– Ты возьмешь меня за руку? – спросила Йим. – Я не знаю дороги.
Фоэль поднялся и вывел Йим из хижины. Мэриен в изумлении повернулась к Хонусу.
– Он боится реки! Он и близко к ней не подойдет!
Йим держала Фоэля за руку даже после того, как они сели на берегу реки. Лунный свет сверкал на Йорверне, как холодный огонь.
– Красиво, – сказала Йим. Затем она перевела взгляд с реки на Фоэля. Мальчик ненадолго вздрогнул под ее пристальным взглядом, так как не мог отвести глаз. Затем он успокоился.
– Ваш дом стоит между двумя дорогами, – сказала Йим успокаивающим голосом. – Одна из них сухая, другая мокрая, но обе одинаковы – ни на одной из них ты не можешь знать, что ждет тебя впереди. Карм говорит со мной, но я не могу предвидеть будущее. Как же может это сделать маленький мальчик?
Йим сделала паузу, а когда заговорила снова, то с серьезностью совершенной уверенности.
– Это не твоя вина.
На глаза Фоэля навернулись слезы, а рот начал дрожать.
– Но... Но я же видел, – произнес он хриплым шепотом. – Я видел корягу и не мог говорить.
Йим обняла Фоэля, когда тот начал плакать.
– Твой отец тоже видел это и не смог избежать. Не вини себя.
Йим держала Фоэля, пока его слезы не высохли. Затем она вернулась с ним в хижину. Хонус и Мэриен все еще сидели за столом. Увидев, что сын плачет, Мэриен забеспокоилась, но Фоэль бросился ее обнимать. Затем слабым от усталости голосом он воскликнул:
– Мама!
8
В то утро, когда Йим и Хонус прощались с Мэриен и Фоэлем, Гатт выехал из Бремвена верхом на огромном черном коне Дайджена. Несмотря на свою храбрость, он чувствовал себя неловко. Гатт не был знаком с лошадьми и чувствовал, что не вполне контролирует их. Конь был мощным и порой не обращал внимания на то, как Гатт держит поводья. От резкого галопа его лошади Сарф вскоре начал испытывать боль в спине. Несмотря на дискомфорт, Гатт никогда не думал о том, чтобы ехать медленнее. Он смирился с тем, что за быстроту приходится расплачиваться болью и беспокойством. Если он надеялся догнать Йим, скорость была необходима.
Гатт был уже далеко от Бремвена, когда сумерки заставили его искать укрытие. Он миновал несколько скромных домиков и остановился у процветающей фермы. Расседлав вымытую лошадь, он повел ее по тропинке к дому. Мужчина, который, судя по всему, был хозяином фермы, вышел из дверного проема, чтобы понаблюдать за его приближением. Проведя в одиночестве более трех лун, Гатт научился различать, в каких домах все еще живут богини. Тем не менее, прося милостыню, он принимал вид, сочетавший в себе одновременно смирение и запугивание. Положив руку на эфес меча, он поклонился мужчине.
– Я служу Карм, отец. Ты почитаешь ее?
Мужчина ответил Гатту поклоном.
– Чем я могу помочь тебе, Кармаматус?
– Мне нужна еда и кров для меня и моей лошади.
– Сочту за честь предоставить и то, и другое.
– Карм видит твою щедрость.
– Тарвус, – крикнул мужчина, – иди и отведи лошадь Сарфа в конюшню.
Из дома вышел мальчик лет двенадцати и посмотрел на Гатта с нескрываемым волнением. Он низко поклонился.
– Кармаматус, это большая честь для меня, – сказал он, прежде чем взять поводья лошади. Гатт слегка улыбнулся и склонил голову.
– Хорошенько разотри его, – обратился он к Тарвусу, – на нем много ездили.
– Да, отец, – ответил Тарвус. – Я переведу Таммора из его стойла и поставлю туда лошадь Кармаматуса.
