ЧЕРНЫЙ СТАЛКЕР. УРОВЕНЬ 1
Потрепанный «КРАЗ» несся прямо на пост. Буквально за несколько метров от шлагбаума водитель осадил машину и по заведенной традиции легонько ткнул капотом крашенную в полоску конструкцию. Солдатик на посту делано нахмурился, как полагалось салаге на первом году службы. Из кабины высунулась довольная чернявая физиономия пассажира. Водитель же скрылся за играющими оконными бликами.
– Откуда дровишки?
– Из лесу, вестимо. Из «рыжика». Что за вопрос, рядовой?
– Вопрос как вопрос, служба. – Солдатик изо всех пытался показать, кто тут главный и кто в случае чего может не пропустить кое-кого кое-куда. – А почему в Припять? Почему не сразу на похороны?
– Надо догрузиться в городе. У вас тут вчера «дезики» одну дрянь фонящую обнаружили, просили вывезти. Короче, не компостируй мозги, пропускай, у нас сегодня еще две ходки. – Чернявый смотрел насмешливо, как любой из «партизан»[3], уже не раз нюхнувших радиационного пороха. Такие ничего и никого не боялись.
– Покажи, что везешь.
КПП «Припять»
– Залазь сам и смотри. Программу по деторождению уже выполнил? Девок всех, что планировал, отпялил? Ну, тогда – вперед и с песней!
Из кабины грянуло веселое ржание водителя.
Рядовой подошел с дозиметром к кузову. Сразу раздался противный треск. Каждый раз слышишь, и каждый раз страшно. Как будто старуха с косой к тебе подходит и гладит по голове, а от поглаживаний ее – мурашки врассыпную по телу.
Постовой передернул плечами. Да ну этих «партизан»-смертников. Посмотрим, кто через годик будет смеяться, а кто висячим прибором указывать время на полшестого. Что они там ценного могут вывезти из «пятерки»? Неучтенные рентгены? Все, что имело стоимость, вынесли еще с полгода назад. Дембеля из предыдущих смен рассказывали, как за месяц дежурства «на палке» можно было накопить на настоящий кассетный мафон или даже мопед. Жители Припяти вывозили фонящие вещи и рассчитывались мятыми зелеными трешками, синими пятирублевками, а когда и червонцами с портретом Ленина. Ликвидаторы-»партизаны» совали все больше фанфурики в виде тройного одеколона и всяких других спиртсодержащих жидкостей. Один раз киевские мусора выгоняли из Припяти чей-то «волгарь», а ДП-5 у сержанта Мусалямова так завыл, будто поймал взломщика сберкассы. Менты, никогда не платившие, от испуга отслюнявили аж полтинник. Кому эта машина досталась, кто своими яйцами на «автомобильный реактор» сел, неизвестно. Тот полтинник у сержанта все равно старший наряда отнял и разделил с пацанами по-честному. А сейчас из города и со станции один хлам везут: срезанную землю, разбитую мебель, спиленные деревья, мусор и прочую хрень. Светусик, кстати, письма пишет, мол, ждет не дождется и вся тает, как мороженое, не смотрит ни на кого. А пошли вы все на…
– Документы в порядке? Проезжай!
Машина выкатилась на проспект Ленина. Мимо замелькали панельные девятиэтажки. Не дома – остовы их, безжизненные, с разбитыми окнами.
Черный Сталкер молча смотрел на подоконники, заваленные снегом, и на редких птиц, рассевшихся по соседним деревьям. Вместе с разбитым стеклом из дома уходит душа. Незаметно выветривается с последними остатками тепла ранней осенью. Потом туда врываются ветер, дождь, снег, пучат полы, обитые крагисом, отшелушивают краску с потолков. Нескольких холодных месяцев хватает, чтобы стереть почти насухо память о бывших хозяевах. Как там было у Розенбаума? Недавно совсем ребята приносили новую запись.
Зимняя Припять
Старый дом, давно влюбленный
В свою юность,
Всеми стенами качался, окна отворив,
И всем тем, кто в нем жил,
Он это чудо дарил.
Окна разбиты, распахнуты настежь, и нет никого. Ничего не подаришь. Некому дарить. Бродят по городу какие-то тени, что-то делают, волокут вещи по своим хозяйственным нуждам, и плевать им на пустые окна. Иногда они сами их бьют, когда хотят что-то выкинуть из квартиры, или просто так. В любом другом городе, в любое другое время на звук вылетающих стекол сбежится любопытная толпа, кто-то со страху милицию вызовет, а тут круши – не хочу. Он и сам иногда так делал. От тоски неизбывной или в приступе злости – бывало по-разному. И улетала в небо очередная порция домовой души, невидимым дымом, на их многоэтажные небеса…
Брошенный город
– Жорик! Джордж! Очнись! К-куда рулить-то? – Водитель, еле помещавшийся в кабине грузовика, прервал свободное течение мысли. Легкое заикание, к такой манере привыкаешь быстро. – Опять ты в облаках кружишь. Который м-месяц здесь, пора бы и привыкнуть.
– А я почем знаю? Давай налево, найдем куда приткнуть.
– А может, в землю за-закопаем?
– А чем будешь долбить, долотом своим? Земля мерзлая, как камень. И непонятно к тому же, будут «дезики» еще срезать слой или нет. Надо укрытие какое-то найти, там и спрячем. Здесь еще поверни.
