Подняв руку в приветственном жесте, бог со своей небольшой, но ужасающей свитой, в которой смешались самые жуткие, самые немыслимые творения Тьмы, пронесся мимо под ликующие возгласы воинов, которые тотчас потянулись на новый штурм ворот, желая оказаться поближе к богам.
Руни выскочила из лодки и понеслась следом. Ей не составило труда пробраться через толпу. Она ныряла между ногами людей и лошадей, резала ножичком мешавшие движению плащи. Ее волокла вперед непреодолимая сила — желание еще раз поймать взгляд синеглазого бога, жажда увидеть его, увидеть близко, закручивалась тугим комом где-то в животе, где еще совсем недавно говорил лишь голод.
Рунгерд вынырнула из толпы, как юркая рыбешка из рук старика. Ее не остановили. Но перед собой она увидела не красавца варвара — тот парил высоко над головами людей и башнями крепости, а кого-то совсем другого. Он не был высокого роста, не был необычайно широк в плечах, но что-то в его взгляде, темном, властном и страшном, заставило Руни попятиться. Однако толпа не дала ей скрыться.
— Хедин, бог Хедин, — зашептали сзади, и у Руни похолодели руки.
Великий Хедин, Хедин, Познавший Тьму, вышел к воинам простым смертным. Ни сияния, ни магических причуд, ни чудовищ — ничего. Словно стесняясь собственной божественности, он поднял руку, приветствуя всех. В ответ ему взметнулись сотни рук. И вот тут не обошлось без магии, потому что только она могла позволить полутора тысячам людей, задавленных толчеей в разных частях крепости, видеть и слышать бога так, как если бы он стоял от них в двух шагах.
— Я и мой брат, — проговорил Хедин в установившейся за мгновение оглушительной тишине, — приветствуем всех, кто пришел на наш зов.
Толпа ответила радостным ревом и звоном оружия, к которому присоединилось гулкое рычание спутников Ракота, чудовищ крылатых и бескрылых. Многие из них расположились на шпилях башен и крышах, вцепившись когтями в карнизы и трубы.
— Мы вышли из Великой Войны, — проговорил Хедин негромко, но его голос покрыл рев толпы. — Вышли с победой. Но у нас… еще остались враги. Я и мой брат, мы — не прежние, Молодые Боги. Мы не станем прятаться в Обетованном. Мы не станем грозить издалека. Мы не сдадимся. Я — не побегу ни от кого. И я знаю, что вы — тоже. И потому я позвал вас сюда. Потому явился перед вами в теле смертного. Чтобы вы, каждый из вас, ваши внуки и правнуки знали, что я — с вами! Я сделал смертного моим учеником. И сегодня я даю клятву верности всем вам. И в ответ ожидаю верности. Сейчас, когда наши враги ищут любую, даже самую малую брешь, чтобы нарушить этот, едва установившийся мир и равновесие, ваша верность — вот то, о чем я прошу. Прошу уберечь себя и свои семьи от тех, кто хочет взять силой ваш дом и наш мир, и — более всего — от тех, кто станет искушать вашу душу, соблазнять обещаниями власти и силы, сулить неисчислимые богатства. Не на богах держится Упорядоченное. Мы лишь те, кто поддерживает его в равновесии и мире. Оно стоит на каждом из вас. Покачнется один — оно выстоит. Но если враг, искуситель найдет дорогу к вашим сердцам…
Хедин замолчал, давая каждому возможность увидеть перед мысленным взором то, от чего ужас рождается в душе, и содрогнуться от этого ужаса.
— Идите в свои дома, идите в свои города. И храните мир, — продолжил он почти печально.
— Идите. И мы будем с вами незримо, — прогрохотал над толпой голос того, кто носил имя Повелителя Тьмы. Ракот на своем летучем чудовище двинулся по небесам вокруг острова, продолжая взывать и вещать.
Но Руни даже не взглянула на него.
Она лишь сделала шаг вперед, туда, где стоял Хедин. Новый Бог и в смертном обличье внушал страх. Брови его грозно сошлись к переносице, губы были сжаты в тонкую линию. Глубокая складка усталости и неизбывной боли залегла в углу этих губ.
Но при взгляде на выступившую вперед девочку лицо Хедина чуть смягчилось.
— Чего ты хочешь? Принести мне и моему брату клятву верности? — с едва уловимой улыбкой спросил он.
— Нет, — ответила Руни, холодея от собственной дерзости. — Я хочу попросить тебя… сдержать обещание.
— Я… что-то обещал… тебе? — Новый Бог недоуменно поднял бровь, устремив на девочку пронизывающий взгляд: надменный, насмешливый и одновременно полный печали.
— Верни мою семью, — выпалила Рунгерд, для храбрости сцепив в замок руки, отчего получилось что-то вроде молитвенного жеста. — Верни моего отца и братьев, что погибли, защищая твоего ученика, тана Хагена. Все говорят, что ты обещал вернуть тех, кто погиб в битве на стороне Новых Богов.
— Все говорят? — с угрозой произнес Хедин, и в его голосе прозвенел металл. — И ты веришь… всем?
Рунгерд поняла, что все испортила. Она сказала что-то не то. И теперь милостивый Хедин не вернет отца. Не захочет. Лучше бы говорил дед. Он всегда умел подольститься к господам. А она, Руни, способна лишь наломать дров.
Она не успела ответить. Из толпы вырвался растрепанный, лишившийся плаща и шляпы старик Ансельм.
