Хонус задумался, стоит ли ему злиться на себя. Если он заставил Йим полюбить его, то он же стал причиной ее мучений. Ему было больно думать об этом, но чем больше он размышлял над этой мыслью, тем вернее она казалась. Но если Йим стала жертвой его любви, то и он тоже. Несмотря на себя, Хонус потянулся, чтобы взять Йим за руку, жирную от поедания фазана. Она не отдернулась.
– Прости меня, Йим.
– Не за что просить прощения, – ответила она.
– Так говорит тот, кто простил своего убийцу.
– Он не был моим убийцей. Он не убивал меня. – Йим сжала руку Хонуса. – Благодаря тебе.
– И все же я сожалею о боли, которую приносит тебе любовь.
– Эта боль – дар Карм, – ответила Йим, в ее голосе прозвучала ирония. – Большинство ее даров сопровождаются болью. Ты и сам это знаешь. Я много раз видела, как ты входишь в транс и возвращаешься, пораженный чужим забытым горем. И все же ты продолжаешь это делать.
– Я погружаюсь в транс, чтобы искать счастливые воспоминания, а не горестные.
– Значит, ты терпишь горькое ради сладкого. – Йим улыбнулся. – Твои прикосновения радуют меня, хотя и будоражат мою тоску.
Хонус вздохнул и отпустил руку Йим.
– Хонус, я научусь жить с этим. Я должна.
***
В Западном Пределе горящая деревня освещала ночь. Крестьянские солдаты закончили свою бойню и ушли, оставив Железную гвардию грабить и жечь. Надев шлем и нагрудник мертвеца, Хендрик сел у костра и уставился на свою руку. В лагере было многолюдно, и темнота была наполнена звуками людей, доведенных до крайности. Одни плакали от боли, другие смеялись с неистовством, граничащим с истерикой. Несколько человек, все еще охваченных боевым безумием, бессвязно ругались и ревели. Где-то закричала женщина. Но Хендрик отгораживался от этого шума, полностью поглощенный головоломкой на конце запястья.
Когда я потерял эти пальцы? Он не помнил этого события. Утром они были на месте, а к вечеру их не стало. Мизинец на его руке, держащей меч, полностью отсутствовал, а от трех следующих пальцев остались только части. Окровавленные обрубки болели, и именно боль впервые подсказала Хендрику, что с ним что-то случилось. Он предположил, что пальцы были отрублены во время нападения, но когда и как – для него оставалось загадкой.
Хендрик участвовал в пяти сражениях, но ни одно из них он не помнил связно. Его воспоминания напоминали полузабытые сны, наполненные маниакальным ликованием. Когда-то он был нежным человеком, крестьянином, который ненавидел забивать своих кур. Тем не менее Слэшер был прав.
Хендрик стал наслаждаться убийством. Когда Бахл поднял войска на битву, Хендрика охватило ликующее безумие. Тогда ничто не имело значения, кроме поставленной задачи. В это время Хендрик был способен на все, и можно было не обращать внимания на потерю нескольких пальцев.
Крестьянин так и не понял, как лорд Бахл заставил его. Казалось, это нечто большее, чем сила слов. Он редко вспоминал, что именно было сказано; только то, что речь Бахла будоражила его, как музыка, которая эхом отдавалась в его сознании все дольше и дольше. В это время Хендрик погружался в энергетическую форму забвения, которая избавляла его от тоски, страданий и страха. После этого он всегда был истощен и окровавлен. Кроме того, тошнотворные образы преследовали его во время бодрствования и мешали спать. Хендрик боялся, что это воспоминания о содеянном. Как бы то ни было, он стал жаждать этих неистовых заклинаний, как пьяница жаждет эля. Хотя последствия были тяжелыми, забвение было блаженством.
Армия шла уже несколько дней, оставляя за собой полосу разрушений и резни. Во главе ее ехал лорд Бахл, сопровождаемый священником, Святейшим Гормом, и владетельным лордом Хендрика, графом Яуном. Крестьянин презирал графа, отнявшего у него всех, кого он любил, но к лорду Бахлу он относился по-другому. Он боялся его жестокости, но в то же время испытывал перед ним благоговение. Лорд Бахл казался ему чем-то большим, чем человек, а значит, неподвластным людскому суду. И с каждым новым раундом резни его власть над Хендриком и другими людьми росла.
Среди солдат уже были люди, которые никогда не освобождались от чар лорда Бахла. Они всегда жаждали убивать и были опасны для окружающих. По мере продвижения марша их число росло, несмотря на потери в армии. Когда Хендрик размышлял об этом, боевое безумие все дольше задерживалось и в нем. Существование расплывалось. Он лишь смутно представлял себе, где находится, – не иначе как далеко от дома. Он знал, что они направляются в Аверен, но не знал, когда они туда доберутся. Хендрик надеялся, что это произойдет скоро, потому что в его голове засела одна вещь, сказанная лордом Бахлом: В Аверене страдания будут смыты с его души в ванне крови.
***
Йим спала, завернувшись в свой плащ, отдельно от Хонуса. Встав на следующее утро, она развеяла прах Гатта, а затем продолжила свой путь к Каре. Они были уже достаточно далеко от шоссе, поэтому возвращаться к нему было бессмысленно, и, поскольку Хонус знал страну по своим путешествиям с Теодусом, он предложил другой маршрут.
