левания на основании таких простых признаков – это классический пример человеческой склонности принимать серьезные решения, опираясь на «очевидные признаки». Люди чрезвычайно ограничены в своих возможностях различать корреляции между переменными, поэтому мы ищем ответ, исходя из нескольких наиболее значимых деталей. При оформлении банковских кредитов, например, эти «значимые детали» включают доход заемщика, стоимость его дома или кредитный рейтинг. При определении стадии лимфомы принимается во внимание количество и расположение опухолей.
Этих очевидных признаков на самом деле недостаточно, чтобы поставить точный диагноз, но они удобны с точки зрения принятой медицинской системы, в которой знания должны передаваться сверху вниз, храниться в памяти врачей и извлекаться при необходимости. Однако за годы медицинских исследований были найдены десятки других признаков, которые влияют на прогноз выживаемости пациентов с лимфомой. Но даже лучшим студентам-медикам трудно запомнить сложные соотношения и вероятностные особенности всех этих предикторов. В результате большинство врачей не учитывают их, ставя диагноз. И вот, в ходе своего собственного исследования, я нашел статью, где давалась количественная оценка прогностической силы этих альтернативных признаков. Она была написана группой исследователей из Университета Модены и Реджо-Эмилии в Италии, которые провели анализ 15 различных переменных и выделили 5 признаков, которые при совместном рассмотрении наиболее сильно коррелируют с пятилетней выживаемостью[98]. В число этих признаков входят и ранее известные (например, затронут костный мозг), и среди них – более конкретные (наличие опухолей диаметром более 6 см, уровень гемоглобина ниже 12 г на децилитр, пациенту более 60 лет).
Затем в документе приводятся средние показатели выживаемости для пациентов с разным количеством таких признаков. Любому ученому, поработавшему с ИИ и привыкшему, что даже простые алгоритмы используют для принятия решений сотни, если не тысячи, различных характеристик, такой подход показался бы не очень-то строгим.
Это была попытка свести сложную систему к нескольким функциям, доступным для оценки людьми. Но она среди прочего показала, что стандартные промежуточные признаки были очень слабыми предикторами. Их ценность заключалась главным образом в том, что студенты-медики могли легко их запомнить и воспроизвести при выполнении контрольных работ. В новой статье данным придавалось гораздо большее значение, и я ухватился за надежду количественно оценить свою болезнь. Изучив кипу медицинских заключений и результатов анализов в больнице, я нашел информацию, соответствующую каждому признаку: мой возраст, диаметр самого большого узла, состояние костного мозга, статус β2-микроглобулина и уровень гемоглобина. Как оказалось, из пяти признаков, наиболее сильно коррелировавших с ранней смертью, у меня был только один. Я до боли в глазах вглядывался в линии, выражавшие соотношение между факторами риска на графиках выживаемости. И вот, наконец, увидел то, что искал: по данным лечебных учреждений, при IV степени заболевания прогноз пятилетней выживаемости составлял всего 50 %, но если исходить из данных найденной мной научной статьи, он возрастал до 89 %.
Я проверял и перепроверял эти результаты, с каждым подтверждением испытывая все большую радость. Внутри моего организма ничего не изменилось, но у меня появилось ощущение, что бездна осталась позади. На той же неделе я побывал у лучшего эксперта по лимфоме на Тайване, и он подтвердил верность моих догадок: на самом деле моя болезнь хорошо поддавалась лечению. Понятно, что ни о какой уверенности речь не шла, однако существовала довольно высокая вероятность, что мне удастся сохранить жизнь.
Возрождение
Большинство людей, которым только что удалось избежать катастрофы, чувствуют одно и то же. Это покалывание под кожей головы, которое вы ощущаете в течение пары секунд, затормозив на шоссе всего в нескольких метрах от места аварии. Адреналин растворяется в крови, мышцы расслабляются, и большинство из нас мысленно клянется никогда больше не делать того, что мы только что сделали.
Обычно мы держимся пару дней или даже недель, прежде чем нарушить эти торжественные клятвы.
Когда я прошел химиотерапию и у меня наступила ремиссия, я тоже поклялся не забывать те откровения, которые открылись мне благодаря болезни. В течение нескольких недель после постановки диагноза я часто не мог уснуть по ночам, а потому просто лежал, снова и снова вспоминая всю свою жизнь и не уставая удивляться тому, как можно было жить и ничего не замечать вокруг. Я говорил себе, что, сколько бы времени у меня ни осталось, я больше не позволю себе уподобляться автомату и не стану жить по внутренним алгоритмам или искать пути для оптимизации переменных. Я буду стараться делиться любовью с теми, кто так щедро дарил ее мне, не потому, что хочу достигнуть какой-то определенной цели, но просто потому, что это правильно и честно. Я перестану работать как машина – ведь человеческой любви будет более чем достаточно, чтобы заполнить мою жизнь. Любовь моей семьи ко мне все это время служила напоминанием о данных мною обещаниях и источником сил, столь необходимых для борьбы с раком. Несмотря на то что я годами отдавал близким лишь малые крупицы своего времени, когда я заболел, моя жена, сёстры и дочери сразу же начали заботиться обо мне еще больше, чем обычно. Шен-Лин оставалась рядом на протяжении всех изнуряющих и, казалось, бесконечных сеансов химиотерапии, ухаживая за мной и отзываясь на каждую мою потребность: она совсем не отходила от меня и даже спала всего по нескольку часов в сутки, прислонясь к спинке моей кровати. При химиотерапии страдает пищеварение, обычные запахи и вкусовые ощущения вызывают тошноту и рвоту. Когда мои сёстры приносили мне приготовленную дома еду, они тщательно наблюдали за моей реакцией на нее, постоянно корректируя рецепты и ингредиенты, чтобы я мог нормально питаться во время лечения. Они окружили меня самой бескорыстной любовью и постоянной заботой. Таким образом мне открылись новые истины, которые вызвали бурю эмоций, изменивших мою жизнь.