— Нет-нет, — пролепетал он, заталкивая внучку за спину. — Не слушайте ее, о господин наш, милостивый и милосердный.
Лекарь упал на колени, увлекая за собой в пыль и растерявшуюся Руни.
— Сирота, — залопотал он, — девчонка. Растет без отца-матери. Вот и мелет, что на язык лихо положит.
Руни попыталась подняться, но дед снова дернул ее за руку, и девочка ткнулась лицом в пыль.
— Все вы, женщины, одинаковы, — расхохотался Новый Бог, — норовите обменять свою клятву верности на что-нибудь ценное. Вставай.
Рунгерд поднялась, уцепившись за плечо деда. Вытерла рукавом перепачканное лицо, отчего, казалось, стала еще грязнее.
— Ты права. Я обещал вернуть самых отважных и верных. Тех, кто встал на мою сторону и под знамена Хагена в трудные времена. Не одна ты ждешь возвращения своих близких. Но сейчас, когда в чаше мироздания еще не утихли отголоски бури, когда все Упорядоченное лихорадит от последствий минувшей войны, — есть дела более неотложные. Но обещания я исполню. В свой срок.
Одобрительный гул прошел по толпе, жадно ловившей каждое слово небывалого разговора: живого бога — и смертной малявки с перепачканным пылью лицом.
— Наступит время, и, если это возможно, я верну тех, кто тебе дорог. Верну каждого. И сегодня я прощаю тебе твою дерзость, — в голосе Нового Бога прозвучала стальная снисходительность, — и принимаю твою клятву верности.
— Тогда… пока я ее тебе не даю, — выкрикнула Руни.
Казалось, не мгновение — доля мгновения, и небо расколется над головой Рунгерд. Взгляд Хедина прожег ее насквозь. Но старый Ансельм втащил внучку в толпу и поволок прочь. Перед ними расступались, как перед прокаженными.
Глава 3
— Я хочу, чтобы Хедин исполнил свое обещание, — проговорила девушка, пристально следя за каждым движением Одина. В очаге заплясал желтый язычок огня. Отец Дружин придвинул к нему руки.
— Привычка, — просто сказал он, словно самому себе. — Когда я был еще Хрофтом, озлобленным старым Хрофтом, которого ты так хотела видеть, я больше всего, больше Молодых Богов и предателей магов, больше служащих им гнусных тварей ненавидел холод. В Хьёрварде в это время такие холодные ночи. Смертные ведь тоже страдают от холода? Хочешь, подойди к огню.
В голосе Одина звучала искренняя забота. Но Руни слышала много сказок о его мудрости и хитрости, поэтому осталась стоять в той же напряженной позе, сжимая в руках свечу.
— Ты смешна, — продолжил Древний Бог, поворачивая ладони перед разгорающимся огнем. — Смешна и глупа. Ты угрожаешь мне, не доверяешь и все же уверена, что я соглашусь помочь. Ты явилась ко мне, вооруженная сказкой и нелепой верой в то, что сам бог Хедин что-то задолжал тебе. Поверь, если бы я желал убить тебя, то ты уже была бы мертва. Если бы мне требовалась твоя боль — ты страдала бы так, что сам Демогоргон пришел бы забрать тебя с собой, чтобы избавить от этих страданий. Так что не глупи и садись к огню. Приближается ночь. Время Живых скал. И если ты пожелаешь уйти сейчас — это будет худшим способом самоубийства. А я не хочу слышать сквозь сон твои крики и плач, когда Скалы станут выпивать твою душу и истязать твой разум. Я гостеприимный хозяин.
— Я ощутила твое гостеприимство, Древний Бог, — пробормотала девушка, все же пряча свечу в сумку и усаживаясь к огню, — когда моих воинов давили Стражи, стерегущие подходы к твоему жилищу.
— И как же ты миновала детей Живых скал? — спросил Один равнодушно, словно ответ вовсе не интересовал его.
— Меня вела моя звезда, — уклонилась от разговора гостья, протянула руки к огню, как это несколько мгновений назад делал сам хозяин.
— Значит, эта же звезда привела тебя… к Свече?
Девушка не ответила. Они сидели молча. Небо, видимое через единственное окно Хрофтова жилища, постепенно наливалось чернильной темнотой. Прямо над перекрестьем рамы вспыхнул далекий дрожащий огонек, затем еще один. Девушка мучительно боролась со сном. И хотя под глазами незваной гостьи залегли глубокие тени усталости, ее напряженный взгляд горел темным огнем. Одину был знаком этот пламень. Он помнил себя таким же. В тот день, перед битвой на Боргильдовом поле. Все чувства, божественный разум и примитивный животный инстинкт — все восставало против того решения, что он принял. Но воля и гордость гнали его вперед, навстречу Молодым Богам и их ратям. Без надежды победить. Может, и ему, как этой девочке, что-то шептало в висок: «Удача любит дерзких». Это теперь он знал, что удача любит терпеливых и мудрых. Осторожных, как Хедин.
В тот день на Боргильдовом поле он потерял всех. И много веков учился быть терпеливым и мудрым, чтобы отомстить. Но месть не принесла облегчения. Он вернул себе имя. Вернул силу. Вернул величие. Осталось лишь одиночество, жадно терзавшее его душу. Одиночество, которое он поил кровью врагов, своих и чужих.
И тут… эта девочка. И свеча. Свеча, которую он спрятал и не ожидал увидеть в руках обычной смертной. Та самая Свеча. Узнать ее могли лишь те, кто остался навек на Боргильдовом поле.