– Хорошо, сын, – сказал мужчина. Он смотрел, как Тарвус уводит коня, а затем повернулся к Гатту. – Сарфы – герои моего мальчика, – сказал он, – так что для него это большое волнение. Надеюсь, вы объясните, что ваш путь – это не только приключения и сражения.
– Путь праведности требует жертв и страданий, – сказал Гатт. – Немногие подходят для такой жизни.
– Именно это я ему и говорю, – сказал фермер. – Я говорю, что он должен быть благодарен за то, что сиры обошли нашу ферму стороной.
– Ты правильно говоришь, – сказал Гатт. – Детство в храме – нелегкое дело.
– Мальчишки! Полны мечтаний, – сказал мужчина, покачав головой. – Меня зовут Гарвус, Кармаматус. Не выпьешь ли со мной немного эля, пока мы ждем ужина?
– Я не пью эль, – ответил Гатт, – но я был бы рад выпить чаю.
Гарвус провел Гатта в дом, где представил ему свою жену, которая заварила Сарфу чай. Гатт выпил его стоя, так как у него болели ноги после дневной езды. Когда Гарвус допил свой эль, он почувствовал себя не таким запуганным, как Гатт, и решился задать ему вопрос.
– Твой конь – прекрасное животное, но ты сильно его загнал.
– Мне пришлось это сделать. Мое задание не терпит отлагательств.
– Настолько срочное, чтобы рисковать ценным конем? Если вы не успокоитесь, он может захромать.
– Неужели лошадь стоит больше, чем человек? – ответил Гатт.
– Я не понимаю.
Я пытаюсь спасти человека, которого ведут на верную гибель. Я должен догнать его, пока он не погиб.
– При всем уважении, Кармаматус, на хромой лошади ты этого не сделаешь. Этот человек в плену?
– Нет, – ответил Гатт. – Просто его соблазнила женщина.
Гарвус усмехнулся и уже собирался пошутить, но, поймав тяжелый взгляд Сарфа, передумал.
– Они путешествуют пешком?
– Да. И женщина тоже обременена. Они отправились в Аверен восемь дней назад.
– Они знают о вашем преследовании?
– Нет.
– Тогда ты можешь поберечь свою лошадь и все равно легко их догонишь, – сказал Гарвус. – Уверенный темп и долгий день езды сократят расстояние.
– Я молюсь, чтобы ты был прав. Освободить этого человека – моя святая задача.
– Тогда как ты можешь потерпеть неудачу? – сказал Гарвус. – Карм поможет тебе.
Гарвус наполнил чашку с чаем Гатта и налил себе еще эля. После того как Тарвус вернулся из конюшни в сопровождении трех слуг, жена Гарвуса принесла вечернюю трапезу. Все сели за стол, причем Сарф занял почетное место. Пока они ели, Гатт рассказывал о своих путешествиях. Помня о просьбе Гарвуса, он подчеркивал тяжесть своей жизни. Рассказы не подействовали на Тарвуса так, как надеялся его отец, – восхищение мальчика Сарфом, казалось, росло с каждым новым рассказом о невзгодах. Гатт и сам чувствовал, как ему нравится это восхищение. После ужина, когда Сарф отлучился, чтобы осмотреть свою лошадь, он не был удивлен, когда Тарвус последовал за ним.
Хотя Гатт мало что знал о том, как ухаживать за лошадьми, он почувствовал, что за животным хорошо ухаживали. Он повернулся к Тарвусу и улыбнулся.
– Карм видит, как ты заботишься о моем коне, – сказал он. – Когда я завтра отправлюсь в путь, гордись тем, что ты помог мне в моих поисках.
Тарвус восхитился словами Гатта.
– Вот это да! Приключения?
– Да, – ответил Гатт, не смотря на усталость. – Это опасная затея.
– Ты расскажешь мне о ней?
– Боюсь, твой отец этого не одобрит, – сказал Гатт. – Он сказал, что ты думаешь, будто жизнь Сарфа – это сплошные приключения и слава.
