Инжи выскочил из дупла, чуть не сорвался вниз. Страх гудел у него в груди, где-то в глубине, вторил голосу горы, рвался паническим криком.
– Ик-ик-ик! – вопили все вокруг, метались и разбегались прочь.
Племя в страхе добралось до побережья, но огонь следовал за ними. Все чжи, чжа, тии и другие вперемешку носились по ветвям, сталкивали друг друга. Деревья, охваченные огнем, падали, ломались и поджигали соседние.
Пеки свалилась с ветки и едва успела вновь зацепиться над самой водой, но детеныш не удержался и бултыхнулся вниз. На миг вынырнул и запищал.
Пеки завопила, прыгая по веткам, Инжи в ужасе скакал рядом, детеныш плакал, исчезая и появляясь в черной воде. И тогда Инжи вдруг в отчаянии ринулся за ним.
Вода схватила его, накрыла и закружила. Он вынырнул во тьме, захлебываясь, не видя ни детеныша, ни берега, и погреб куда-то изо всех сил. Шерсть намокла и тянула на дно. Волна снова накрыла и, когда он вынырнул, ударила в нос. Рядом промелькнули какие-то ветки.
Мокрый, испуганный, он схватился за них, но тут дерево перевернулось, и он снова ушел под воду. Снова выкарабкался и снова окунулся с головой. На третий раз он добрался по ветке до ствола и вцепился изо всех сил. Течение несло его куда-то.
Он на миг очнулся от забытья, когда его сцапали за загривок и потянули вверх какие-то лапы. Инжи наглотался воды, выбился из сил, и в целом ему было настолько плохо, что он не смог даже кусаться. Поначалу он вовсе не понял, что происходит. Кругом светило солнце и сверкало море, все качалось, кружилось и сбивало с толку. Он потерял опору, стал барахтаться и слабо попытался вцепиться в первое, что попалось, – в чью-то длинную шерсть.
Во второй раз он очнулся среди гигантов.
Они плыли на дереве-острове посреди моря. Остров был вогнутый, неудобный, на дне его собиралась вода. Дерево росло посередине. Гиганты осторожно переползали с места на место. Некоторые держали палки, которыми отталкивались от камней и ото дна.
Гиганты переговаривались друг с другом низким, неразборчивым гулом: ууооо, рррооуууоо. Инжи научился отличать голос того, кто его выловил и позже выходил. Про себя он назвал гиганта Рау. Тот был самым большим и самым грустным. Все гиганты были похожи между собой и все чем-то завораживающе походили и не походили на чжи. У них были такие же руки, но двигались они медленно, петь не умели: только гудели, бубнили на одной ноте. Если ссорились, ревели. Поссорились они при нем только раз. Одна гигантша – она всегда как-то нехорошо скалилась, глядя на Инжи, – попыталась поймать его, пока другие не видели. Инжи вывернулся из ее лап, испуганно вздыбив шерсть, бросился наутек и вскарабкался на плечо Рау, громко жалуясь и возмущаясь. Тот прикрыл его здоровенной рукой и мерно зарокотал на гигантшу. Она наклонила голову, продолжая скалиться и рассматривать Инжи. Тогда Рау зарычал на нее так, что все сородичи вздрогнули. Самку как ветром сдуло, а Инжи запомнил, что от нее лучше держаться подальше. Другие гиганты его не так пугали, но он все равно предпочитал лишний раз не слезать с плеча Рау: сидел на нем, будто на дереве.
Гиганты кормились какой-то размокшей травой. Иногда плавучий остров замедлял ход, и они бросали что-то в воду, а потом вытягивали еще больше вонючей травы, изредка вместе с рыбой. Они ели все это, и Инжи тоже волей-неволей приходилось.
По вечерам они подгоняли остров к берегу. Берега были чужие: каменистые, пустые, пропахшие гарью, без единого дерева. Гиганты вместе вытаскивали остров из воды, и потом одни начинали добывать водоросли со дна, а другие бродили вдоль берега, собирая плавучую древесину.
Рау был среди них вожаком. Он ждал, когда ему принесут все, что нужно, а потом прогонял всех и делал огонь. В первый раз Инжи перепугался до смерти, но потом привык и стал наблюдать с любопытством. Других гигантов Рау гонял, не показывал им, как он делает огонь, но Инжи смотреть разрешалось, и он смотрел и запоминал. Рау собирал сухой плавник в кучу, в центре складывал горсткой мелкие щепки и высохшие водоросли. Потом доставал завернутые в шкуру черные камни, которые всегда носил с собой. Это были особые камни, он бил ими друг о друга, чтобы призвать огонь. Иногда подолгу ничего не получалось. Только когда вспыхивало пламя, другим разрешалось прийти к костру, запечь и разварить еду. Однажды, когда шел дождь, ничего не вышло, и гиганты, прячась среди камней, жевали сырые водоросли и недовольно ворчали.
По вечерам Инжи впадал в неясную тревогу. Сумерки – время для распевки. Но запевалы больше не было, вожака больше не было, никого не было. Как только у него достало сил, Инжи оббежал кругом посудину, безуспешно выискивая следы и запахи сородичей, вспрыгнул на дерево посередине и забрался по нему на самый верх.
С высоты ему открылся страшный равнинный мир. С одной стороны тянулся берег: сплошь пустоши и камни до горизонта. С другой стороны было море, оно колыхалось и шумело повсюду, куда хватало глаз. Никого и ничего больше не было, ни деревьев: ни зверей, ни других чжи.
Ни Пеки, ни детеныша.
– Чжи! Чжи! – прокричал он горестно и прислушался.
Только морские птицы, пролетая мимо, клекотали в ответ.
