Он всегда смотрел на таких – и насиживающих, и охраняющих – со смесью почтения и страха. Если сознательно отказываешься от гнездования, то постепенно зов природы стихает, а потом исчезает вовсе, и даже облик такого самоотверженного, что посвятил себя одной лишь работе, к старости не позволит определить, существо какого пола стоит перед тобой. Неудивительно, что Джхр ошибся.
Итак, главные здесь на самом деле ученые. Именно они собрались, чтобы обсудить… нечто. Полководцы же… А что полководцы? Они здесь, видимо, такие же телохранители, как он для Йкфстха. Или, может быть, «поющие головы», долженствующие напеть что-нибудь наивысшему начальству.
Ученый – Крхнк, как назвала его Луарта (Джхр, лишенный возможности угадать недостающий звук или звуки, тоже про себя именовал его так), – тем временем продолжал:
– Не я, а мы все позвали тебя, чтобы показать, что у нас получилось. Нам кажется, ты должна об этом узнать.
Гримаса отвращения исказила лицо старицы:
– Мало того, что вы не оставили свои кощунственные эксперименты, не вняли гласу разума, так вы еще намерены похвастаться передо мной этими нечестивыми…
– Луарта, а ты и твое гнездовье уже прекратили «улучшать» тела нерожденных тем варварским способом, с которым не смогли в свое время смириться мы? – голос Крхнка сделался вкрадчив. – Сколько подопытных гибнет у вас сейчас? Помнится, два года назад в живых оставался лишь каждый тридцатый из тех, кому посчастливилось вылупиться из яйца, причем на одного вылупившегося приходилось восемьдесят оставшихся в скорлупе. Как сейчас, улучшились показатели?
– Лишь глупые… – высокомерно начала Луарта, но ее собеседник, оказывается, еще не закончил.
– Я был и остаюсь против твоих экспериментов, – с нажимом продолжил Крхнк, не давая перебить себя, – но знаешь, если бы они вдруг, вопреки всем ожиданиям, увенчались успехом, я смог бы порадоваться этому. И может быть, пересмотрел бы свое отношение. Неужели ты не сможешь преодолеть предрассудки, увидев нашу победу?
– Лишь глупые несушки меняют свои жизненные принципы, повстречав нового оплодотворителя, который верит не в то, во что прошлый, – голос старицы сделался еще высокомерней.
Глухой ропот, к которому присоединился и Джхр, пронесся по залу. Уж кому-кому, а ученой, ни разу не высиживавшей кладку, запретно произносить такое!
– Прекрати, Луарта, – резко произнес еще один из ученых, маленький и толстый, его перья возмущенно встопорщились. – Как тебе не стыдно говорить то, что недостойно вылупившегося из яйца, а скорее приличествует вылезшему из сумки?
– Извини, Аирайя, я совсем позабыла, что тебя такие речи обижают.
– Не только меня. И если ты соизволишь обратить внимание на то, что происходит вокруг тебя, то увидишь это сама! Ни один оперенный не позволяет себе так говорить о насиживающих и охраняющих!
– Ладно, ладно, я не хотела никого обидеть, – примиряюще подняв руки, сказала Луарта. – Давайте лучше поговорим о деле. Вы позвали меня, чтобы показать, что у вас получилось, хорошо. Но зачем здесь эти вояки? Они тоже понимают в науке?
– Полагаю, они поймут, – мягко произнес Крхнк. – Мы будем объяснять попроще. Их взгляд – это взгляд постороннего, он нередко помогает найти слабые места в рассуждениях посвященных. Кроме того, не мне тебе объяснять, что хотя войну начали наши разногласия, заканчивать ее будут те, кому подчиняются эти юноши… и кто подчинен им.
– Ну, если ты собрался объяснять им с самого начала суть проблемы, то пусть мне принесут обед и что-нибудь выпить, я хочу провести время с пользой.
– Твое пренебрежение в отношении тех, кто посвятил жизнь не тому же, чему и ты, заслуживает порицания, – заметила Аирайя, снова встопорщив перья.
– Да, да, я помню. Так что насчет обеда?
Джхр всегда уважал ученых, но эта Луарта была ему неприятна. Она вела себя как птенец, причем птенец неразумный. Впрочем, по рангу ли ему ее судить?
Обед ей принесли, и она демонстративно принялась его поглощать.
– Главная сложность, которая с древних времен волнует нас, ученых, – Крхнк как ни в чем не бывало принялся за объяснения: поглядывал он при этом не на Луарту, а на тех, кого она назвала «юношами», – это несовершенство нашего тела. Все мы – потомки сошедших с небес, и помимо достоинств в этом есть и недостатки. Да, наши помыслы устремлены ввысь, возвышенные чувства и крепость семейных уз тоже подарило нам небо, это несомненно. Однако есть и чисто… научные моменты, о которых не принято говорить. Например, наши крылатые предки не смогли бы летать, если бы их тела были слишком тяжелы. Потому выживали и давали потомство лишь те из них, кто родился и вырос легче прочих. Череп тоже терял вес, а значит, объем. Потому мозг не мог быть большим.
Крсхнд раздраженно шевельнулся, но поймал взгляд верховного полководца – а Йкфстх этим взглядом словно бы как раз оценивал размер его черепа – и не произнес ни слова.
