Более доверчивы, пожалуй, только те, кому вручили полтора десятка лет назад маленькую бумажку и объявили, что ее владелец получил долю общенародного достояния. Ваучер, правда, нигде потом не принимали, разве что в грязных ларьках у метро, где его обменивали на поллитровую бутылку сомнительной водки.
Доверие к каким-либо бумажкам очень быстро проходит, а вот вера в выдуманную жизнь — неистребима.
Антракт в театре сократили до минимума, актеры не ходили по сцене, а бегали, старались проговорить свой текст как можно быстрее, обнимались коротко и с разбега. К финалу все дышали тяжело, но зато успели закончить спектакль еще до десяти часов. Подвели немного зрители, устроившие овацию. Карновича опять забросали цветами, из некоторых букетов вылетали записки от поклонниц.
Вадим собрал большую охапку роз, лилий и хризантем и направился в гримуборную, где Лика должна была накрыть небольшой стол. Заранее решено было с двумя собратьями по сцене проводить на скорую ногу старый год, а потом мчаться домой встречать новый. На все про все оставалось чуть больше полутора часов. Слушать бой курантов Карнович и Лика собирались вдвоем.
Вадим переоделся, влез в свои привычные джинсы, смыл грим и ждал собратьев. Лика разбирала букеты, просматривала любовные признания. Некоторые зачитывала вслух: «Дорогой Вадим Петрович! Я очарована вашей игрой и вами лично. Я молода, красива, богата и сама распоряжаюсь своим временем. Если у вас нет никаких планов на сегодняшнюю ночь, то знайте — я заказала столик на двоих в шикарном клубе. Этот праздник станет сказочным для нас обоих. Илона».
— Заманчиво, — согласился Карнович, прослушав содержание послания. — Однако я давно уже не верю в сказки. Дама окажется в лучшем случае сорокалетней, с подтяжками и с силиконом, за столик она отдала всю месячную зарплату мужа, и когда я закажу дорогой коньяк…
— Ты собираешься пойти? — расстроилась доверчивая Лика.
— Упаси боже! — тряхнул головой Вадим. — Нам и вдвоем хорошо.
Актер откупорил бутылку шампанского.
Словно услышав звук выстрелившей пробки, в уборную вошли заслуженный артист Буйносов и народный артист Мореславлев.
— А вот и мы! — провозгласил первый, потирая руки.
— Как ни странно, но я вас узнал, — отозвался Карнович. — Присаживайтесь, господа, времени у нас немного.
Еще совсем недавно и Буйносов, и уж тем более Мореславлев не замечали Вадима. Заслуженный, может, иногда и кивал в ответ на его приветствие, как-никак пять лет в театральном институте вместе учились, а вот народный даже хмурил брови, когда на его пути встречался какой-то там Карнович. Но сейчас они не только признали его, но и почитали за равного: весь театр знал, что Вадиму покровительствует всесильный олигарх. Мореславлев будто бы сразу забыл, что именно Карнович придумал ему прозвище Морепродуктов, которое сразу подхватили остальные работники театра.
— В былые годы, — вздохнул народный артист, — мы все успевали. И спектакль отыграть, и шампанское выпить, и остальное. У меня, к примеру, была жена. И даже не одна. Еще две любовницы в театре, не считая постоянных поклонниц и случайных студенток. А еще я очень нравился супруге одного из членов Политбюро, и потому меня постоянно приглашали участвовать в правительственных концертах в Колонном зале Дома Союзов. Я там читал стихи о советском паспорте.
Мореславлев, не поднимаясь со стула, отбросил в сторону руку и начал декламировать:
Я волком бы выгрыз бюрократизм!
К мандатам…
Тут народный артист заметил, что заслуженный уже во второй раз наливает себе шампанское, и умолк. Тут же осушил свой бокал, снова наполнил его и взял с тарелки бутерброд с красной икрой.
— А я последние годы только на детских елках и зарабатывал, — честно признался Карнович. — В прошлом году отказали, правда. Ни Дедом Морозом не взяли, ни даже волком. Якобы за старые грешки.
— Это когда ты на детском утреннике приставал к Снегурочке и елку завалил? — вспомнил Буйносов. — Или наоборот: приставал к елке и завалил Снегурку?
— С кем не бывает, — усмехнулся Мореславлев. — Мне, например, в шестьдесят седьмом году выпала честь исполнять роль Феликса Эдмундовича Дзержинского. А там у меня была такая фраза: «Весь ЦК партии левых эсеров надо поставить к стенке!» А я молодой был, горячий, как заору: «Все ЦК…» Понял, что ошибся, и решил поправиться, ору еще громче: «Весь ЦК КПСС надо расстрелять!» Так хорошо крикнул, но зрители не то что не аплодировали, а боялись пошевелиться и даже дышать. Вероятно, всем показалось, что прямо сейчас их начнут расстреливать из пулеметов. Спектакль этот сняли, а заодно директора театра, а также художественного руководителя, главного режиссера и завлита. Автора пьесы и вовсе посадить хотели. А меня на месяц отстранили от всех ролей. Потом все же восстановили, потому что, повторяю, меня любила супруга одного из членов Политбюро ЦК. А так бы играл каких-нибудь зайчиков в детском театре или волков на новогодних утренниках. Одно счастье было бы в жизни — затащить Снегурочку под елку…
— Кстати, — поспешил перевести разговор на другую тему Буйносов, — а где Дальский?
