«От Патриарха Всея Руси!» – торжественно и очень серьезно объявила Женька, внося Библию в дом. Женька всегда бывает очень торжественной и серьезной, когда начинает увлекаться чем-то новым. Так было с Кастанедой, Блаватской и китайской «Книгой перемен». Точно с такой же серьезной торжественностью Женька внесла в дом вышедший на русском языке первый номер журнала «Women’s Religion». «Это – религия современности, улыбайтесь!» – воскликнула Женька и, не дожидаясь, когда улыбнусь я, улыбнулась сама. Нет, я не против улыбки, обеими руками за («Русские, улыбайтесь!»), но при условии, что она искренняя, живая, от души… И та улыбка – застывшая, твердая, вымученная не сходила с Женькиного лица ни на минуту. Она улыбалась, даже когда ела. Я не узнавал жену, пугался и утром, когда Женька еще спала, всматривался в ее ставшие родными черты, чтобы удержать их в памяти на весь наступающий день. Но если бы только это! Улыбка – лишь внешнее выражение women’s religion, но есть еще и его содержание: секс и здоровое питание. Против второго я ничего не имею, но магазин «Седьмой континент» слизывал мою зарплату за здорово живешь. Я ничего не имею и против первого, но все же в разумных пределах. Самым обиходным и ключевым словом в наших с Женькой отношениях в тот период стало слово… «оргазм». В тот период Женька могла за обедом сказать: «Вчера я так и не испытала оргазм». Или: «Вчерашний оргазм был недостаточно бурным». Отрываясь время от времени от чтения свежего журнала «WR», Женька смотрела на меня, улыбаясь, и напоминала: «Современная женщина должна получать как минимум один оргазм в день». (Есть еще два слова, которые уже почти стали общеупотребительными, но к которым я так и не могу привыкнуть, из-за них я не могу вместе с Алиской смотреть телевизор, потому что в любой момент эти слова могут не только произнести во всеуслышание, в любой момент могут пустить какую-нибудь глупейшую рекламу первого или второго![30]) Женская религия плохо совмещалась с бытом. Женька – не самая великая кулинарка на свете, но в тот период она вообще не подходила к плите. Я стал худеть. Как-то (когда Женьки не было дома) Гера зашел к нам и увидел на столе стопку «Women’s Religion».
– Она этим увлекается? – поинтересовался он. (Интересно, что Гера никогда не называет Женьку Женькой, а только местоимением, даже в ее присутствии он умудрялся обращаться к ней в третьем лице: «Не угодно ли нашей даме стряхивать пепел в пепельницу?»
«“Женская религия” – религия современности», – бодро процитировал я Женьку.
– Религия паучих, пожирающих своих самцов сразу после совокупления, – раздраженно бросил Гера.
Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. От постоянной, намеренной улыбки где-то в районе носа у Женьки стала образовываться морщина, и сначала она перестала улыбаться, а потом забыла и про свою новую религию. Моя Женька – женщина, женщина до мозга костей, и это меня в конце концов спасает. Никакая религия или философия, да, пожалуй, вся мудрость мира не устоит перед вскочившим на ее лбу прыщом. Конфуций и Будда мгновенно отправляются в отставку, и начинается всемерное истребление прыща. А тут был не прыщ – морщина! Чуть погодя на смену Women’s Religion пришла какая-то редкая разновидность буддизма, и во время своего нового увлечения Женька не просто оставила меня в покое, а вообще забыла о моем существовании, потому что «буддизм – это уединение». (Тогда-то в моей жизни и появилась Даша.) Сейчас Женька читает какую-то толстенную книгу про масонов, и я пока не знаю, чего от нее ждать. А тогда (когда это было!) Женька читала Библию! Она насаживала на нос очки-велосипед, устраивалась на взбитых подушках поудобнее и начинала читать. Женька – сова, в полночь она плотно ужинает, потом курит и болтает по телефону с Мирой, потом начинает просвещаться, одновременно просвещая меня. И даже – в первую очередь просвещая меня. (Хорошо, что Алиска в это время уже спит.) Должен, однако, заметить, что тот, так сказать, библейский период Женькиной, а значит, и моей жизни был не самым трудным, хотя приходилось нелегко. Во время чтения Библии я должен был лежать рядом и не просто слушать, а, я бы даже сказал – внимать, что удавалось плохо. Время в денежном отношении было тяжелое, я работал на трех работах и буквально приползал домой… Когда я засыпал, Женька возмущенно меня будила (разве что не стукала Библией по башке) и продолжала чтение до той счастливой минуты, пока не засыпала сама. Нет, не скажу, что слушать было неинтересно, хотя многое там скучно и непонятно, а некоторые места просто вызывали смех, как то: «инструкция» по постройке скинии или рецепт по приготовлению жертвенного быка. Женька реагировала по-другому и всегда неожиданно. «Ну, они дают!» – восклицала она так, что я иногда даже вздрагивал. «Кто?» – спрашивал я, хотя уже точно знал – кто. (Если по какой-то причине я не спрашивал – задумывался о чем-то или засыпал, Женька ужасно злилась: получалось, что я прерывал