[76].
8 января ЦК собрал совещание с участием большевиков — делегатов III съезда Советов. На совещании были обсуждены «Тезисы» Ленина. Большинство участников совещания, на котором присутствовали 63 партийных работниц оказалось не подготовленным к принятию ленинских тезисов. Все еще были сильны иллюзии, вызванные триумфальным шествием Советской власти, быстрыми победами над внутренней контрреволюцией. Трудно было реально мыслящему Свердлову слушать откровения «левых»: «германский солдат не пойдет в наступление… Германская армия технически не может наступать: зима, дорог нет…» А еще горше, когда святые слова о готовности умереть за революцию звучат безответственно, бездумно: «Погибнем с честью и с высоко поднятым знаменем…»[77].
32 участника совещания высказались за лозунг «революционной войны», выдвинутый антиленинской группой «левых коммунистов» во главе с Бухариным, 16 человек — за линию Троцкого, предложившего объявить состояние войны прекращенным, но мира не подписывать.
15 участников совещания поддержали позицию Ленина.
Вот как описывает этот момент Крупская: «Ильич кончал заключительное слово, на него устремлены были враждебные взгляды товарищей. Ильич излагал свою точку зрения, явно потеряв всякую надежду убедить присутствующих. И сейчас слышится мне, каким безмерно усталым и горьким тоном он мне сказал, окончив доклад: „Ну, что же, пойдем!“ Совещанием 8 января открылся один из самых трудных, самых драматических этапов истории революции.»
Свердлов был среди тех ленинцев, которые не поддались чувству, не дали эмоциям торжествовать над разумом. Грабительские условия мира, навязываемые германской военщиной Советской республике, были жестоким оскорблением революционной гордости людей, победивших буржуазию в собственной стране. Сказывалось также опьянение успехами триумфального шествия Советской власти. Волна возмущения и гнева прокатилась по республике. «Левые коммунисты» и троцкисты пытались использовать эти патриотические чувства в своих целях.
III съезд Советов предоставил широкие полномочия Советскому правительству по вопросу о мире. Съезд не вынес никаких категорических решений, которые могли бы связать правительство в его политике завоевания мира. Съезд провозгласил перед лицом всего мира стремление народов России к немедленному прекращению войны и поручил советской делегации отстаивать принципы мира на основе программы Октябрьской революции.
Между тем группа «левых коммунистов» — Бухарин, Ломов, Пятаков, Крестинский и другие — направила в ЦК заявление с протестом против широких полномочий Совета Народных Комиссаров по вопросу о заключении мира и с требованием немедленного созыва партийной конференции. С таким же требованием выступили Исполнительная комиссия ПК, Московское областное бюро и группа работников Уральского областного комитета партии. «Левые» надеялись на конференции получить большинство и навязать партии свою авантюристскую политику.
Вопрос о конференции обсуждался на заседании ЦК 19 января. Ленин решительно отвел все выпады против постановления III съезда Советов о мире, выпады, которые были направлены прежде всего против Центрального Комитета партии большевиков. С горькой иронией Ленин советовал сторонникам «революционной войны» съездить на фронт и там убедиться воочию в полной невозможности ведения войны. Ленин решительно выступил против созыва конференции, так как постановления конференции но могут быть обязательными для ЦК.
Сложившаяся обстановка угрожала расколом. Против Ленина выступил Бухарин. На словах он был против раскола, но, по сути, все его поведение было направлено на раскол. Он требовал созыва конференции, ссылался на партийный опыт, когда в случаях возникновения разногласий созывались партийные конференции.
Замысел «левых» был ясен. Они рассчитывали, что конференция одобрит их позицию революционной войны, отвергнет линию Ленина.
Свердлов не знал колебаний в этот момент драматической борьбы. Он безоговорочно и последовательно поддерживал Ленина. Яков Михайлович говорил, что «предполагаемую конференцию нельзя сопоставлять, сравнивать с конференциями, бывшими раньше, потому что тогда были совсем иные условия. В настоящий момент пленарное заседание ЦК не отличается от прежних конференций, ибо в нем есть представители всех областей. Та конференция, которую мы сможем созвать, не будет общерусской конференцией, никаких обязательных для ЦК решений такая конференция вынести не сможет…» [78] Только съезд, утверждал Свердлов, может выявить определенное мнение партии.
В другом выступлении Свердлов поддержал предложение Ленина о созыве до съезда партии совещания с представителями областей, его решения должны быть рассмотрены и утверждены Центральным Комитетом.
ЦК принял решение созвать совещание на воскресенье, 21 января, а съезд — 20 февраля.
