– Зато я тебя сумею прикрыть, – Хятак, не сдаваясь, показал лук. – А ты меня – нет.
И тут же лицо его изменилось, он вскинул лук, а стрела уже была на тетиве. Белая сова, показавшаяся в просвете между деревьями, дрогнула крыльями, когда в ее тело хрустко, даже со звоном ударил наконечник, предназначенный для крупного зверя, однако не упала. Но Хятак умел стрелять так, что его стрелы догоняли друг друга, и вторая стрела вонзилась рядом с первой. Это для совы оказалось уже слишком: она кувыркнулась в полете и не успела выпрямиться, прежде чем задела крылом древесный ствол. Упала, как ничего живое или даже убитое не падает, искря, разваливаясь на куски.
Потом они снова бежали, петляя, зайцами перескакивали через бурелом, горностаями просачивались там, где не перескочить, бизонами проламывались, когда не просочиться было. Поглядывали вверх: у этих незваных оставалась еще одна сова. Первую Хятак сбил сразу, они, наверно, вообще не думали, что такое возможно, вторую – вот сейчас. А третья где-то летает, высматривает…
– Там, – твердо сказал Мирэг. Теперь даже указывать не стал.
И положил руку на лук.
– Не сумеешь же… – безнадежно сказал Хятак, впрочем, уже снимая колчан. Стрел там осталось меньше половины, зверобойных из них – лишь четыре.
Гонятся же за ними шестеро: Хятак умудрился подбить не только сову, чужаки вначале все поверить не умели, что его оружие может им хоть как-то угрожать. Но уже верят и больше не подставятся. Даже ему.
Они опасные бойцы, но никакие следопыты. Однако белая птица держится где-то над рощей, а роща невелика.
Теперь фырканье Мирэга означало: «Значит, стрелять, говоришь, не сумею, а искру высечь – так „все ты сможешь“?» Но ведь и в самом деле они оба знали, пустить огонь в костровое нутро Мирэгу, может, и удалось бы, а вот стрелять…
Даже из своего привычного, подобранного под его рост и силу лука (сделали ему такой) стрелы он умудрялся посылать… ну, куда-то в направлении цели. Более-менее. Если повезет.
Но он был прав.
– Прошу тебя, – Хятак схватил присевшего на корточки напарника за плечи, притянул к себе, получалось, чуть ли не обнял, по-настоящему обнять взрослого мирэгды рук не хватит, – прошу тебя, не… Не дерись с ними. Ну, пока сможешь. Поводи их за собой, пытайся отманить куда-нибудь вот туда (он кивнул в направлении, противоположном тому, откуда за краем рощи будет виден склон, по которому ему предстоит взбегать), но в схватку не лезь. Пока сможешь…
Молча и бережно Мирэг обнял Хятака. Ему-то длины рук хватило с большим запасом.
Оба они понимали, что без схватки обойтись получится недолго.
Склон был крут, и на половине подъема, когда под ногами камни стали ощущаться сильнее, чем снег, Хятак сбросил медвежьи лапы. Теперь главное было не оступиться, иначе он подведет всех: обе их жизни и жизни гостей пропадут напрасно.
Сейчас он двигался скорее размеренно, чем быстро, удерживая себя от бега, как Мирэга жаждал удержать от вступления в бой. Добравшись до нависающего над склоном скального козырька, подтянулся на руках, едва не сорвавшись в последний миг (сердце дрогнуло: «Подвел!», но пальцы удержались), лег грудью на каменный уступ, последним усилием вытащил себя на вершину холма и перекатился от края.
Побежал. Теперь важнее скорости уже не оставалось ничего.
Лишь возле самого Костра остановился, заставил себя выровнять дыхание, даже рукавицы на кровоточащие оледеневшие пальцы натянул, хотя их вот-вот предстояло снова сбросить. Огонь и вправду не терпит суеты.
Нутро этого Костра никто сегодня не подновлял, но оно было готово принять в себя искру. А лапник наверху готов породить дым.
Искру Хятак добыл с третьего удара. Едва лишь затеплился дымок, осторожно приподнял бересту, загибая края внутрь и осторожно раздувая огонь. Самое время было добавить дегтя, но Хятак вдруг обнаружил, что пальцы перестали его слушаться.
Чувствуя себя не умелее Мирэга, он все-таки сумел удержать бересту в стиснутых ладонях, как держат живую птицу: бережно, чтобы не поранить, и крепко, чтобы не улетела. И лишь когда огонь разгорелся по-настоящему, перенес его в костровое нутро.
Сухие ветки занялись мгновенно, но Хятак еще долго продолжал удерживать растопку голой рукой. Только когда окрепшее пламя по-настоящему забушевало, он отскочил от кострового сруба и со стоном сунул обожженную ладонь в сугроб.
В голове шумело от боли. О Мирэге он думать себе запретил.
Черные клубы дыма устремились в небо, и сразу же, словно бы ниоткуда, к ним стремительно потянулись белые полосы.
Сквозь рощу чужаков удалось провести дважды. Больше это не получится, но теперь они и вправду ближе к противоположной ее стороне – далеко от гребня, на котором высится костровой сруб. Это хорошо.
Копье было давно истрачено, впустую, сквозь заросли: никого не задел, но дал понять, что добыча все еще кусается. Так что гнались за ним по-прежнему шестеро, а за старшим, значит, никто. Это тоже хорошо.
