лявно все сыграли. Мне за вас стыдно!» После этого группа не разговаривала со своим лидером несколько недель — у нее было совершенно противоположное мнение о причине неудачи.
В 1988 году группа обзавелась московским менеджером. Организовывать гастрольные поездки начал Константин Ханхалаев. «Чайф» все больше времени стал проводить в разъездах, иногда неделями приходилось жить на специально снятой квартире в Москве. Денег действительно прибавилось, но некоторые концерты сильно ломали вольнолюбивых уральских парней.
Как-то играли в Министерстве иностранных дел на Смоленской площади в милой компании Маши Распутиной и Александра Серова, певших под фонограмму. «Чайф» выступать под фанеру наотрез отказался, но не смог устоять перед вежливой просьбой заказчиков «спеть что-нибудь политически актуальное». Сыграли «Где вы, где, кто стрелял нам в спины в тридцатых». Нет, песня хорошая, и «Чайф» мог ее исполнить и сам по себе, но напрягали именно эти предварительные договоренности о репертуаре, обуславливающие гонорар. Да и эстрадно-фанерная тусовка доставала.
Тем не менее количество концертов позволило уволиться с прежних работ и стать профессиональными музыкантами. «Решение бросить работу стало одним из самых смелых поступков в моей в жизни, — говорит Бегунов. — Мы просто начали понимать, что по-другому уже не получается. Времени, которое мы могли посвятить группе урывками, в выходные дни, уезжая и отпрашиваясь на какие-то небольшие сроки, просто не хватало. А „Чайф“ был ярче, шире и серьезнее, чем другие наши занятия». Для Шахрина это был осознанный выбор: «У меня с детства отец воспитал спокойное отношение к деньгам. Я относился к ним, как к системе отопления: есть батарея, в ней должна быть горячая вода, чтобы дома было тепло. Но при этом никакого преклонения перед этой батареей я не испытывал и удовольствия от самого процесса зарабатывания денег — тоже. В конце 1988 года я на стройке получал 250–300 рублей — приличные по тем временам деньги. У меня к тому времени уже было двое детей. Переходя на музыкальные хлеба, я понимал, что моя семья не замерзнет, может быть, температура в батарее чуть-чуть понизится, но не смертельно».
Поработав с группой, Костя предложил поэкспериментировать со звуком, сделать его более плотным. Он попросил звукоинженера «Наутилуса» Володю Елизарова послушать «чайфов» на репетициях. Володя посоветовал взять еще одного гитариста. Выбор пал на бывшего злобинского коллегу по «Тайм-Ауту» Павла Устюгова.
Паша был хороший мужик, но немного из другого муравейника. Сидеть по вечерам в квартире на окраине Москвы ему было скучно, он уходил в соседние кабаки, напивался, дрался. Иногда приходил с расквашенной физиономией. На концерте «Мемориала» в театре Советской армии торжественная обстановка, в первом ряду Гердт сидит, а у Паши — бланш в полрожи. Его как-то подгримировали, нашли огромные очки, как у черепахи из мультфильма, и он в них играл. При этом Паша никаких проблем не создавал никому, кроме себя, был человек аккуратный, на репетиции не опаздывал.
Устюгов совсем не вписывался в «чайфовскую» эстетику. Его кумиром был Ричи Блэкмор, и его тянуло в тяжелую сторону. А группа тогда слушала совсем другую музыку и ориентировалась на «Stranglers», на «Mungo Jerry». Внимание на то, что «Чайф» начало плющить сразу в несколько сторон, обратили в первую очередь родные свердловские зрители. Отзывы о выступлении разбухшей команды на III фестивале рок-клуба 14 октября 1988 года были в основном какие-то недоуменные. Организованный Шахриным подарок всем музыкантам в виде грандиозного финального джем-сейшна вызвал всеобщий восторг, но вопросов к группе не снял. «Мы поняли, что с таким утяжеленным звуком нам не очень комфортно, — вспоминает Шахрин. — Наша музыка была легче и воздушнее».
На всякий случай решили посмотреть, как будет выглядеть новое звучание в записи. Альбом решили писать живьем. Отдельные песни фиксировали на концертах 17–18 декабря в Свердловском Дворце молодежи. Сводили все на «Студии НП». Алексей Хоменко обнаружил, что дорожка с голосом завалена, и вокал надо переписать. Студия была занята, и перепевать альбом пришлось дома у Виктора Алавацкого, благо магнитофон «Fostex» находился там. Как только Шахрин распелся, появилась мама Виктора, дама очень строгих правил, и потребовала прекратить шум. Алавацкий, как мог, успокоил маму и предложил Володе единственный выход — петь в шкафу. Оттуда достали пальто и шубы, и Шахрин, скорчившись с микрофоном в тесном мебельном нутре, все-таки перепел весь альбом.
«Лучший город Европы» вызвал разные мнения. Одни говорили, что он прекрасно передает концертную атмосферу, другие — что сама атмосфера какая-то не «чайфовская». Скорее всего, верны были оба мнения…
В марте 1989 года «Чайф» показал себя миру — дал несколько концертов в чехословацком Пльзене. «Туда мы поехали конкретно пить пиво. Мы сразу сказали: все экскурсии — на пивзаводы. Я много почерпнул из этой поездки», — рассказывал Шахрин.