Открытая борьба против «левых» была крайне затруднена сложившейся международной обстановкой. Не могли Ленин и его сторонники выступить по этим вопросам перед широкими партийными массами, так как в ЦК не было достигнуто единство по вопросам войны и мира. Ленин и Свердлов вынуждены были обойти эти вопросы даже в своих отчетных докладах на III съезде Советов.
Протокол совещания 21 января не сохранился. Но из таблицы голосования, составленной Лениным, видно, что из 17 участников 12 голосов было подано за допустимость подписать германский аннексионистский мир в случае разрыва ими переговоров и ультиматума. Однако при голосовании прямого вопроса Ленина — нужно ли в таком случае подписать мир? — «за» было подано только 5 голосов…
Перед отъездом советской делегации в Брест Владимир Ильич дал совершенно ясную установку Троцкому: всячески затягивать переговоры, но, когда немцы предъявят ультиматум, мир подписать, «…между нами было условлено, — говорил Ленин, — что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем» [79]. Такой же позиции придерживался Свердлов. Позже, на VII съезде партии, он скажет: «…все мы одинаково стояли за то, что нужно затягивать переговоры до последнего момента, нужно затягивать как можно дольше, во что бы то ни стало… Но мы полагали, что затягивать можно только до определенного момента, что тогда, когда придется выбирать: пли угроза немецкого наступления, или подписывать мир, — то в этот момент нужно было такую политику прекратить». С этим советская делегация и уехала в Брест.
28 января (10 февраля) Троцкий нарушил слово, данное Ленину. После предъявления германской делегацией ультиматума вместо того, чтобы подписать мирный договор, он объявил в Бресте свою формулу: «Ни мир, ни война». Советская делегация вернулась в Петроград.
Начались дни, полные тревог. Все признаки свидетельствовали о том, что германская армия готовится перейти в наступление. Подтверждались худшие ожидания Ленина. 14 февраля Свердлов проводил очередное заседание ВЦИКа. С отчетом о переговорах в Бресте выступил Троцкий. Его доклад, полный хвастливого самодовольства, крикливых фраз и уверений, что немцы не посмеют наступать, получил открытую поддержку всех фракций ВЦИКа, за исключением… большевиков. Большевики не выступали на этом заседании, так как они не могли вынести свои внутрипартийные разногласия на обсуждение ВЦИКа. И председатель ВЦИКа вынужден был, слушая рыцарей звонкой фразы, подавлять в себе гневное чувство протеста.
Но Свердлов выразил свое отношение к этому острому вопросу в резолюции, которую он предложил ВЦИКу. В резолюции Свердлова не только не было безответственных утверждений Троцкого, что германская армия не будет наступать, но содержалось предупреждение о неизбежности борьбы международной буржуазии против социалистической революции. Одной из самых важных задач момента выдвигалась организация Красной Армии, защита завоеваний Октября.
В полдень 18 февраля пришла весть, неизбежность которой предвидел Ленин: германские полчища вторглись в пределы Советской республики по всему фронту — от Балтийского до Черного моря. Старая русская армия начала беспорядочное отступление.
Вечером собрался на заседание Центральный Комитет. Троцкий по-прежнему настаивал на выжидании. Ленин потребовал прекратить игру с войной. «История скажет, что революцию вы отдали», — говорил Ленин, обращаясь к «левым». Он резко осудил сторонников выжидания. Свердлов выступил против Троцкого: «…Ждать невозможно и до завтрашнего утра. Если принимать решение, то нужно принять его немедленно».
На этом заседании ленинское предложение о немедленном заключении мира впервые получило большинство.
В тот же вечер 18 февраля совместное заседание Совнаркома и Президиума ВЦИКа приняло текст радиограммы германскому правительству: «Совет Народных Комиссаров видит себя вынужденным, при создавшемся положении, заявить о своем согласии подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного союза в Брест-Литовске». Однако германская армия продолжала наступать, захватывая все новые и новые территории. Гибельные результаты авантюристской политики Троцкого и Бухарина становились все более и более очевидными. Германские полчища приближались к Нарве и Пскову. Грозная опасность нависла над Петроградом.
19 февраля Секретариат ЦК отправил в действующую армию письмо: «Сейчас мы переживаем особенно тяжелый момент. Как ни тяжело на фронте, может быть, придется нашим товарищам солдатам напрячь последнее усилие. Ведь дело сейчас идет не о каких-нибудь завоеваниях, а действительно о защите революции… Сейчас более чем когда-либо нужна организация, возможно прочная и сильная… Сейчас для нас настают решительные дни, и победа наша будет зависеть от того, насколько крепко мы сорганизуемся и насколько прочна у нас революционная дисциплина».
В эти же дни: «Возможно, что всем нам поголовно придется вооружаться и идти на партизанскую войну…»