– Как есть пионер, – радостно подтвердил Прохор, кивая.
– А ты, позволь спросить, милейший… что же это среди ночи за пионерами с топором скачешь? Не милы они тебе?
– Верно, батюшко Леший. Вовсе не милы.
За спиной послышались осторожные шаги по мху.
В клочьях тумана перед Прохором, обходя его по дуге, показалась странная фигура. Высоченный детина, облаченный в драную шинель и фуражку без кокарды. Мертвецки бледное лицо его, будто светившееся в сумерках, заросло клочковатой бородой. Но в самом облике, в повадке, чудилось нечто знакомое до оскомины, нечто полузабытое, советской властью изведенное под корень, но до того привычное, до того величавое и барское…
– А я и сам, голубчик, этих пионеров, – прошипел незнакомец, тараща дикие прозрачные глаза, – тер-р-рпеть ненавижу!
– Мать честная, – медленно опуская руки, пробормотал Прохор. – А я уж думал, что и впрямь леший! А тут… охфицер беглый. Глянькось…
Незнакомец в ответ довольно оскалился, открыв скверные зубы.
– А ведь это верно Медведиха сказывала, – смелея, продолжал Прохор. – Что на болотах беглый офицер обретается, а Ермолаева вдова его привечает, провиант ему носит. Я думал, брешет старая карга. Я оно эвон как – правда!
– Стало быть так, борода, – кивнул офицер. – А это что ж за пионер такой особенный? На коего с топором и во мраке ночи по болотам охоту ведут? Право любопытно.
– А и вовсе внук мой, Плунька, – с улыбкой сообщил Прохор. – Рассудил я, что убить его надоть, потому как коммунистам продался.
Тут захохотали уже оба. Будто обменявшись невероятно удачными остротами.
Двое облепленных грязью безумцев, встретившихся посреди ночи на краю болот, они заливались оглушительным смехом, дружески поддерживая друг друга за плечи, и эхо разносило их смех над топями.
– А пошли со мной, ваше благородие! Вместе оно охотиться сподручней, ыхыхыхы!
– Да ты знаешь ли, дед, – приобняв Прохора, хихикал офицер, демонстрируя свой револьвер. – Что это я так таскаю – для авантажности… пугнуть тебя хотел. Патроны-то у меня все вышли. Иначе б я давно уж застрелился, ахахахаха!
Прохор ему вторил, прямо заходился хохотом. Отсмеявшись, вытер глаза рукавом:
– Ну, пойдем что ль, ваше благородие? Охота не ждет-с.
Новый знакомец согласно кивнул.
Поднялся ветер, разметав туман, выстроил из него призрачные миражи и клубящиеся фигуры. На небе открылась полная луна, похожая на безучастную маску, равнодушную языческую личину, ожидающую себе скорой жертвы.
Никодимка сперва шел осторожно, отмеряя во тьме и тумане каждый шаг, проверяя, не топкое ли место. Даже камышиный прут отломал себе – проверять, не топко ли.
А потом стало ему томно, страшно.
Побежал. Споткнулся. Хлебнул мерзкой болотной водицы полный рот, заорал, захлебнулся. Вскочив, побежал быстрее прежнего, только вроде как в ином направлении. Скоро под ногами почудилась твердая земля. Сердце радостно забилось. Прочь, прочь от Ляховой топи – к людям, к теплу, к свету! Вот уже ели чернеются впереди в тумане, да и вроде знакомые, мимо них шли, а?
Под каблуком сапога что-то звонко щелкнуло. Земля-предательница ушла из-под ног, Никодимка взвыл, перекувыркнулся и в полете еще успел углядеть остро отточенные колья, несущиеся прямо навстречу его лицу…
– А вот был у меня случай в Галиции… – начал офицер.
Свистнув, стрела пробила ему висок, и вышла острием откуда-то из затылка.
Офицер покачнулся, недоуменно поглядел на спутника.
Бессловесно двигая губами, Прохор Грязных попятился, осеняя себя крестным знамением, уронил топор. С громким веселым плеском приняв его, топь заурчала, принимая жертву.
– Однако, – сказал офицер. – Ловок твой пионер…
А затем упал вперед лицом – ровно и прямо, с хрустом подминая камыши.
– Первым, значит, до меня добрался? – пробормотал Прохор пятясь, озираясь налево-направо.
Пытался углядеть в тумане невидимого стрелка – да куда там…
– Затвердил ли я твой урок, дед? – раздалось позади.
Прохор обернулся на звонкий мальчишеский голос Плуньки.
Вроде и успел углядеть в разрывах туманного полотна какой-то стремительный силуэт, услышал быстрые шаги по мху…
Слева? Справа?
Прохор ощерился, застонал от яростного бессилия.
– Гаде-е-еныш. Ну… выходит, что затвердил!
– Отрадно слышать, дед! – уже с противоположной стороны. – Как говорил-то, помнишь? Силы держись, говорил мне. Не ты соседа подомнешь, так он тебя подомнет. Не мы, шувицкие, – толокновских, так они нас!
– Ты силы, значит, захотел? Ты что ль сильный, щенок сранай?
– Я-то, может, и нет. Да вот есть у меня теперь друг… ты с ним скоро сам познакомишься.
– С кем это? – заорал Прохор. – С уполномоченным твоим? С звиздой его очкастой, а?! И меня им сдать решил? Коммунистам своим проклятым? Как отца? Змееныш…
Где же он? Ну, покажись!