– Пожалуйста, – взмолился Тарвус. – На этой ферме так скучно. Может, великие деяния и не мой удел, но разве я не могу о них услышать?
Гатт снисходительно улыбнулся.
– Я расскажу о них, если ты утаишь это от своего отца.
– Обязательно, – сказал Тарвус. – Клянусь.
– Я отправляюсь, чтобы убить колдунью, которая захватила в плен добродетельного человека. Он Сарф, как и я.
– Она захватила сарфа? Как она могла это сделать?
– С помощью нечистых чар и других хитростей, о которых ты слишком молод, чтобы знать, – ответил Гатт.
– Ты не боишься, что она сделает то же самое с тобой?
– Я убью ее прежде, чем у нее появится шанс, хотя для этого мне, возможно, придется сразиться с Сарфом.
Глаза Тарвуса расширились.
– Сражаться с другим сарфом!
– Он под ее чарами. Пока не будет убит злодей, она будет управлять им.
– О Святая Карм! – сказал Тарвус. – Если бы мне пришлось столкнуться с Сарфом, я бы дрожал, как зерно под градом.
– Возьми соломинку и подбрось ее в воздух, – приказал Гатт.
Тарвус нагнулся и подобрал одну. Затем он бросил ее. Гатт двигался так быстро, что мальчик не мог уследить за его движениями. Все, что он увидел, – это вспышку меча, рассекающего воздух, и соломинку, разрубленную на части, летящую вниз.
– Вот это да! – сказал Тарвус, подбегая и подбирая два куска.
Гатт убрал меч в ножны.
– Я служу воле Карм, поэтому я одержу победу.
–И убьешь другого сарфа?
– Убить его? Я намерен спасти его.
– Но разве он не попытается убить тебя?
– Конечно, – ответил Гатт, – но я постараюсь сохранить ему жизнь. По крайней мере, я спасу его душу, ведь когда человек умирает, его дух освобождается от колдовства.
Тарвус смотрел на Сарфа, потеряв дар речи от восхищения. Гатт поймал взгляд мальчика и впервые с тех пор, как его Носитель покинул его, почувствовал себя целым. Радость всколыхнулась внутри Гатта, затмив боль и вернув ему чувство собственного достоинства. Он снова шел по святому пути.
Той ночью, когда Гатт погрузился в сон, он увидел туманный пейзаж, видневшийся сверху. По широте и яркости картины он понял, что не спит. Напротив, ему показывают мир с божественной точки зрения. Сначала Гатт увидел Бремвен, а затем дорогу, по которой он выехал из города. Пронесясь над шоссе, он миновал дом, где отдыхал, и продолжил путь. Он увидел древний каменный мост, перекинутый через Йорверн, и разросшийся постоялый двор, построенный на его ближайшем берегу. Затем он пошел по дороге, огибая берег реки. Он шел дальше, пока не заметил две смутные фигуры, расположившиеся лагерем у реки, и ощутил волну ненависти, возникшую из потустороннего источника. Она была горькой и непримиримой. Хотя Гатт всегда считал, что Карм сурова, ярость вражды поразила его. Не видя отчетливо фигур и не слыша ни единого слова, он понял, что одна из них – Йим. Из этого он заключил, что второй должен быть Хонусом.
Затем Гатт поднялся выше, и перед ним открылся великолепный вид на окрестности. Он окинул взглядом горы, долины, реки и леса. Осмотрев их, Гатт узнал местность так близко, словно всю свою жизнь провел, топча ее. После этого картина растворилась в тумане, и Гатт сел, дрожа от холода. Он был уверен, что ему впервые явилось видение, ведь он предвидел предстоящий маршрут и узнал, где покоится его добыча. У Сарфа возникло желание оседлать коня и ускакать в ночь, чтобы поймать Йим. Он подавил это желание, зная, что она недосягаема для ночного путешествия. Более того,