83
Линии собора,
Тугие,
Выгнутые в круг и эллипс,
Прямые тоже, но без скуки,
Воедино сведены —
Как ветви разума на дереве природы,
В лесу божественном,
Где тень небытия
Убежище.
Линии собора
Растут по мере узнавания.
В веселом беге звонких форм
Устойчивость моей души.
Линии собора
Суть лицо, смотрящее на всех.
Лицом к лицу,
С лицом слепца,
Смотрю в упор
Белками круглыми, как купола,
В незримый звон —
В глаза собора.
84
Отвесный звон кормил мое молчание.
Сквозь твердь отверстую
Слетались к храму купола.
Прозрачностью заоблачного тела
Порядок круглый простого бытия
Мне жажду утолил.
Я центром стал себя,
Всего лишь бедный чудописец,
Я все забыл — и весь был здесь.
И без стыда меня листая,
Читало небо тайну про меня
Глазами синими.
Упершись в тучу, храм
Ко мне был нежно
Безразличен.
А я, поверженный, хотел
Лечь у стены,
Безвыходно и тихо,
В проталину,
Где травы не родились
И грязь еще от льда не отошла.
85
Среди домов, придавленных собою,
Вблизи пугливых облаков,
Вне времени,
Он сохранен лишь силой постоянства
И скудостью привычек дня.
Облеплен вороньем,
Белеет слабо,
Беззвучно одинок,
Угрюм для равнодушного,
Чувствителен душе,
Слезою преломленной, —
Ее полету придавая вес,
Он легче, чем дышать.
Он — крылья города,
Подстреленного кем-то.
Он — гость гостей.
«Голые лица» (1969–1970)
86
Хотелось спокойствия, лучше надолго.
Но если ты все же несчастия ждешь,
То знай, что безбожно судьбою оболган.
Предчувствия сея, ты гибель пожнешь.
Сначала холодный, бесстрастный, без страха,
И вдруг — без опоры, щенок в вышине.
И некуда деться, прижаться к стене,
И нет ни свободы, ни утра размаха.
Беспомощно-жадно лови в тишине
Последнюю жалость, спасенье во сне.
Беспутство кошмара в душевном упадке,
В последнем бессилии, в ужасе сладком.
Снедающий, он не пройдет никогда,
Пребудет, пока не истлеет беда.
О, если бы в этом хоть капельку толку…
Ведь издали небо казалось из шелка,
Теперь же с овчинку, и запах бьет в нос.
И что же такого запрятано в нас,
Что ищем напрасно — и в страхе находим?
И пальцами слабо по воздуху водим.
Ты был по влеченью покорен свободе —
Нельзя же сказать происшествиям «нет».
Сперва посторонний — участвуешь вроде,
Позднее ты весь выгораешь в огне.
О, дайте хоть капельку, каплю росы!
Слезинку романтика — сколько их льется?
Тяжелые, словно плоды на весу,
Упав, открывают нам голые лица.
87
У нас, товарищи, дышать не туго.
Как размахнуться, соседа не ударив?
За горизонт закатится душа —
Не отделить нас друг от друга.
Мы лес дремучий, сон зыбучий,
Гуляет ветер меж стволов.
Простор гудит, простор раздавит,
Сожмитесь разом в общей куче!
Простор нам дан для размышленья.
Причудлив след далеких мыслей —
Они прекрасны, в них томленье,
От ног укрылась голова.
Шатайся смело. Ты свидетель.
Тогда завертится планета
И хлопнет парус вдалеке,
А главное, исчезнут эти…
О, низкорослая земля!
От туч до неба, карлик я.
Под галок голое круженье
Своим простором занеси.
88. Станцы
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
Вне времени стихи.
Пускай забыт людьми Державин,
Немного темен и заржавлен —
Его дела не так плохи.
Звучащий царственно и ладно,
Он от презренья льстил царям
И Бога славил беспощадно,
И сам божественно упрям.
Но и его пожрала вечность,
От общей не ушел судьбы.