– Неохота долго кружить, когда за спиной такой г-груз. Свинец свинцом, а жить-то охота. Как п-прятать будем? Одному не поднять, да и фонит прилично.
– В отличие от некоторых я имею свойство думать головой. Перед выездом закинул в кузов тачку с усиленными колесами. Так что повезем с песней!
– А когда тебя «спецура» за-замела, ты тоже… ею думал или другим местом? – Водитель опять заржал, обнажив недостаток зубов. Личностью он был весьма колоритной: на косую сажень в плечах плотно, по-боксерски, насадилась голова с мясистым носом, но он вовсе не портил облика, и девицы находили парня весьма привлекательным, чем-то похожим на молодого Депардье. Обладатель носа очень бы удивился, если б узнал, что знаменитый француз тоже слегка заикался в юности, от чего лечился потом у логопеда-дефектолога. Впрочем, иностранных фильмов водитель не смотрел.
– Думал, чем надо. Там такие придумщики работают, что тебе и не снилось. Сидят в машинах, пасут тебя, а сами по телефонам переговариваются.
Город за колючей проволокой
– Как это? По рации, что ли?
– Сам ты рация. Радиотелефоны. Оснащение – высший класс. Ты, Димон, хоть и похож на Депардье, а деревня деревней.
– Блин, вы за-задолбали со своим Депардье. Девки все как одна поют, теперь ты. Он что, такая уж з-знаменитость?
– Мировая. Я незадолго до ареста ездил во Францию по обмену, видел его на выставке в Париже. Одет был как бог. «Карден», «Диор», гуччи-шмуччи, рядом девушки-манекенщицы. Он худой, но с широкой костью, а волосы длинные. У них там за длинные волосы в ментуру не забирают, как у нас, тем более «звезду». Ты, как выберешься отсюда, сходил бы в кино, посмотрел на двойника. «Беглецы» вон часто показывают, или «Невезучие».
– Невезучими мы с тобой станем, если кузов б-быстро от груза не очистим. Неохота мне лишнюю дозу на конец свой мотать.
– Конец у нас у всех один: коммунизм. Мы с тобой сможем его для себя построить, если постараемся.
Движение запрещено
Машина выскочила из тени очередной многоэтажки; ястребиный профиль Сталкера в модных дымчатых очках осветился мечтательной улыбкой и солнцем одновременно.
– Свежо п-преданье. Не замели бы…
– Приехали. Прятать будем где-то здесь.
Через час с небольшим «КРАЗ» уже перегружал мусор на границе условно-чистой зоны в Лелеве. По дороге навстречу проносились армейские БТРы и автобусы, обшитые свинцом. Кто в них находился, видно не было. Мир еще раз перевернули – на сей раз закрыв окна от пассажиров. Впрочем, пассажиры тоже не горели желанием выглядывать наружу. Самые предусмотрительные занимали места поближе к центральному проходу, где меньше всего фонило. Ежедневный маршрут – из поселка ликвидаторов Зеленый Мыс к Лелеву, там пересадка на «грязный» транспорт – и туда, к станции.
Друзья, не мешкая, прошли обработку на ПУСО[4], сопутствующий дозконтроль и пересели в полупустой автобус. Машина неслась в обратную сторону от станции.
– Расскажи еще про этого….
– Депардье? Говорят, у него свой виноградник и винокурня. Сам вино делает, имени себя, представляешь? Можно пить до посинения.
– А у нас в Зеленом Мысу, мля, с-сухой закон, чтоб им в дышло. Мужики как только не изгаляются, чтоб поллитра провезти.
– Это не все. Мне друзья один фильм с Депардье подогнали, на видеокассете. Про двух пареньков, совсем безбашенных. Они по всей стране носились, грабили, тачки угоняли, а потом пришли к одной девице, очень красивой, и давай жарить ее поочередно. Ребята, кто с французами у гостиницы «Космос» работает, переводили.
– Д-да ладно. И что, п-прямо так и по-по-показывают? – Водитель стал заикаться гораздо чаще.
– Натурально. Депардье ее дрючит, а второй сидит и смотрит в глаза. Потом меняются. У них, во Франции, полная свобода нравов. Сексуальная революция. У нас пролетарская, чтобы коммунистам можно было убивать всех без разбора, а у них – чтобы всех любить. Такая вот, Димыч, разница.
Навстречу на полной скорости пронеслась милицейская машина с мигалкой и две черные «Волги» с киевскими номерами за ней. Начальство часто посещало Чернобыль и Зеленый Мыс, а потом по телевизору крутили сюжеты про беззаботную жизнь ликвидаторов, о которых денно и нощно заботится государство.
– Ты бы полегче, с п-политикой. У нас, сам знаешь, Контора Глубокого Бурения бурит исправно.
– А, плевать. Сейчас перестройка, гласность. Говорить можно, что хочешь.
– Ты говори, да не за-заговаривайся. Интересно было бы увидеть Депардье. Только нас теперь за границу не выпустят никогда, а тебя – в п-первую очередь.
– А никуда ехать и не надо. Весной в Москве международный кинофестиваль будет. Обещают, что Жерар будет в жюри.
– Ты что, серьезно? Откуда з-знаешь?!
– Журнал «Советский экран» читать надо, деревня! Так что оттрубишь к марту свою смену, денежки выплатят тебе, и – здравствуй, красивая жизнь! Ковровая дорожка, белоснежные теплоходы по Москве-реке, ресторан «Яр»…