С тех пор дни потекли за днями. Инжи облазал все, запомнил на глаз и по запаху всех гигантов, хотя продолжал держаться возле Рау. Знал, где хранятся все съестные припасы, где подолгу задерживается дождевая вода. Ему не хватало фруктов, но кое-как он привык жевать невкусную морскую траву, причем любил вылавливать ее из миски Рау. Тот не возражал, гудел дружелюбно и гладил по голове. Он привык, что Инжи сидит у него на плече, и они теперь почти не расставались.
Каждый вечер, когда гиганты останавливались и вылезали ночевать на берег, Инжи тянуло забраться на дерево, где он жалобно, тоскливо пел, призывая сородичей, и вспоминал их всех. Разве можно забыть? Где ты, Пеки? Где детеныш?
Раз за разом не получая ответа, он понуро спускался, а потом скачками бежал к гиганту. Тот ждал его, протягивал длинные руки, сажал на плечо. Вскарабкавшись ему на загривок, Инжи крепко цеплялся за длинную шерсть, и тоска исчезала, уходила куда-то далеко.
Инжи пытался поговорить с гигантом: «Ин! Ин! Чжи-и-и!» Тот в ответ лишь невнятно гудел. Инжи в конце концов даже научился петь имя друга тонким голосом: «Рау-рау». Тот, правда, далеко не сразу разобрался, что его так зовут. На другой день Рау отыскал где-то полую трубку, проделал в ней несколько дырок и дунул. Трубка издала высокий звук, близкий к голосам чжи. Инжи растопырил уши. Рау снова подул в трубку, перекрыв пальцами пару отверстий.
– Чжи-чжи-чжи, – тонко запела трубка.
Инжи так и подпрыгнул.
– Ин! Ин! – радостно отозвался он.
С тех пор дело у них пошло на лад. Рау дудел, извлекая разные звуки, и Инжи то подбегал на зов, то прятался по сигналу тревоги. Рау быстро запомнил те сигналы чжи, которые смог выдуть из трубки, а Инжи понемногу начал разбираться в оттенках гудения. Он научился приносить Рау всякие вещи: миску, палочку, чью-то вонючую шкуру. Глядел на то, что делают гиганты, и сам пробовал им подражать: что-нибудь забрасывал в воду или пытался тянуть неподъемные водоросли. Рау гулко ухал: смеялся. Очень редко он это делал. Временами гигант грустил о чем-то, и тогда Инжи нарочно начинал дурачиться, чтобы его повеселить. По вечерам после распевки Инжи сворачивался на груди у гиганта клубком и дремал, по привычке посматривая по сторонам. Он стал замечать, что самка и пара молодых самцов ведут себя иначе, когда Рау засыпает. Как-то тревожаще. Один раз глубокой ночью они стали подкрадываться к нему. Инжи зашипел, Рау начал просыпаться, а самка оскалилась и убралась восвояси.
Однажды горизонт изменился, и на берегу появился лес. Инжи почти забыл, что это такое, но едва увидев, сразу вспомнил, что есть на свете леса, горы и народ чжи. Он издал ликующий клич и запрыгал по дереву-острову.
Инжи радостно скакал вокруг, пока гиганты медленно вытягивали дерево-остров на берег и тащили вглубь, как будто хотели спрятать. Все они громко спорили, бродили и собирали какие-то предметы. Рау тоже был занят, ходил туда-сюда, что-то таскал в руках с места на место. Инжи скачками бегал за ним, но временами отвлекался и отбегал в сторону.
Новый, неведомый край! Здесь даже были деревья! На одном он нашел плод, пахнувший съедобно, но мелкий и довольно жесткий. Инжи сгрыз его без остатка, жмурясь от удовольствия. Под корой трухлявого пня обнаружились личинки – жить можно!
Но гигантам здесь отчего-то не нравилось. Они топтались у берега и недовольно ворчали друг на друга. Несколько гигантов, в том числе опасная самка, ушли в лес, потом вернулись. Другие остались на берегу, набрали морской травы, притащили упавшие ветки. Инжи запрыгнул на руки Рау. Он думал, что сейчас тот сделает огонь, как обычно, но что-то случилось. Огненные камни Рау куда-то пропали. Он искал их, искал, а потом загудел на остальных гигантов. Гиганты сердито загудели в ответ.
Рау и двое других встали напротив самки и троих помельче. Никогда еще Инжи не слышал у них таких голосов и вдруг понял: они все ссорятся! Он вскарабкался на шею своему другу, схватился за длинную шерсть и гневно зашипел. Рау тоже сердился. Он указал на самку и заревел. Самка оскалилась и указала на Инжи, и тогда Рау тряхнул головой и пошел на нее. Другие тоже заревели, и все бросились друг на друга и стали драться, нанося размашистые удары. Инжи едва не сбили, чья-то лапа чуть не схватила его, и он, вереща, перепрыгнул на ближайшую ветку и взобрался повыше на дерево. Когда он взглянул вниз, двое взрослых и один мелкий самец лежали с проломленными головами, а Рау, покачиваясь, остался один против двух молодых самцов. Самка, подхватив с земли камень, подкрадывалась к нему со спины.
– Рау-рау! Ик-ик-ик! – предупреждающе завопил Инжи, сорвал с ветки скукоженный шершавый плод и швырнул в нее. Но не попал.
Рау не узнал сигнал тревоги. Не успел повернуться, самка ударила его по голове, а мелкие самцы сбили с ног и навалились сверху. Инжи отчаянно кричал с кроны дерева и беспомощно прыгал по веткам. Он вспомнил, как так же прыгал и кричал над водой и не смог ничего сделать!