наш диалог.) «Кто?» – спрашивал я, и Женька с жаром восклицала: «Иудеи!» Интересно, что тогда она не употребляла слово «евреи». Женькин антисемитизм более чем избирателен и распространяется только на нас с Герой, а не на ее многочисленных подружек, взять хотя бы ту же Миру. А вот кого Женька действительно ненавидит, так это кавказцев, особенно чеченцев, и сколько я ей не объяснял, что нет плохих народов, но есть плохие их представители, что процент плохих и хороших людей у всех наций примерно одинаков, она остается при своем, считая, что чеченскую проблему можно решить только при помощи «маленькой атомной бомбочки». Женька шла к Новому Завету через Ветхий, но двигались мы такими темпами, что, наверное, и сейчас бы еще топтались на каком-нибудь Левите. Пришлось кое-что пропускать… Правда, Экклезиаст прочитали целиком и с энтузиазмом, а Песнь песней просто вызвала восторг. Это и впрямь чудеснейшая поэзия, которая к религии конечно же никакого отношения не имеет. Это всё о любви. О любви мужчины и женщины. (В день знакомства с Дашей, уже потом, вечером, я снял Библию с полки, перечитал Песнь песней и еще раз убедился в этом своем мнении.) Видимо, чувствуя, что ее религиозный пыл иссякает, Женька перескочила с Ветхого Завета на Новый. (Вообще, во время чтения Библии Женька здорово нервничала и злилась, я же оставался спокойным и иногда даже позволял себе иронию. Я объясняю это тем, что Женька – человек крещеный, а я – нет. Мне было легче, я ощущал себя как бы человеком со стороны.) На Новом Завете мы поссорились… Читая про левую и правую щеку, Женька посмотрела на меня таким взглядом, как будто я тупой дикий туземец, а она проповедник, жертвующий всем ради моего духовного пробуждения. Болела голова, и жутко хотелось спать. «Я слышал», – сказал я. Только и всего. Что тут началось! «Вот когда крестишься, тогда я к тебе вернусь!» – бросила она напоследок и, держа в одной руке Библию, а в другой подушку, ушла спать к Алиске. Ничего страшного конечно же не произошло: я не крестился, а Женькино увлечение христианством как-то само собой сошло на нет. Правда, был еще один всплеск – это когда случился Чернобыль. Женька откуда-то прибежала домой, схватила Библию и стала листать ее с конца – искать Апокалипсис. «Вот, нашла!» – воскликнула она и дрожащим от волнения голосом прочитала вслух про звезду Полынь[31]. Сейчас это известно каждому, но тогда, признаться, произвело впечатление даже на меня. Тот период нашей с Женькой жизни я назвал в шутку апокалиптическим, она регулярно читала Апокалипсис вслух и объясняла мне, что все это означает конец света. К счастью, и у конца света есть конец…
– Пф-ф-ф… Алло, ты чего там замолчал?
– Ты молчишь, и я молчу.
– Тебя сегодня выпустят?
– Сегодня… Откуда ты знаешь?
– Знаю. Гадала по Книге Перемен… А знаешь, что тут без тебя Алиска учудила? Вчера их классная руководительница…
– Виктория Вольфовна?
– Ну да – Волчиха, – подняла Алиску перед всем классом и спрашивает: «Это был твой отец?».
– Виктория Вольфовна тоже видела?
– Я же говорю – все видели. Тебя же все там знают. А Алиска, знаешь, что ответила? «Он и сейчас мой отец». Представляешь?
Чёрт! Так у Алиски теперь из-за меня неприятности?
– У Алиски теперь из-за меня неприятности?
– Наоборот! Она теперь герой школы.
Алиска… В последнее время мы отдалились, почти перестали друг друга понимать. Я понимаю – возраст переходный, но все равно… Может, эта дурацкая история сделает нас ближе?
– Слушай, Желторотов, как там твое горло? Я посмотрела – фарингосепт лежит на столе. Ты его опять забыл…
– Женька, скажи, в чем меня обвиняют? – успел вставить я, а в ответ моя жена неожиданно смеется: «А ты не знаешь?»
– Ой, – восклицает вдруг она, – тут ко мне межгород пробивается! Алло, Тамбов? Это мама звонит, там тебя тоже видели. Ну пока, мы тебя ждем!
Женька! Я люблю тебя, Женька! Я благодарен тебе за каждый прожитый со мной день из многих тысяч дней нашей совместной жизни. Спасибо за дочь! Живя с тобой, я очень многое узнал. Я прочитал такие книги, какие вряд ли прочитал бы без тебя. И не встречал в жизни человека, более цельного, чем ты. (Разве только мама? Но вы слишком разные, чтобы вас сравнивать.) Я всегда знал, и сейчас знаю, что недостоин тебя, что ты выше меня – в прямом и переносном смысле, и что я никогда уже до тебя не дорасту. Ты снизошла до меня, Женька, спустилась ко мне со своих женских небес… Одного я не понимаю – как такой человек, каким являешься ты, как такая женщина, как ты, не любит собак? И даже кошек не любишь. Ты помнишь, как мы с Алиской мечтали о собаке? Сначала это была нюфа, потом бобтэйл, потом боксер… Порода нашей собаки-мечты постепенно уменьшалась вплоть до тойтерьера, но ты была непреклонна. Сначала говорила, что в детстве тебя искусала собака, но где шрамы, Женечка? Потом – что у тебя аллергия на собачью шерсть… Нет у тебя никакой аллергии, в Тамбовской области, где ты родилась и выросла, и сейчас не знают, что это такое.