По Симферопольскому шоссе езда быстрая, и мысли быстрые. Даже собравшись в дорогу, я еще до конца не решил, стану ли прививаться – вакцина недопроверена. На ходу рождаются метафоры: хочется пить, на столе – стакан с жидкостью. Это что – вода? Если в ресторане, то, наверное, да. А в гараже? С большой вероятностью ядовитая гадость. Налили же несколько лет назад в ампулы из-под безвредного (впрочем, и бесполезного) милдроната (мельдония) – допинга, на котором попались наши спортсмены, – листенон, яд наподобие кураре, его дают во время наркоза для расслабления мышц. Несколько человек тогда умерли, множество – пострадали. Есть, между прочим, лихие ребята-врачи, которые листеноном лечат алкоголизм. Человек прекращает дышать, на него не спеша надевают маску, дышат мешком, говорят: будешь пить, будет вот так. И работает – верят, не пьют.
Прошлое вакцинации тоже полно историями про веру. Помню со школьных времен (Поль де Крюи, “Охотники за микробами”): мой тезка, президент Баварской академии наук Макс фон Петтенкофер, уверенный в том, что холеру вызывают не микробы, а некие таинственные миазмы, выпил полбанки холерных вибрионов и остался здоров. Велика сила веры, точнее – неверия.
Но ведь есть и предел неверию, недоверию, покупаем же мы молоко и все остальное и пьем. Да и жидкость в стакане – только метафора, какой в метафоре толк, и куда она при неосторожном использовании заведет? Слышал из телевизора: “Земля наша мать, а мать продавать нельзя”, – сказал депутат. Нет, надо бы как-то понять, хороша ли вакцина, не прибегая к метафорам.
Говорят: гамалеевская вакцина сделана людьми серьезными, настоящими специалистами, да только, беда, проверена не до конца. Оно и понятно: когда в деле заинтересовано государство, жди безобразий. Бегает человек на лыжах, быстро, стреляет метко – может, не лучше всех, а может, и лучше, и тут за него принимается государство – он непременно должен выиграть для страны золото чемпионатов и Олимпийских игр, – ради такого не грех и банки с мочой подменить. Поди теперь разбери, хороший ли он спортсмен. Так и с вакциной – об осложнениях нам не расскажут, наврут, под ковер заметут. А какой бедой стало для многих художников внимание, оказанное им начальством, – достаточно вспомнить Горького, да и посмертной славе зеркала русской революции оно не особенно помогло. Что с нами будет, если начальство станет нас слушать, смотреть, читать, цитировать, чего доброго? К нашему счастью, ему больше нравится биатлон.
В московской пробке мысли замедляются, накапливается усталость и от езды, и от всех этих “с одной, с другой стороны”. Не принимай себя слишком всерьез – вот хороший ответ на твои вопросы. Речь ведь идет о не очень больших вероятностях: чтоб спасти одну жизнь, надо привить около двухсот человек. Так что скорей это маленький вклад в дело борьбы с эпидемией. И с каких это пор стали мы разбираться в третьих фазах, возомнили себя частью западной цивилизации? Пфайзер, Модерна, деньги налогоплательщиков, клеточный иммунитет… “Не выпендривайтесь, Марьиванна, и слушайте полонез Огинского”.
– Бахилы надеваем? – Это не вопрос, а приказ, отданный гардеробщицей.
“Человек начинается с ботинок”, – единственная фраза маршала Жукова, которую внук его слышал от дедушки и запомнил, рассказал мне.
Не знаю, как вы, а я в госучреждениях – собесах, Сбербанке, ГИБДД, МФЦ, судах, поликлиниках – сразу впадаю в состояние полусна, чтоб защититься от ожидаемых унижений, оттого и веду себя глуповато.
Регистратура:
– Мужчина, что у вас? Вакцина закончилась. – Высокая девушка, миловидная, насколько маска позволяет ее рассмотреть. В пятницу привили восемьдесят человек. Ей жаль, что так вышло, но ее ожидает следующий.
Понимаю: вас много, а я одна, вы сами себя задерживаете. Нажмите на кнопку, чтоб оценить качество оказанной вам услуги. Вот и решился вопрос – прививаться ли. Спрошу все-таки: отчего никто не предупредил меня? Ведь я потерял полдня.
– Мы вам звонили. Мы всех обзваниваем. – И, набрав мою фамилию на компьютере, девушка звонким голосом продиктовала номер: – Плюс один, двести тридцать четыре, пятьдесят шесть, семьдесят восемь, девяносто.
Я как-то даже проснулся.
– Во-первых, плюс один – это американский номер. Во-вторых, цифр должно быть одиннадцать, одной не хватает. А в-третьих, и это главное, где вы видели, чтоб у живых людей был телефон 1234567890?
Очередь рассмеялась. Довольный произведенным впечатлением (шутка ли – распознать на слух!), я приободрился. Девушка смутилась:
– Идите к заведующей. – И вдогонку: – Только вакцины все равно нет.
Женское царство – тут работают одни женщины, на пути к заведующей я знакомлюсь с несколькими из них. Василиса Наумовна, Генриетта Ивановна – имена их плохо соответствуют отчествам. Но зачем это все? Не собираюсь ведь я в самом деле писать на них кляузу. Не в моих это правилах, да и бессмысленно. “Жалуйтесь, мы ответим на жалобу”. Так, хлопнуть дверью погромче, наговорить злых слов, чтоб назад ехалось веселей – и долой, и домой. Все-таки я оказываюсь у кабинета заведующей. Она что-то пишет, но жестом приглашает войти.