Со времени своего выздоровления я стал по-другому смотреть на время, проведенное с моими близкими. Раньше, когда две мои дочери возвращались домой из колледжа, я брал всего пару свободных дней, чтобы побыть с ними. Теперь, когда они приезжают ко мне во время своего отпуска, я беру пару недель. Еду ли я куда-либо по делам или на отдых, я беру с собой жену. Я провожу больше времени дома, заботясь о свей матери, и стараюсь не планировать ничего на выходные, чтобы было можно повидаться со старыми друзьями.
Я попросил прощения у тех, кого обидел и кем пренебрегал в прошлом, и попытался наладить с ними отношения. Я встречаюсь со многими молодыми людьми, которые обращаются ко мне, а не ограничиваюсь размещением никому конкретно не адресованных сообщений в социальных сетях. Я назначаю личные встречи не только тем, кто кажется мне наиболее «перспективным», я стараюсь общаться со всеми людьми одинаково, независимо от их статуса или талантов. Я больше не думаю о том, что будет написано на моем надгробии.
И это не потому, что избегаю мыслей о смерти. Просто сейчас я глубже осознаю, что она неизбежна. Теперь я знаю, что моя надгробная плита – просто кусок камня, холодный и безжизненный, ему никогда не сравниться с воспоминаниями людей, наполняющими мою жизнь светом и смыслом. Да, я пока еще только начинаю сознавать то, что большинство людей интуитивно понимают без всяких озарений. Но как бы ни были банальны эти озарения, они изменили мою жизнь и мой взгляд на отношения между людьми и машинами, между человеческими сердцами и искусственным разумом. Эта трансформация произошла во мне незаметно, в процессе размышлений о моей болезни: позитронно-эмиссионная томография, диагноз, мучительные страдания после этого – и, наконец, физическое и эмоциональное исцеление. Я пришел к пониманию, что в моем лечении было два фактора: технологический и эмоциональный, – и оба они лягут в основу нашего сосуществования с ИИ, но об этом – в следующей главе. Я с большим уважением и глубокой благодарностью отношусь к медицинским специалистам, которые лечили меня. В борьбе с моей лимфомой они опирались на многолетний опыт работы и самые последние достижения современной медицины. Их знания о болезни и их умение подобрать тактику лечения, вероятно, спасли мне жизнь. И все же исцелили меня не только они.
Я бы не смог написать эти слова, если бы не медицинские технологии и специалисты-практики, которые используют их для спасения жизней. Но я также не смог бы рассказать вам всю эту историю, если бы не Шен-Лин, мои сёстры и моя мать, на чьем молчаливом примере я увидел, что значит жить, бескорыстно делясь любовью. Или такие люди, как Бронни Вэр, чья сердечная книга о предсмертных сожалениях помогла мне устоять в самый трудный момент. Или мастер Син-юнь, благодаря мудрости которого мне удалось расстаться с заблуждениями и начать по-настоящему сопротивляться своему эго. Без этих отношений с другими людьми, не поддающихся ни количественной оценке, ни оптимизации, я бы так и не понял, что значит быть человеком. Без них я бы никогда не поменял приоритеты, да и всю свою жизнь. Вскоре я начал работать меньше и уделять больше времени близким. Я перестал подходить ко всем своим действиям с точки зрения расчета – что может дать та или иная встреча или письмо, – и теперь стараюсь ценить общение со всеми. Этот сдвиг в отношениях с другими людьми не просто принес мне пользу – меня наполнило такое чувство целостности, удовлетворения и спокойствия, которое раньше было мне недоступно, невзирая на все мои карьерные достижения. Реальность такова, что вскоре алгоритмы ИИ смогут выполнять за медицинских специалистов большинство их функций, связанных с диагностикой. Эти алгоритмы будут определять болезнь и назначать лечение более точно, чем любой человек. В одних случаях врачи будут использовать их в качестве инструмента, в других алгоритмы полностью заменят врача. Однако правда в том, что не существует алгоритма, который мог бы сделать для моего выздоровления то, что сделала моя семья. То, чем делились со мной мои близкие, намного проще и одновременно намного сложнее, чем любые достижения ИИ. Только люди могут дать нам то, в чем мы острее всего нуждаемся, – любовь. Это те мгновения, когда мы видим своих новорожденных детей, влюбляемся с первого взгляда, благодарим друзей за поддержку и чувствуем радость, когда помогаем нуждающимся. Мы мало что знаем о нашей душе и бесконечно далеки от того, чтобы воспроизвести ее в машине. Но мы знаем, что люди наделены уникальной возможностью любить и быть любимыми, что к этому они стремятся и что именно это составляет главный смысл нашей жизни.