татьяна и, напрягшись, закаменела: второе розовеющее в темноте пятно приближалось к танцевальной площадке. Татьяна не представляла, как себя дальше вести: окликнуть ли Юрия Ивановича или сделать вид, что не заметила его прихода, и дожидаться, когда он сам подойдет к ней. Так ведь Петька пригласит ее танцевать — Татьянина очередь, — и тогда Юрий Иванович останется один на один с Тамаркой.
Татьяна вытянулась, вглядываясь в темноту, а огонек, не выступая на свет, прижался к дереву.
«Не решается в незнакомом месте…»
Какая-то сила заставила Татьяну спуститься по лесенке и медленно, прогулочным шагом, пройтись мимо дерева.
Вот сейчас он ее остановит…
— Таня! — услышала она шепот и вздрогнула. — Это я… Чигарев… Подожди минуту.
Татьяна онемело сдержала шаг.
— Ой, да на тебе лица нет, — опешил Толя. — Ты уж извини меня. Я не подумал, что могу испугать.
С дерева свалился мокрый листок, неприятно скользнул по Татьяниной руке. Татьяна нервно отдернула руку и взглянула на Толю.
Он стоял пришибленный, виноватый.
— Скажи Тамаре, чтоб спустилась сюда.
Татьяна уже пришла в себя.
— А ты откуда знаешь, что она тут? — спросила она насмешливо.
— Знаю. Был сегодня у вас в Красавине. — Он притушил о кору тополя папиросу, втоптал окурок в землю и, кивнув на Петькин мотоцикл, попросил: — Только чтобы он ничего не знал.
— Боишься, что ли? — подколола Татьяна.
— За нее боюсь.
Татьяна изумленно вскинула брови: «Ты смотри, какой рыцарь», — но вслух ничего не сказала, повернулась и пошла к танцевальной площадке.
Радиола уже замолчала. Петька, придерживая Тамарку за руку, обеспокоенно озирался. Он, наверно, давно приметил, что Татьяны нет на привычном месте, и, недоумевая, шарил глазами по головам неуспокаивающейся толпы. Наконец его взгляд наткнулся на присевшую у входа Татьяну, вспыхнул радостью, и Петька, раздвигая людей плечом, потянул Тамарку за собой.
— Я уж думал, ты убежала, — отдышавшись, простодушно признался он. — Ну, теперь с тобой пойдем танцевать.
Он снова был в пиджаке. Разрумянившаяся Тамарка не ощущала холода и со смехом подзадоривала Петьку:
— Давай, давай, погрей и ее, а то я устала, передохну хоть немного.
— Петя, ты посиди здесь, — попросила Татьяна. — А мы с Тамарой на пять минут отлучимся.
— Посижу, — понятливо закивал он головой.
Тамарка неохотно спустилась за Татьяной по лесенке и все не могла еще остынуть от танцев, дышала жаром.
— Тамар! Тебя Толя Чигарев ждет…
Тамарка чуть не споткнулась.
— Еще чего? — сказала она испуганным голосом и сама увлекла Татьяну подальше от танцплощадки, в глубину парка.
— Вон за тем деревом, — указала Татьяна. — Просил, чтобы ты пришла.
— Еще чего?! — повторила Тамарка, но теперь в ее голосе не было испуга, он напрягся от нетерпеливого возмущения и сердито дрожал.
— Тамар, он какой-то потерянный весь… Очень просил, — пожалела Толю Татьяна.
— Видеть я его не хочу, паразита.
На тропке хрустнула ветка.
— Наверно, он? — предположила Татьяна.
— Пусть только сунется! — пригрозила Тамарка.
Она не сдерживала голоса, и Татьяна, пугаясь, что Толя услышит, потащила Тамарку в противоположную сторону парка.
— Ты что это так на него?
— А чего и тянуть без толку! — Тамарка блеснула в темноте злыми глазами. — Два года за нос водил!
Татьяна, кажется, стала соображать, что к чему. Про замужество говорит Тамарка. Да как же у нее язык повернулся признаться в этом?
— А чего? — будто догадавшись о Татьяниных укорах, стала она оправдываться. — Лидку Еремееву вспомни. Дружили, дружили с Толей Мершиным, а он на учебу съездил — и на другой женился. Ну-ка, она ведь его, пока в армии служил, ждала, пока на учебу ездил, ждала — дождалась на свою голову. Всю жизнь испортила себе ожиданием. В двадцать-то восемь замуж уже не выйдешь…
— Ну, тебе-то не двадцать восемь, — холодея от накатившей на нее тоски, возразила Татьяна.
— Так до двадцати семи хочет ждать.
— Как это до двадцати семи? — не поняла Татьяна. — Что он, зарок, что ли, дал кому до такого возраста не жениться?
— А хуже зарока! — зло призналась Тамарка. — Если женится сейчас, так сразу в армию заберут. А холостому из-за престарелой матери отсрочку дают. Вот дотянет до двадцати семи — выдадут военный билет без службы. А женится раньше — сноха будет кормильцем считаться у его матери. Понятно?
— Ну и покормила бы, — удивилась Татьяна.
— А я разве отказываюсь? — обиделась на нее Тамарка. — Я ему так и сказала, а он, видите ли, боится меня одну оставлять. Говорит, загуляешь… Ну, не паразит ли! А теперь таскается за мной по пятам, не дает проходу. Ох, гад ползучий! Да я его и близко не подпущу. Уж лучше с Петькой, чем с ним!