— В Сибири, — ответил Карнович, — деньги на чесах гребет.
— А я с Дальским-старшим учился на одном курсе, — вспомнил народный артист. — Талантливый парень был. Лехой его звали. Потом он в нашем театре служил. Я даже завидовал ему… то есть это он мне немного завидовал, потому что меня любила…
— Ой, а мне вчера звонила жена Дальского, — вспомнила молчавшая до сего момента Лика. — Сказала, что Алексей ворвался в ее квартиру с толпой бандитов, которые устроили погром, причем пострадали посторонние люди. Теперь эти люди лежат в больнице, у них не открывается рот, и праздник для них не праздник…
— Раз ты посторонний, то и нечего тебе шампанское пить, — заметил Мореславлев, подставляя свой бокал.
Карнович налил народному артисту и обернулся к своей девушке:
— И чего еще Нинка наплела?
— Сказала, что Дальский стал вором в законе.
— Да-а, — вздохнул Мореславлев, — одним талантом сыт не будешь. В наше время, чтобы жить хорошо, надо вести себя плохо.
— Алексей и в самом деле в Москве, — вспомнил Карнович. — Может, заскочит к нам по старой памяти?
— Я, пожалуй, пойду, — быстро произнес Буйносов.
Заслуженный удалился, да и народный засиживаться не стал. Вылил в свой бокал остатки шампанского, выпил, сказал, что Карновича ждет великое будущее, поцеловал ручку Лике и шмыгнул в дверь.
— Теперь домой? — спросила подруга Карновича.
— Куда ж еще…
Они спустились к служебному входу.
— Поспешите! — поторопила их вахтерша Сима. — А то Новый год прошляпите!
Карнович вручил ей пару из своих букетов и поинтересовался:
— А вы почему не дома?
— Мой дом здесь, — ответила старушка. И добавила: — А вас дожидаются…
Вадим с Ликой, выходя уже на улицу, даже понять не успели, о чем это она, и тут же к ним шагнул крепкий парень.
— Господин Карнович?
Вадик растерялся, потому что углядел за спиной незнакомца большой автомобиль. Лика смело заслонила любимого своим телом.
— Что вы хотите?
— Мне поручили сопроводить вас на празднование Нового года. Прошу в машину.
— Но у меня другие планы! — попытался воспротивиться Карнович. — Нас уже в другое место пригласили…
Но и его, и Лику подхватили под руку, подвели к автомобилю, распахнули перед ними дверцу. Из салона пахнуло ароматом роскоши, и Вадим вздохнул:
— Ну, надо, так надо. Если только ненадолго…
А Лике шепнул:
— Может, денег заплатят. Ведь я теперь вроде как звезда.
Они сидели на мягком кожаном диване, перед ними светился плоский экран телевизора и мигали лампочки мини-бара. Тот парень, что встретил их у входа, расположился рядом с водителем, а когда машина тронулась с места, обернулся к ним:
— В автомобильном баре есть коньяк, виски, шампанское и лед. Не стесняйтесь, делайте все, что душа запросит. Вам никто не будет мешать.
И тут же вверх поползла стена из непрозрачного стекла, отделяя салон от водителя и охранника.
— Ничего не понимаю… — пробормотал Карнович.
Лика прижалась губами к его уху и шепотом объяснила:
— А что тут неясного? Та дамочка за тобой свой «Мерседес» прислала. Не знаю только, я-то ей зачем?
— Не бедная дамочка, видать, — ответил Вадим. Открыл дверцу бара и, увидев его содержимое, присвистнул: — Точно, богатая тетка попалась!
— Тоже, видать, супруга члена какого-нибудь политбюро.
— «Вдова Клико»! — восхитился Карнович. — Я только в книжках читал о таком шампанском.
Бутылку открыли, сделали по глотку прямо из горлышка. Потом Карнович достал бокал и наполнил его. Пили из него по очереди. Но все равно бутылку допить не успели — автомобиль остановился. Лика посмотрела за окно:
— Ресторан какой-то.
У дверей их встретил учтивый молодой человек в смокинге. Пиджак был расстегнут, иначе смешно смотрелся бы на квадратном торсе. Парень провел их через вестибюль к пустой гардеробной стойке. Лика разглядывала белый мраморный пол и картины на стенах. Вадим помог девушке стянуть старенькое пальтецо, положил его на стойку и спросил:
— А что, у вас сегодня — никого?
— Сегодня ваш праздник, господин Карнович, — ответил учтивый молодой человек.
Их провели в зал, посреди которого стоял всего один стол, уставленный яствами. У входа сопровождающий попрощался и пожелал счастливого Нового года. Карнович посмотрел на стол, наконец увидел, что за ним сидит некто величественный, и вздохнул, не зная, что сказать этому человеку. Взял под руку Лику и шагнул навстречу неизвестности.
— Ты что такой напряженный, Вадим? — прозвучал знакомый голос.
Карнович вгляделся и оторопел: за столом сидел Леша Дальский, едва похожий на себя прежнего.
О заведении Германа Владимировича Дальский вспомнил в последний момент. Поинтересовался о судьбе ресторана у нового главного хранителя своего тела.