Осматриваюсь. Казенная мебель, иконки – теперь почти обязательный атрибут, но в шкафу за стеклом – несколько книг со знакомыми корешками: издательство “Практика”, в позапрошлой жизни я основал его и много лет был директором, галстук носил, редактировал часть этих книг. Издательства нет, а книги остались. Кто читает сейчас бумажные медицинские книги? – она и читает. Кого-то заведующая напоминает мне, и я знаю кого.
В любом отделении, лаборатории, на любой кафедре есть женщина малоприметной наружности – днями напролет она сидит, склонившись над грудой неинтересных бумаг, или передвигается по коридору с кипой историй болезни. На лице ее написана забота, даже обида: кто-то ведь должен отчеты сдавать, составлять расписание дежурств, заполнять журналы учета того и сего. Женщина эта не выносит курения, мата, громкого смеха, споров, игры, не говорит о политике. Во времена моей молодости (ординатура, аспирантура) и у нас такая была. Звали ее (разумеется, за глаза) рыбой холодных морей – из-за одной особенности: занимаясь липидами (бывает ли тема скучней?), она эту самую рыбу неизменно указывала в рекомендациях по диете. Coldwater fish из западного журнала, в рыбе холодных морей много правильных жирных кислот, они защищают сосуды, препятствуют образованию бляшек. Рекомендация хоть куда, но на прилавках морепродукты были в ту пору представлены почти исключительно водорослями – морской капустой, в консервах, – мы наелись их на несколько поколений вперед. В остальном – ничего необычного: бесцветное лицо, полусогнутая фигура, негромкая речь. Кто-то ведь должен… Соня Ростова, сестры-княжны при старом Безухове, безблагодатное существование – с подобными старыми девушками Лев Толстой расправлялся решительным образом.
– Мы в пятницу привили восемьдесят человек, и вакцина закончилась.
Голос тот же. Рыба холодных морей нисколько не изменилась за тридцать лет. Нет, быть такого не может, та – давно уж на пенсии, если жива. А с этой мы, вероятно, ровесники. Не хочется ссориться с ней, обижать. От усталости ли, от воспоминаний ли молодости мной овладевает неожиданное вдохновение.
– Вы доктор, – говорю я ей. – И я доктор. И мы с вами в России живем. И знаем поэтому, что… что если что-то заканчивается, то оно, конечно, заканчивается… но все же не до конца.
Наступает пауза. Она смотрит на меня долгим взглядом. Никакие просьбы или угрозы не действуют так, как знание внутренней кухни.
– Осталось три дозы, – произносит она. – Пройдите в прививочный кабинет.
“Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И все понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем” – В. В. Розанов. Когда-то мне это нравилось, потом стало казаться грязненьким, как многое у него. Хотя наблюдение верное. Мы как раз рассуждали недавно с моим добрым товарищем, отчего русские за границей избегают случайных встреч с соотечественниками. Речь о тех, кто успел еще побывать пионерами. Например, в ресторане: заказал на хорошем французском парфе, как вдруг – внимательный взгляд: а не ты ли, приятель, в таком-то году выступил с предложением присвоить пионерской дружине твоей имя Павлика Морозова? Не на тебя ли на овощебазе матом орала пьяная баба в синем халате? Густава Гусака ездил встречать? И еще: у тебя тоже на справке о смерти отца стоят синие штампики из магазина – “20 бут.” и по “ю бут.” на девятый день и на сороковой? Никакое парфе или, не знаю, гуакамоле в горло не лезет после подобного взгляда “острым глазком”.
Вернемся, однако, в прививочный. Тут работают две медсестры – серьезная и смешливая. Одна странность: здесь же берут мазки из носоглотки, тест на КОВИД, очередь общая. “Согласна, недоработка”, – сказала серьезная медсестра. Пока размораживается вакцина, мы занимаемся заполнением бумаг – профессия, место работы.
Однажды мы с Митей, зятем моим, ненадолго приехавшим из Германии, ходили в травмпункт – прививаться, его покусала собака. Вопросы задавал врач, ответы записывала медсестра. Митя сказал, что он музыкант, играет в струнном квартете. “Пиши: не работает”, – велел врач.
Смешливая медсестра уколола меня в плечо.
– Три дня не мочить.
– А то – что? Смоется?
Она засмеялась.
– И алкоголя не пить.
– Даже вина?
– Ну стаканчик-то можно, – сказала серьезная.
Сам противник лишних ограничений, “бремен неудобоносимых” (Мф 23:4), я благодарно кивнул.
Вторая вакцинация, как положено – через три недели, прошла бессобытийно, новыми впечатлениями разжиться не удалось. Зато в организме выработались антитела, и жить стало не то чтоб совсем хорошо, но значительно лучше. Кстати, не исключаю, что телефон эйн-цвей-дрей и так далее дал Госуслугам я сам, не при полном блеске сознания, чтобы не поздравляли с праздником 23 февраля.
Автор несколько раз пересказывал эту историю разным людям и теперь, пока она не обросла свежевыдуманными подробностями, торопится ее записать. Сам он, честно сказать, не видит большого греха в спрямлении углов, объединении нескольких персонажей в один или помещении в рассказ реплик, которые пришли ему в голову позже, по дороге домой (энциклопедист Дидро называл это “остроумием на лестнице”). Однако многие женщины и особенно дети категорически возражают против подобного отношения к фактам. Только начнешь – “Дело было в понедельник… ”, а они кричат – “Нет, во вторник! Опять обманываешь!”. – Хорошо, дети. Пусть будет вторник.