Прохор, всякий миг ожидая стрелы между глаз, потянулся так, что заломило в пояснице, вытащил из-за голенища нож, перехватил, стараясь держать неприметнее… Только покажись…
– С отцом и впрямь некрасиво получилось, – сообщил Плунька из тумана и вновь с неожиданной стороны. – Но только сам рассуди, что ж мне делать-то было? Он за мной сам проследил до болота. Узнал тайну мою. Что ж мне его, ухватом?!
– Какие там еще тайны у тебя?
– Скоро уж… – сказал Плунька каким-то новым, совсем взрослым голосом. – Идет уж, Прохор Грязных. Вот он, мой друг, встречай… И прощевай, что ли, более не свидимся.
Тут Прохор услышал.
Звуки приходили из-за тумана.
Со стороны болота.
Негромкий плеск, шорохи. Что-то двигалось к нему из самого сердца болот. Что-то большое, сопровождаемое запахом тухлой рыбы. Разворачивало кольца замшелого тела, разгоняло ряску широкими ластами…
– Может, ты и прав, – сказал Плунька, появляясь из тумана прямо напротив старика. – Человек человеку – может, и впрямь волк. Только я, смешно сказать, как бы и не человек уже. Уж в этом-то прав ты…
– Змееныш… – процедил Прохор, замахиваясь ножом, делая отчаянный рывок.
Не успел.
Огромная пасть распахнулась прямо над ним, будто ворота в сожженной самолично Прохором барской усадьбе, разверзлась, луна блеснула в холодных змеиных глазах.
Ухватив Прохора Грязных, с хрустом сомкнув острые зубы прямо на его шее, без промедления утянула в трясину. В туман.
…Бывший пионер Плунька сидел на кочке, выступающей из тумана, будто миниатюрный остров. Неспешно, душевно наигрывал на камышовой дудочке. Он сам вырезал ее. Чертеж позаимствовал из книг.
Выводил нехитрую мелодию – простодушную, пастушескую. Иногда делал паузу и ждал, лукаво улыбаясь, вглядываясь в окружающую мглу.
Порой в тумане с негромким плеском показывался гибкий лебединый силуэт: тонкая шея вздымалась из недр болота, влажно поблескивая в свете луны.
И запоздалым ответом на свист дудочки раздавался протяжный трубный бас, сродни паровозному гудку, эхом разносился окрест, теряясь в хвойной чащобе, цепляясь за острия разлапистых елок.
Так они выступали дуэтом, под аккомпанемент лягушачьих рулад и чавканье болота, – двое одиночек и изгоев, двое чужих этому времени и этой эпохе, две родственные души. Мальчик и болотный змей, чудище с Ляхова болота. Одному шел тринадцатый год. Второму – тринадцатый век, а может, и того больше.
Но как-то вот сроднились. Спелись как-то.
Поглядите, нашел все же себе друга… Змееныш!
Владимир Марышев. К вопросу о динозаврах
Изнывая в ожидании заказа, я выбивал пальцами дробь на столике. Черт меня понес именно в этот третьеразрядный ресторанчик, где персонал, похоже, спит на ходу!
– Не возражаете? – Непритязательно одетый худощавый брюнет подвинул стул и сел напротив.
Мест вокруг было сколько угодно. Но мой приятель, судя по всему, уже не придет, а в одиночестве я всегда чувствовал себя неуютно.
– Пожалуйста. Только хочу предупредить: насладиться шедеврами здешней кухни вы сможете не скоро. Мне начинает казаться, что все официанты этого заведения вымерли, как динозавры.
Брюнет улыбнулся.
– Мне к этому не привыкать. Я, поверите ли, не так уж редко хожу в рестораны. Но не потому что гурман или не знаю, куда девать деньги. Просто люблю роскошь.
– Роскошь? – Я недоверчиво посмотрел на его бурый, грубой вязки свитер, надетый под видавший виды синий пиджак.
– Вы меня неправильно поняли. Я имею в виду роскошь человеческого общения. Только не смейтесь! Если у вас нет семьи, а на работе только и делают, что перемывают кому-нибудь кости да жалуются на жизнь… Свихнуться можно! Поневоле отправишься куда-нибудь, где минимум на час-полтора гарантирован свежий собеседник. Конечно, и тут рискуешь нарваться на заурядность. Но изредка, вы знаете, попадаются настоящие философы!
– Ну и ну! – Я по-прежнему не воспринимал его всерьез, и все-таки этот оригинал уже начинал мне нравиться. – Боюсь, что до философа малость не дотягиваю. Зато всегда готов послушать умного человека. Почему бы, ожидая настоящей пищи, не вкусить духовной? Начинайте!
– Отлично! – произнес мой визави, потирая руки. Тема для беседы… Ну, политику однозначно к черту, житейские проблемы – туда же. Ага! Вы только что упомянули вымерших динозавров. Вот о них и поговорим. Известно ли вам, что эти страхолюдные ящеры могли создать цивилизацию ничуть не хуже нашей?
Я задумался.
– Кажется, о чем-то таком читал. Но уже не помню подробностей.
– О! – брюнет оживился еще больше. – Это интереснейшая гипотеза! Принято считать, что динозавров погубило падение гигантского метеорита. А теперь представьте, что он пролетел мимо. Чем обернется такой промах?
– Ну…
– Вот именно: в этом случае ящеры останутся властелинами планеты! А млекопитающие, к коим принадлежим и мы, будут прозябать на вторых ролях. Но ведь ход эволюции остановить нельзя, она неизбежно ведет к появлению разумного существа. Значит, на Земле предками такого существа станут уже не приматы, а подлинные владыки суши – динозавры. Логично?