”, – права была Эля, прав Анатолий Васильевич – не найдут.
Саша сгребает в кучу состриженную траву, поджигает ее. Зола – идеальное удобрение для розы, а на зиму ее лучше всего укрывать дубовыми листьями, они не гниют и замечательно держат тепло – знание такого рода раньше доставляло ему удовольствие, как средство сцепления с жизнью (с “реальной жизнью”, как говорят), но теперь рутина – обрезать сирень, слить на зиму воду из уличных труб, поливальную бочку перевернуть, заткнуть продухи – причиняет тупую боль: зачем, для кого? Он и немецкий забросил. Чем-то надо, однако, занять свой день: алкоголь потреблял он всю жизнь только изредка, в малых количествах, и из вредных привычек имел лишь одну – шахматы в интернете – как семечки, чипсы, как сладкая вата – до тошноты.
Играть его научил, разумеется, Яков Григорьевич – показал ходы. Сам он очень неплохо в шашки играл, стоклеточные, – была когда-то у Якова Григорьевича мечта: стать мастером по игре в шашки, отправиться на международный турнир и остаться, сбежать, но мастером он не стал. В школьные годы Саша учился в кружке МГУ: этюды решал, изучал дебюты и окончания, ходил на матч претендентов Карпов – Корчной (чемпионом в то время был Фишер) – играли в Колонном зале Дома Союзов, и Саша, один из немногих, болел за Корчного – тот был старше, проигрывал, и в нем ощущался надлом. Как, по словам его школьного друга, опыт жизни в СССР затем лишь и нужен, чтоб жить в СССР, так и шахматы учат только тому, чтобы лучше играть в них: занимаясь ими всерьез, не станешь ни математиком, ни поэтом, ни тем более – здравомыслящим человеком, разве что силу характера разовьешь. Тот же Фишер себе удалил зубные коронки и даже остатки зубов, поскольку решил, что дантисты-евреи разместили подслушивающие устройства у него во рту – псих ненормальный, но в твердости убеждений ему отказать нельзя.
А еще, когда Саша учился в десятом классе, в школу к ним приезжал Ботвинник. “Михаил Моисеевич, – спросили его, – как вы относитесь к поступку Корчного?” (Тот осуществил мечту Якова Григорьевича – удрал из страны.) Ботвинник ответил: “Так же, как вы”, – и ребята, часть из них, но большая, долго ему аплодировали, и в сеансе одновременной игры Саша едва не сделал с Ботвинником ничью.
Словом, способности к шахматам были какие-то, кое-какие, и вот чем они обернулись: Саша лежит на широкой кровати или сидит за столом и целыми днями играет блиц – против соперников со всех концов света, в сети их десятки, возможно, и сотни, тысяч.
Контроль времени – три минуты, максимум пять, дольше нельзя: каждый каждого подозревает в нечестности, в использовании программ, которые уже сильней Фишера, противники подбираются случайно, по рейтингу, он у Саши довольно высокий, более 1900. Соперник из Ливии, а следующий из Албании – что там творится? – Саша охотно вступил бы с каждым из них в диалог, но отвлекаться не принято. Только украинцы, увидев русский флажок рядом с его фамилией, иногда пишут: “С оккупантами не играю”, – что им ответишь? Саша против того, что делается его именем, но что он предпринял – спрятался в частную жизнь? Добрый немец, good German, – есть в английском определение, как раз для таких, как он.
Западные европейцы и американцы, попав в заведомо проигрышное положение, быстро сдаются, хотя и не все – некоторые доигрывают до голого короля, неспортивное поведение. Хуже – арабы, индийцы, греки, особенно те, у кого рейтинг пониже, придумывают всякие трюки, но опять-таки, если мы признаём, что ответственность может быть только личной, лучше о национальном характере не рассуждать.
Саша, полуодетый, на кухне, перед ним недоеденная яичница, остывший чай. На экране противник из Сирии, Саша играет белыми, быстро-быстро они шлепают фигурами по доске. Эх, отключился сириец, связь прервалась, через тридцать секунд ему будет засчитано поражение. Не станем ждать тридцать секунд, прервем партию, тем более что у сирийца никак не хуже позиция. Между прочим, Левант и есть Сирия, Ханаан. Сириец вернулся, благодарит: thx, предлагает добавить в друзья. Где он, в окопе сидит? – Нет, – смайлик, – в Германии. Давай еще одну? – Саша загадывает: если удастся выиграть, то найдут. Проиграл. Что, до трех?
Звонит Эля, он отвечает ей односложно, она слышит щелчки, сопровождающие каждый ход, он обещает перезвонить, забывает свое обещание, она обижается. Она ненавидит его привычку, да Саша и сам бы рад избавиться от нее, но чем заполнить тогда пустоту? – Он ведь и удовольствия не находит в игре, так – забвение, – говорит она, – должен быть выход из ситуации, которая становится ненормальной, патологической. – Выход будет, когда их найдут. – Хватит уже, никого не найдут, месяц прошел, – она теряет терпение.
Грищенко тоже теряет терпение, когда Саша его донимает вопросами: походил ли он по подъездам, изучил ли настенные надписи? поговорил ли с директором школы, преподавателями? поискал ли людей с большим размером ноги? почитал ли, что пишут в социальных сетях? – Сколько можно? Саше, что, нечем занять себя?
– А что бы вы на моем месте делали? – спрашивает его Саша.
– Я бы… – Грищенко смотрит прямо перед собой, думает. – Я бы уехал в Израиль. – Тихо сказал, не нагло. Просто: ну а чего, у вас же есть родина, Александр Яковлевич, вот бы и…
По совпадению та же мысль приходит и Эле в голову. “Великие умы сходятся” – как это по-французски?