Сегодня царствует беспечность,
Во рту растут теперь грибы.
Наш век моторов и отбросов
Несется в космос — под откос.
А пес голодный смотрит косо:
«Что толку в людях… разве кость?»
Бог умер в пятницу.
Народ был крайне оживлен,
Носил по улицам большую задницу,
А к ней был орден прикреплен.
Послушай! Здесь был похоронен ты.
Разрыли кладбище дремучим трактором,
И землю мрачной красоты
Раздали бесталанным авторам.
Но худшее, скажи, последнее…
А мне совсем не до него —
Декабрьское, когда-то летнее,
Меня укрыло с головой.
89
Я должен был пройти от А до Z.
Известно это стало из газет.
Но, подождавши, я раздумал,
Глаза слезами чисто вымыл
И поспешил своим путем,
С которым жребий мой сплетен.
Мой путь, конечно, был начертан свыше.
Пониже шебуршили мыши,
Во тьме грызя ночную тишь.
Мой жребий провонял мышами.
Кота теперь не прикотишь…
Зачем? Ведь сказано: мы сами
Сгрызем зубами или без.
А жребий? Это жеребец,
В игре отбившийся от стада,
Не видящий за гривой зада.
Застряла косточка в глазу,
Забыл ты тех, кто есть внизу.
Иди себе, не озираясь,
Доволен ты, себе понравясь.
Победы облако ты зришь,
Самовлюбленный нувориш.
90
Я буду здесь один.
Завернутый в «никого нет».
По стене пробежит светотень —
Значит, пространством понят.
Излучаясь, синеет гул —
Замедленный крах мироздания.
Маленький, личный отгул
Практически временно дан мне.
Удачно меня пронесло
Мимо галопа толпы —
Силою тайного промысла
Спасся от грома копыт.
Иначе, наверняка,
Коммунально мог быть заперт.
Тогда такая тоска!
Не выпрыгнешь даже за́ борт.
Покоя и воли. На час!
Прошлое в спину не дуло б.
…И слово, что нужно, нашлось
И на́ руки село, как голубь.
Ударил крылом по губам,
Отвалился не сразу. Жирный.
Я не приметил. Ну, да.
Это снова все тот же, дежурный.
Отрезвев, я понял так:
Он залетел не случайно.
Не откровение, а факт,
Попросту — зов чрезвычайный.
Не уйдешь ты, придется пойти.
Казалось, забыли. Но вспомнили,
Не укроешься, как ни крути.
Костлявые роботы о́бняли —
И вот ты в толпе миллиардной
Индивидуумов, как и ты,
В ситуации довольно досадной
Ожидаешь конца суеты.
Сзади не знают, сколь плохи
Стали дела впереди.
Заглушили печальные вздохи
Звуки трубы из груди.
Горнист от усилий охрипнет,
Увлекая чужие умы.
Музыка сфер не погибнет —
С ней не погибнем и мы.
91
Мое единство с небом не расторгнуто.
На месте копошусь я, будто воткнутый,
Среди мечтаний мелко птичьих,
Себя в припевах обезличив.
Но эти сказки лучше жабьих,
Что, буднями себя ограбив,
Так ненавидят песни хрупких, —
Обнявших воздух, почву робких.
Так, бесконечность есть мечтанье,
Земли из мысли вычитанье.
Порвется шелковое облако,
Скользнет опора где-то по́боку —
Безмолвное паденье кверху —
Тому, кто видел, не до смеху,
Ему полет сей — вздох печали,
Который был уже вначале,
Потом определил развитие
И управляющие нити,
Сдержавшие движенья пугала,
Покрытого прозрачным куполом.
Где выход этого гербария?
Лишенный точных комментариев,
В нем сохнет все, жужжит и дохнет.
У самых торопливых — ног нет,
У осторожных — безопасности,
И к ласковым никто не ластится.
Тогда спасенье в маньякальности,
Забытой давностью за дальностью,
Сменивши угол на полградуса,
Решившей: не печалься-радуйся,
А только разгляди подробности.