«Чайф» продолжал часто выступать в столице, причем иногда в солянках с самыми невообразимыми ингредиентами. На одном из сборных концертов в «Олимпийском» аппаратуру даже не подключали — все москвичи привычно играли под фонограмму. «Чайф» «фанеры» не имел. Пришлось специально для него настраивать звук. С грехом пополам добились жуткого звучания барабанов, подключили бас, электрогитару, вокал. Но никак не могли найти звук акустической гитары Шахрина. Долго искали, народ уже ломился в двери. Наконец кто-то от пульта закричал: «Все, есть звук акустики!» Двери открылись, публика ломанулась в зал. Как позже выяснилось, кричал засланный казачок…
Первым номером шла песня, часть которой Шахрин пел один под гитару. В зале слышалось пение а-капелла, и народ просто не мог понять, почему Шахрин так кричит… На следующий день этот позор мог повториться. Ночью «Чайф» где-то отыскал запись собственного концерта в другом городе, и вместо фонограммы включили ее. Но произошел другой казус. Звук был записан вместе с реакцией зала, и публика опять осталась в недоумении. Ревущих от восторга зрителей было слышно, но не видно. Кто же так восторженно кричал «Чайф! Чайф!» между песнями — для посетителей «Олимпийского» так и осталось загадкой.
После нескольких подобных концертов вся группа заявила Шахрину, что они больше с Ханхалаевым работать не хотят. Володя объяснил Косте, что ситуация грозит раздраем на сцене. Тот все понял и отошел в сторону. Однако лучше не стало. Все начало разваливаться. Бегунов с Антоном бухали, как черти, зашитому Злобину было с ними неинтересно. Шахрину не нравилось звучание группы, и он фактически коллектив распустил. «К лету я подостыл, начал искать причины происходящего в себе, решил начать все опять. Мне было себя очень жалко: почему я должен понимать все конфликтующие стороны, а меня никто понять не хочет? И я написал песню „Поплачь о нем“, которая изначально называлась „Поплачь обо мне“».
Антон вспоминает, как к нему после двухмесячного затишья, во время которого никто не знал, что же происходит, пришел Бегунов: «Он заявил, что Шахрин всех уволил, и Злобина, и Пашу. А его уговаривает остаться. На следующий день появился Шахрин с пивом. Мы сидели на балконе, пили пиво, а он рассказывал, что решил все начать с нуля: „Вову я уговорил, он остается, может, и ты останешься?“ А я никуда и не уходил. Он обрадовался, попросил гитару и спел свежесочиненную песню о своей нелегкой доле „Поплачь о нем“. Я всплакнул вместе с ним и спросил, а кто же будет на барабанах играть? — „А у меня есть армейский дружок…“ Так на балконе под пивко оформился новый состав „Чайфа“ и заодно состоялась премьера песни». Это был единственный серьезный кризис в истории «Чайфа».
Армейский дружок Валера Северин к тому времени служил в цирке вторым барабанщиком и согласился поработать с «Чайфом». Все вместе выдохнули, успокоились и начали репетировать новый альбом «Не беда». Из-за всей этой ситуации материал получился нервный, но как-то хорошо пошел. 2—11 октября в Ленинграде в студии ЛДМ группа записала десять песен нового альбома. И их, и нового ударника «Чайф» презентовал на IV фестивале рок-клуба 15 октября 1989 года. О перипетиях прошедшего лета мало кто знал, но все отметили, что группа выглядит какой-то повзрослевшей. Шахрин выступал не в драных футболках, как раньше, а в джинсовом костюме. Все «недопанки» и «чпоки» куда-то исчезли. Со сцены звучала серьезная музыка взрослых людей. Кто-то сравнил Володю с Брюсом Спрингстином. Повышение это или понижение по сравнению с Бобом Диланом — каждый может решать сам в соответствии с личными пристрастиями.
Серьезному человеку свойственно серьезное начинание. На несколько ближайших лет главным для Шахрина стало музыкально-экологическое движение «Рок чистой воды». Своей борьбой за чистоту природы он сумел заразить не только соратников по группе, но и рокеров Свердловска, Ленинграда, Москвы, Иркутска, Поволжья. В 1990–1992 годах прошли два заплыва по Волге с концертами во всех крупных городах, акции на Байкале и в зоне Чернобыльской катастрофы. «Рок чистой воды» выполнил свою главную задачу — заставил задуматься об экологии молодежь, которая до этого проблемами окружающей среды вообще не заморачивалась.
В 1990 году на полках музыкальных магазинов появилась пластинка группы «Чайф» «Не беда». Это стало официальным признанием факта, что «четверо парней с нашего двора» — действительно профессиональный музыкальный коллектив. Сам «Чайф» виниловому кругляку в черно-белом конверте порадовался, но не более того. Устраивать праздники было некогда: уже вовсю готовился следующий альбомом — «Давай вернемся».
Пятого мая Шахрин познакомился с семнадцатилетним альтистом Володей Желтовских, игравшим тогда в довольно аморфном коллективе «Станция вольных почт». На следующий день они вместе исполнили несколько песен на фестивале «Свердловск-акустика». Работать с Желтовских Шахрину понравилось, и он пригласил его в «Чайф», который опять стал квинтетом. Чтобы не путать с двумя старшими Владимирами, младшего стали называть просто «Малой».