Эля не склонна шутить:
– Есть конторы, которые помогают собрать документы, заполнить анкеты, быстро, без волокиты, получить корзину абсорбции. – Ух ты, какие слова. – Не понравится – можно вернуться, – продолжает она, – так делают многие. Никто не отнимет у Саши ни Люксембурга, ни его драгоценной квартиры в Москве. Да, Эля знает, что Саша не любит ссылок на “многих”, на “всех”.
Эмиграция – слишком серьезный шаг. – Вот пусть и займется всерьез. Пожалуйста, она очень просит его.
– Да отвлекись ты уже от шахмат, будь они прокляты! – Опять она слышит в трубке ненавистные ей щелчки.
Жалко Элю, тяжело ей с Филиппом в ее Чертанове всемером – с родителями, сестрой и двумя племянниками, хоть она и говорит: даже весело. Он разузнает, какие существуют возможности, поговорит с конторами.
Погода ясная, осадков не ожидается. Саша сидит во дворе, дышит холодным воздухом, пробует сосредоточиться. Для начала хорошо бы проснуться: полуявь-полусон – никак он не выйдет из дремотного состояния. Не эмиграция, говорит она, – репатриация, возвращение на родину. Парадокс импликации, так это называется в логике. Из ложной посылки верны все следствия: “если дважды два – пять, то снег белый” – истинное утверждение, “то снег красный” – тоже. Если Израиль его родина, то… то что?
Размышления подобного рода вовсе не помогают ему пробудиться, а все сильней загоняют вглубь сна, да еще и чьего-то чужого. Шахматный рейтинг упал за последние дни до 1700. Люди (“многие”, по выражению Эли) принимают решения не при полном блеске рассудка, Саша всю свою жизнь старался этого избегать, но вместо того чтоб проснуться, он, подчиняясь логике сна, ищет в сети телефоны контор, роется в документах, звонит. Как выясняется, можно устроить отъезд, почти не отходя от компьютера.
Им занимается человек по имени Цви (“Гриша по-нашему”). У Гриши тихий доброжелательный голос, и хотя Саша ему задает одни и те же вопросы по нескольку раз, он совершенно спокоен: к чему раздражаться на человека, который понял, что надо ехать, только сейчас? Понадобится ли им с супругой помощь в заполнении бумаг? – Нет, они с Элей умеют писать. – Тогда – собрать документы, доказывающие еврейство, и, как говорится, вперед. Гриша поможет с логистикой: трансфер, страховка, билет в одну сторону и т. п. – Старый советский паспорт: Левант Александр Яковлевич, еврей, – подойдет? – Паспорт очень порадует консула, но нужно свидетельство о рождении. – У Саши – только об усыновлении. Он объясняет: можно найти, разумеется, и свидетельство о рождении, но консула оно не порадует. – Что же, увы, по законам Израиля, он не еврей. – Саша вздыхает почти с облегчением. – Постойте, рано сдаваться, говорит ему Гриша, давайте поищем со стороны второй половины: бывают неожиданные открытия, одной какой-нибудь бабушки может хватить. – Что-то Эля рассказывала о родственнике с фамилией на “-ич”, которого удалось записать белорусом. – Вот-вот, Гриша ведь говорил: нужно чуть-чуть поскрести. Он, однако, попробует поговорить с людьми, близкими к консулу, и по поводу самого Саши: его история необычна, может вызвать у консула интерес. Надо же, как его угораздило – сам Гриша в советские времена был записан русским, хотя фамилия его Малкин. Хороший приязненный разговор.
Саша просматривает рекомендации отъезжающим, собирается с духом с Элей поговорить и вдруг наталкивается на объявление: “Правоверным христианам просьба не беспокоиться. Они сразу идут на выход без права на повторное обращение. Такие евреи в кавычках Израилю не нужны”. О, нет! Это не может быть правдой, а если и правда, зачем же хамить?! – Никто вам не будет иголки под ногти вгонять, Александр. – Гриша-Цви по-прежнему невозмутим. – Скажете, что вы атеист. Нам ведь всем пришлось побывать комсомольцами.
Вообразите, не всем! Саша проснулся, вернулся к жизни: Элечека, мы не едем в Израиль. Даже не обсуждается – то, какой он христианин. Очень плохой, никакой. Тем не менее. И – он найдет, где им жить. В Москве. Немца выселим. Да, неприлично, неловко, и газета заплатила вперед, но решено: если удастся найти преступников, то их семья будет жить в Люксембурге, если нет – то в Москве. Как говорил Пеперкорн, персонаж “Волшебной горы”, кончено и исключено.
Немца, однако, обижать не пришлось: это за Сашу сделали, как теперь говорят, люди специально обученные (отвратительное выражение). В конце ноября Саше приходит письмо: квартиросъемщик по имени Мартин сообщает о скором своем отъезде – ему предписано в течение пяти дней выехать из страны. Начинается переписка: поводом для выдворения его, думает Мартин, стали статьи о церкви, в частности, о “прозорливом старце”, – одной из эффектнейших операций в истории РПЦ, которую провели кагэбэшники, но переполнила чашу терпения властей, весьма неглубокую, статья на невинную, кажется, тему – о методологической школе и о ее влиянии на Кремль. Статье был предпослан эпиграф: “Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом” – из “Бесов”. Официальный повод: нарушение миграционного законодательства, не стоит даже пытаться обжаловать постановление суда, поэтому Мартин просит его, дорогого Сашу, послезавтра забрать ключи, а заодно поучаствовать в дружеской вечеринке в честь закрытия корреспондентского пункта и отбытия Мартина из страны. Ему хорошо у Саши жилось – жаль, что коротко.