– На западе лежат земли клана Долбана, – сказал он. – Там мы найдем фермы и дороги.
– И будут ли нам рады?
– В прошлом нам с Теодусом были рады, – ответил Хонус. – Не знаю, как будет сейчас.
– Полагаю, мы это узнаем, – сказала Йим, надеясь, что, добравшись до земель Кары, она не обнаружит, что народ настроен против нее.
Хонус повел ее к месту, где он сражался с Гаттом, а затем направился на запад. Большую часть утра они ехали по лесистой и дикой местности. Скалистая местность была труднопроходимой, и хотя они шли по долинам, обычно поднимались в гору. Пока солнце не поднялось высоко, воздух был хрустящим. Перед самым полуднем они нашли узкую тропинку, и Йим обрадовался хоть какому-то признаку того, что здесь живут люди. Через некоторое время они наткнулись на поле на солнечном склоне горы. На его краю стояло наполовину вкопанное в склон жилище. Из дыры в крыше поднимался дым.
– Посмотрим, как нас встретят, – сказала Йим. Вдвоем они поднялись по склону, пока не добрались до дома. Там, где он касался земли, он был сложен из камня, а выше – из дерева. Бревна, из которых сложены стены, были обтесаны, а промежутки между ними заросли мхом. Крыша была сделана из широких деревянных плах, утяжеленных камнями. В задней части дома крыша сливалась со склоном горы. Там находилось дымовое отверстие, окруженное широкими каменными плитами. Единственные окна находились на фасаде дома. Они были маленькими, ставни распахнуты, как и дверь жилища. Никого не заметив, Йим подошла к дому и заглянула внутрь.
Из-за солнечного дня единственная комната за дверью казалась еще темнее. Йим увидела земляной пол, стол, лавки, ткацкий станок и натянутые между стенами лески. С них свисала скрученная шерсть разных оттенков. От некоторых шерстинок шел пар и капали капли от недавней покраски. В дальнем конце комнаты Йим заметила огонь и большой чайник. Маленькая фигурка помешивала чайник. На мгновение глаза Йим сориентировались и различили, что это девочка, возможно, одиннадцати зим от роду. Плед из домотканого полотна обтягивал ее тонкую талию, образуя юбку до середины голени. Второй отрез пледа был заправлен в верхнюю часть юбки. Он проходил через грудь, через левое плечо и спускался по спине, чтобы быть заправленным в заднюю часть юбки. Эти два предмета составляли ее одежду, поскольку рубашки на ней не было, а ноги были голыми. Длинные светло-каштановые волосы были завязаны назад, обнажая лицо, на котором из-за копоти еще сильнее выделялись широко раскрытые глаза девушки. Обеспокоенная тем, что лицо Хонуса могло напугать ребенка, Йим низко поклонилась и сказала:
– Приветствую тебя, дорогая. Мы – слуги Карм.
Девочка ничего не ответила, но опустила деревянную лопатку для размешивания и медленно направилась к столу. Йим заметила, что на нем лежит нож.
– Лицо моего спутника выглядит мрачным, но сердце у него доброе. Вам не нужно бояться ни его, ни меня. Мы принесли благословение Карм.
– Карм мертв, – сказала девушка, положив руку на рукоять ножа, но не схватив его.
Йим улыбнулась и произнесла легким, почти веселым тоном.
– Как может умереть богиня?
«Отец сказал, что умерла, – заявила девушка, как будто это утверждение все объясняло.
– Тогда я принесла хорошие новости. Карм по-прежнему присматривает за тобой.
Девушка просто смотрела на Йим с сомнением и даже с подозрением. Почувствовав бесполезность дальнейших разговоров, Йим жестом велела Хонусу отойти. Она снова поклонилась и сказала:
– Передай своему отцу, что мы даровали тебе свое благословение.
Затем она повернулась и ушла.
Спускаясь по склону, Йим наблюдала, как девушка выбежала из дома и скрылась за деревьями, окружавшими поле. Она гадала, что девочка скажет отцу и стоит ли опасаться нового нападения. После того как никто не появился, ни дружелюбный, ни враждебный, Йим задумалась об утверждени девочки, будто Карм мертва. Она попыталась отмахнуться от него как от глупости, от того, что невежественная девочка повторяет, ничего не понимая. Возможно, это ложь черного жреца или простое недоразумение. Тем не менее, эта идея поразила воображение Йим. Она совпала с ее предчувствием, что впереди назревает нечто ужасное. Она также вспомнила о тревожных видениях. В последние два раза, когда Карм являлась ей, богиня была вся в крови. Она выглядела избитой, но не могущественной. А за последним посещением Карм последовало тревожное отсутствие, которое усилило чувство покинутости Йим.
Хонус шел впереди, поэтому ему не было известно о размышлениях Йим. Они вернулись на тропу, которая постепенно превратилась в узкую проселочную дорогу, проходящую через высокогорную долину. Здесь южные склоны были расчищены там, где каменистая земля была достаточно ровной для обработки или использования под пастбища. Среди просек Йим заметила жилища, но встреча с девушкой заставила ее не приближаться к ним.