Она надломила с куста ветку, сошвырнула ладонью листья и зло бросила их себе под ноги:
— Пойдем назад, а то Петька отправится в розыск.
Она снова дрожала, и было непонятно, колотило ли ее от распиравшего зла или от промозглого холода, расползшегося по земле из оврага.
На свету Татьяна разглядела гусиную кожу на Тамаркиных руках и предложила поджидавшему Петьке:
— Давай, грей теперь снова.
— А ты? — растерялся он.
— Давай грей, кому говорят! — прикрикнула на него Тамарка, и Петька положил ей руки на плечи:
— Я что? Вы сами решайте…
Татьяна чуть не расхохоталась над ним. «Ты смотри-ка, а он и в самом деле послушный, — удивилась она. — Не зря Тамарка на свой характер надеялась».
Она снова спустилась по лесенке. Толя Чигарев стоял в темноте под тем же тополем. Под ногами у него валялась груда окурков.
Татьяна не успела еще открыть рта, а он, опередив ее, попросил:
— Ты передай, что я все равно буду ждать.
Татьяна вспомнила, что Толя бегал сегодня в Красавино. «Уж не свататься ли хотел?» — Она пытливо заглянула ему в глаза. Толя растерянно разминал в пальцах новую папиросу.
— Ты сам-то поднимись на площадку, — предложила она.
— Нет, мне нельзя, — измученно возразил он. — Если она сама со мной говорить не захочет, мне нельзя.
Он щелкнул зажигалкой, и Татьяна заметила, что волосы у него сплошь усыпаны половой. «Тоже мне женишок нашелся, в каком виде ходит».
— Ты с кем это в парк-то шел? — спросила Татьяна.
— С помощником своим, с Ваней Плотниковым.
— Прямо с комбайна, что ли?
— Ну…
Татьяна подумала, спросить ли его, с кем он ходил в Красавино, и, хоть понимала, что это ее совсем не касается, все же не удержалась, спросила:
— С Ваней, что ли, и в Красавино бегал?
— С Ваней. Мне одному нельзя.
— Да что это ты заладил: «Нельзя, нельзя»?
— Она мне сказала, что я при свидетелях буду прощения просить, вот я и взял Ваню Плотникова.
«А теперь, значит, Ваня не нужен, — догадалась Татьяна. — Теперь я у него в свидетелях…»
Она решительно поднялась на площадку и, отыскав глазами Тамарку, напористо стала пробиваться к ней.
Петька, заметив ее, обеспокоенно встрепенулся:
— Ты что это, Таня?
— Замерзла. Сил больше нет терпеть, — соврала она.
Петька обрадованно заулыбался:
— А давай и с тобой потанцуем… Согреешься.
Татьяна нагнулась к Тамаркиному уху, шепнула, чтобы не слышал Петька:
— Иди, измучился совсем. Прощения хочет просить.
— Тебе надо, ты и иди, — громко сказала Тамарка и зло прищурилась.
Петька испуганно насторожился:
— Девочки, девочки, да вы что? Я с обеими… потанцуем…
Тамарка отодвинула его локтем:
— Да отвали ты, грельщик! — и бросилась пробиваться из многолюдного круга.
Петька вытаращил глаза:
— Таня, чего ж тут такого? — недоумевал он. — Домостроевщину устраивает: только с ней и с ней. Мы же с ней и так сколько раз станцевали…
Татьяна, не слушая его, ринулась за Тамаркой.
— Девочки, девочки! — пытался остановить их Петька.
Они выбрались из втягивающего в себя потока раньше Петьки, пересчитали каблучками ступеньки лестницы.
— Где он стоит, паразит? — спросила Тамарка.
— Тамара, — подал Толя свой голос, — поговорить надо.
— A-а, катись ты от меня со своими разговорами! — Она ухватила Татьяну за руку, потянула за собой. — На глаза мне больше не попадайся! — крикнула она, не оборачиваясь.
Сзади затарахтел мотоцикл.
— Тамар, давай я вас довезу.
— Отцепись! — вскинулась Тамарка. — Надоел за вечер до тошноты! Дай подышать чистым воздухом!..
Петька изумленно замолк.
Они спустились с горы и пошли в Красавино на окружку.
Стояло бабье лето, и дни выпадали один лучше другого — солнечные, ядреные. По утрам серебрилась инеем подсыхающая стерня. Кричали в рябиннике свиристели. В лугах, истаивая, поднимался ввысь и сразу же на глазах у Татьяны растворялся в глубоком, бездонном небе, совершенно не замутняя его синевы, туман. Просыхали от росы тропы, отряхивали влагу кусты, и над деревьями, над полями взлетали тенетники. Даль просматривалась ясно, и, казалось, не будь земля круглой, можно было бы увидеть с пригорка даже заморские страны. Татьяну взбодрила эта неоглядная свежесть утра, и она шла на работу, полная смутного ожидания радости.
Тропка местами, где трава оставалась невыкошенной, была осклизлой, и Татьяна, боясь увязнуть каблуками в земле, вздымалась на цыпочки и, балансируя руками, осторожно выбиралась на неразмеченный грунт. Торопиться ей было некуда: до открытия киоска оставалось около часа, и не зря мать снова напутствовала ее ворчанием:
— Куда это в такую рань побежала? И вырядилась снова как на свиданье…
— У нас сегодня производственная летучка, — сказала Татьяна.