– Я открою вам то, о чем предпочитают не знать: никто из наших предков, встречающих ветер грудью и рассекающих его крыльями, не был разумен, – ученый возвысил голос и одновременно втянул голову в плечи, похоже, опасаясь, что сейчас всех воинов разом охватит боевая ярость. Но «юноши» молчали. – Не мог быть. Это были лишь животные, не умнее наших ездовых птиц или, да простится мне такое сравнение, шерстистых: сумчатых демонов, скакунов, ножезубов… И пока они летали, шансов на разум у них не было. Но, по счастью для нас, они смогли вернуться на землю, где облегчение тела перестало быть столь важно.
– Смешно, – вмешалась вдруг Луарта: она, оказывается, была занята не только трапезой, – но покуда мы гордимся тем, что предки наши умели летать, нам стоило бы благодарить их за то, что они, избрав твердь, отказались от неба.
Словесник, все еще сидящий на ее плече, тихо пробормотал что-то. Она взяла с блюда фруктовую гранулу, не глядя сунула ему в клюв.
– Истинно так, – согласился Крхнк. – Однако наша беда в том, что мы достигли верхней грани своих возможностей. Подняться выше не сможет никто из нас. Наш мозг не способен обрабатывать больше информации, он больше не может развиться, а меж тем в этом существует необходимость. Есть такие закономерности, они связаны с развитием общества. Я не слишком сложно объясняю?
– Продолжай, – проскрежетал Йкфстх.
– Я не очень хорош в этой области знаний, – кажется, Крхнк все-таки смутился (кто бы мог от него такого ожидать!), – пусть лучше Трсщдк объяснит.
– Все очень просто, – другой ученый, который до того не произнес ни слова, сделал шаг вперед. Он был тощ как пехотное копье и высок как полкопья. – Дело в том, что развитие науки, да уж и культуры, обязано происходить непрерывно. Оно может идти то быстрее, то медленнее, но не может вовсе останавливаться. Во всяком случае, не должно. А у нас не было крупных, значимых открытий вот уж много веков. Очень много. Это означает, что развитие остановилось. Лук, металл, управление бегом и полетом неразумных тварей? Всем этим мы овладели в разное время, но даже не сотни – тысячи лет назад!
Голос у Трсщдка тоже был «копейный», пронзал насквозь.
– Гнездовье ученых понимало это. Оно удвоило усилия, пытаясь преодолеть встречный ветер неудач. Но ничего не вышло. Мы достигли предела возможностей, это очевидно. И так же очевидно, что вокруг нас еще много неизведанного, того, что мы не способны изведать. Можно было бы, конечно, оставить все как есть, но зачем тогда нужны мы, ученые? Что нам открывать?
(«Вот уж и вправду!» – тихо скрипнул Крсхнд, обращаясь, кажется, к полководцу лучников. Но тот сохранил костяную неподвижность черт.)
Трсщдк умолк и оглянулся на кого-то из ученых, чье имя не прозвучало. Они словно перекидывали друг другу игровой орешек.
– Всю свою жизнь мы пытались найти выход, научить мозг работать лучше, – продолжил тот (или та?). – Как мы делали всегда, обратились за решениями к тайнам природы. Мы искали способы расширить свои горизонты, искали существ, возможно, имевших то, что отбросили наши предки, уйдя в полет. И мы нашли.
– В древние времена, – снова подхватил Крхнк, – существовали создания, которые, как нам кажется, могли бы стать предками тех, кто преодолел бы наш барьер. Смею утверждать, что у них такого барьера могло бы и вовсе не возникнуть. Однако они были уничтожены в эпоху Полумрака, исчезли вместе с чудовищами, не оставив ни следа.
Джхр среди сверстников никогда не считался неучем. Про Полумрак, время «ненаступивших веков» и пору ящеров-чудовищ он что-то слышал, а на кладбище чудовищ даже был вместе со всем своим выводком. Полдня носились меж невероятных камней, сохранивших черты древних огромных скелетов, а потом учитель рассказал им…
Что же он тогда рассказывал?..
Кажется, не о каменных костях он говорил, а о темной прослойке на стене откоса. Что это древний пепел, из-за которого когда-то на долгие поколения воцарился полумрак, и…
– Ну след-то они оставили, – возразила Луарта. – Глупый шерстистый след с сумками.
– Ты даже не представляешь, насколько права. Это именно след, хотя во времена, когда мы с тобой летели в одном направлении, господствовало иное мнение. Те, вымершие, были куда интереснее. Их тела были совершеннее, а их мозг – перспективнее.
– Не забывай, ты говоришь о тех, кто исторгал своих птенцов из утробы! – в голосе старицы сквозило нескрываемое отвращение.
– Да, и утроба их была куда совершенней, чем утроба известных нам шерстистых. Даже сумчатых демонов, которые совершенней всех, хотя юные воители, я знаю, больше ценят скакунов.
«Не все!» – этого Джхр, конечно, сказать никому не мог. Ему в присутствии полководцев высшего ранга надлежало быть беззвучным: он не голос и даже не уши, он меч и ноги… то есть кинжал и ноги… Раньше эта мысль не внушала горечи. Но сейчас почему-то все изменилось.
– Судя по всему, прямо в ней, в этой утробе, вырастала своего рода мясистая скорлупа, защищавшая птенца даже от тех болезней, которыми болела его мать, но питавшая его всем необходимым, – со странным воодушевлением продолжал Крхнк. – Это поразительно, и мы долго пытались понять, как воссоздать такую удивительную структуру. Боюсь, в полной мере все же не преуспели, однако частично…