Они всегда свежей, чем новости,
Полны весомости и музыки.
Им горько радуются узники,
Чья жизнь обобщена до крайности —
Крупинка жизни им что пряности.
Так вот чему учиться сытому,
Самим собой покрытому.
Кто сыт, тот неуч, полон пищи,
Желудка узник, пленник, нищий.
Он жаждет славы, но лениво.
Ему подробности не новы.
Пересеченье судеб скрыто в супе,
В хрящах с картофелем, в укропе.
В обжоре все жужжит и мокнет,
Он как котел, но он не лопнет.
В нем воздух сжат, стремясь на волю.
Он весь без сил, безвольем свален.
Кто станет с тяжестью пониже,
Того земли язык оближет.
Признавши скорбную потерю,
Отступит небо за деревья.
Лежи на каменной постели.
Зачем вообще жевал без цели?
Искал ты методом окольным,
А мог ведь прямо. Воля вольным.
92
Что, день, несешь мне вместо ночи?
Твой замысел велик, а я порочен.
За то, что растоптал с утра росу,
Я пополудни наказанье понесу.
Дремотою охвачена душа,
Живущая лениво, не спеша.
Ей чудилось, что прошлое приснилось,
Но этим ничего не объяснилось.
Луч утренний беззвучно лился в окна,
Ночных видений уменьшая вес.
Я не дышал, от ужаса не вздрогнув,
Опять почувствовал все тот же лес,
Опушку, ждущую меня для поглощенья,
Овраг, где, верно, притаился враг,
Не ведающий слова снисхожденья.
Он серый волк, а может, серый рак.
А ну его, пускай он поджидает.
Беспечному, мне больно и легко,
Свободу я сжимаю — обжигает,
Ее запрещено хватать рукой.
А если я отпущен на поруки,
Зачем терзать бессмысленно меня?
Так жаждет смерти барина прислуга,
Теряя жизнь, но не теряя дня.
…То чувствуя себя, то позабыв,
Я пробираюсь молча через поле.
Лес по́боку. Как будто бы я жив.
Еще чуть-чуть, и выберусь на волю.
И в подтвержденье ветер щеку гладит.
Откуда он, где начался, и кто
Его послал? Какого Бога ради?
Я ни при чем, я заслужил не то.
Я жить хотел легко, не беспокоясь,
И кланяться своей свободе в пояс.
Я думал искренне, что рада мне
Трава, когда ее ногой сомну
И так же радостно ее прославлю
(На всякий случай, думал, что исправлюсь).
Я спотыкаюсь. Нет, иду. Куда?
Сейчас придет карающий удар.
Кругом молчанье, чудятся призывы.
Во мне? Извне? Ищите, коли живы.
93
Вошли слова…
…Вошли и вышли.
По выходе никто б их не узнал,
Как девушек…
Завтра не то, что сегодня,
Утро вечера мудрей.
Ночь расчетливо, как сводня,
Притаилась у дверей.
До бедер волосы распустив,
Вошли обнаженные мысли.
Одна из них, усевшись на стих,
Осталась. Другие — вышли.
Ты соблазнительно тиха,
Из категории красавиц —
Сама уже часть стиха —
К таким не прикасаюсь.
Ты — незаслуженный подарок.
Такая трепетная мысль,
Как потухающий огарок,
Как облако из мира тьмы.
Туда вернешься ты загадочно,
Начало смуте положив.
Останусь я не весь — остаточно,
Но как тяжеловесно жив!
Уж ты и не видна
От непрозрачных будней,
Что продолженье сна,
С глазами полным студнем.
Но слизь потом. Слова
Зачаты в мысли непорочно.
На ночь курьезную — плевать,
Ее стремление непрочно —
Своим чернеющим весельем
Она уж не грозит.
Сегодня горизонт застелен
Полотнищем из газет.
Мысли спят, морщинами
Скрыв вымысел ночной.
Они становятся мужчинами,
Они смеются надо мной.