Старший просил: «Не дерись с ними, пока сможешь». Он смог долго. И старший, и Учитель его похвалят.
От человеческого взгляда, особенно не следопытского, любой мирэгды даже зимой укроется так, что в десяти шагах пройдешь – не заметишь. Но проклятая сова-которая-не-сова висела над прогалиной, взгляд ее, Мирэг это хорошо знал, куда острей человеческого. И то, что она видит, сразу становится известно ее хозяевам – это Мирэг тоже знал.
Сквозь пригнутые снегом ветки ее взгляд сверху все же не проникнет настолько, чтобы понять, двое там затаились или только один.
Мирэг осторожно сместился влево, выбирая место, где он по-прежнему останется прикрыт чащобой сверху, но спереди ему ничего не помешает. Потянулся за стрелой через плечо, как то делал старший, не достал. Пришлось снимать через плечо весь колчан, это тоже получилось плохо: оборвал перевязь, рассыпал стрелы. Ладно, все равно колчан ему больше не понадобится. А лук через другое плечо вышло снять удачно, тетива уцелела.
Осторожно воткнул стрелы в снег до середины древок хвостовиками вверх: четыре прямо перед собой, остальные по бокам. Подумал, вспомнил, достал одну из этих четырех, наложил на тетиву – не с первой попытки.
Сегодня все получится лучше, чем всегда. Ведь получилось же с огнем! И получилось водить за собой чужаков дольше, чем сам старший ожидал!
Прямо сейчас получится. Вот они идут, точнее, плывут над снегом, стоя на своих досках. Все… все шестеро? Нет! Трое!
Где же остальные?!
Они не поверили. Или даже точно узнали через глаза совы-которая-не-сова, выходит, более зоркой, чем Мирэг надеялся: он здесь один.
Половина чужаков движется прямо на него, в рост, не оберегаясь: им известно, где он засел, известно, что старшего с ним нет, значит, стрелы в них не полетят. Да и уверены они в своем оружии, которое куда мощней любого лука.
А оставшаяся половина, конечно, ищет старшего. Могла еще не найти, если чужаки разделились только что. Могла не найти!
Мирэг разжал пальцы – и тетива хлестнула его по запястью. Выдернул из снега вторую зверобойную стрелу, мгновенно натянул лук снова. Третью! Последнюю! Одну из птичьих! Вторую птичью!
Готов был стрелять и дальше, но лопнула тетива, все-таки не под его пальцы сплетенная.
Все произошло так быстро, что и старший едва ли намного бы опередил, а уж с такой силой точно стрелять не смог. Над прогалиной словно буранный вихрь пронесся.
Мирэг выскочил из своего укрытия и с бешеным ревом бросился вперед: руки его были пусты, но если добежит, никакое оружие ему не потребуется. Добежать, впрочем, не чаял. Видел, что две опустевшие доски плавно покачиваются в воздухе, а третья, встав торчмя, неуправляемо устремилась куда-то. Но знал: по меньшей мере один чужак остался невредим и, конечно, успеет изготовиться к бою.
Ударило в бедро и почти сразу в плечо, развернуло, бросило на снег. Но Мирэг увидел: кто-то из чужаков (двое остались целы, даже не один) в ужасе кричит, указывает куда-то над вершинами деревьев… словно оттуда может надвигаться опасность большая, чем разъяренный мирэгды…
Все еще не думая о напарнике, Хятакчэн подошел к краю обрыва, стал открыто, не пригибаясь. Обожженную руку держал на отлете.
Один из браконьеров как раз скользил вверх по склону, стоя на волновой доске: смотрел он на рощу, поэтому дымовой столб заметил с задержкой, но едва заметив, заложил крутой вираж и понесся прочь. Глупо, никуда ему не уйти. И всем остальным тоже. Дроны наводятся со спутника.
О Мирэге не думать еще удавалось, но уже совсем из последних сил. Поэтому Хятакчэн усиленно думал о правилах, предписывающих работать в Дриасовых парках лишь с использованием методов глубокого погружения. И о том, что бы он, будь его воля, сделал с теми, кто эти правила разработал.
Ничего бы не сделал – сам из их числа. И Учитель, Жанна Осиповна, тоже всегда была сторонницей этих методов. Но сейчас думать о таком было горько.
Снизу, держась в десятке метров над поверхностью, приближался белый глайдер. Плавно завернув, повис прямо перед Хятакчэном. Бесшумно поднялась дверь и в проеме показалось знакомое веснушчатое лицо.
– Живой! – не спросил, а сразу ответил Серега и указал себе за спину на огромное тело, втиснутое между сидениями. – Впятером еле затащили.
– Держи! – кто-то из спасателей через плечо Сергея передал аптечку. – Или нет, лучше залазь внутрь, я сам обработаю.
Боль стихла почти сразу, но вздохнуть с облегчением не получалось. Хятакчэн смотрел на неподвижное тело Мирэга, в нескольких местах перехваченное белыми лентами биоповязок.
Мирэг тихонько застонал и приоткрыл глаза. К тому, что видит перед собой напарника, отнесся как к должному, а вот на повязки покосился с величайшим удивлением: «Белое как снег, но не холодное?»
– Потерпи, дружище, – Хятакчэн положил ему на плечо здоровую руку. – Снег будет совсем скоро.