Бруно отправился в бунгало поработать перед сном. Глеб остался снаружи. Странное ощущение. На всей планете сейчас он один мог по-настоящему воспринимать ночные звуки. В этом мире еще не было ушей. И не будет еще очень долго. Да и зачем здесь слух, когда нет ни шелеста листьев, ни криков птиц, ни призывного рева зверей, нет даже гудения насекомых. Только трутся друг о друга ветви папоротников да плещется что-то в озере. Кстати, сильно плещется. Ихтиостеги рыбу загоняют? Или между собой разбираются? Не похоже. Что-то крупное. Рипидистия какая-нибудь? А как добралась сюда? Егерь представил: двоякодышащая рыбина, здоровущая, как земная косатка, ползет на кистеперых плавниках по пересохшему руслу. Невероятно! Ладно, утром посмотрим. Егерь поднялся, шагнул к бунгало. Вдруг заметил какое-то шевеление в кроне ближайшего древовида. Переключил фонарь, осветил. На самой верхушке раскачивался, ухватившись клешнями, крупный ложный скорпион. Глебу показалось, что скорп смотрит вверх, на черное ночное небо, на луну и на звезды.
Бруно еще возился со своим нотом. Глеб раскрыл дормикапсулу, но спать ему пока не хотелось.
– Знаешь, Бруно, я вот подумал. Если подходить с точки зрения конвергентной эволюции… Ну, что всегда есть общая пирамида биоценоза, которая строится на любом материале. Отсюда внешнее сходство видов при одинаковых функциях. Как, например, в палеозое амфибии стегоцефалы играли роль позднейших крокодилов, а в мезозое рептилии ихтиозавры занимали нишу дельфинов. Но почему бы тогда, собственно, какому-нибудь существу не занять место высших приматов задолго до появления млекопитающих?
Бруно промолчал.
Глеб не мог остановиться:
– Конечно, после всех этих фантазий о разумных ящерах… Но ведь Кювье оказался не так уж не прав со своей теорией катастроф. Эволюционное развитие рептилий на Земле прервал астероид в конце мезозоя. А такой же в палеозое? Он был посерьезней мезозойского. Девяносто процентов видов вымерли, даже состав атмосферы изменился. Теперь предположим: на какой-то другой планете астероид в их палеозое пролетел мимо. Или вместо астероида рядом вспыхнула сверхновая и подарила сушу членистоногим, которые к радиации устойчивей позвоночных. Как бы там стала дальше развиваться фауна и кто стал бы в конце сапиенсом? Может, ты и прав, что ищешь на Девоне разум…
– Я ищу разум не на Девоне, – непонятно ответил Бруно, убрал нот и закрылся в капсуле.
Глебу ничего не оставалось, как последовать его примеру.
Утром он проснулся первым и сразу вспомнил о ночном шуме на озере. Спрыгнул с края уступа и, соскользнув по воздушной горке на антигравах в долину, собирая на голову и плечи обильную росу, пробежал через лес. Скорпы, наверное, как Бруно, досматривали сны в своем скорпионнике. А вот разная членистоногая мелочь уже завтракала. Быстро сбегали из крон вниз по стволам к земле, выхватывали во мху червячков или мелких многоножек и скорее тащили обратно наверх, пока не появился хищник посерьезнее. Потом Глеб наткнулся на труп ихтиостеги. Тушу неторопливо потрошила парочка тригонотарбов – гигантских десятиногих пауков, закованных в шипастые панцири. Но смерть амфибия, скорее всего, приняла не от них. Ихтиостега была обречена, оказавшись так далеко от воды. Но что заставило ее уйти из озера? Чего так испугалась трехметровая зубастая амфибия, что пошла на сушу на почти неизбежную гибель? Глеб подумал, не вернуться ли за карабином… Не хотелось терять времени.
Гладь озера выглядела совершенно безупречно. А вчера ее полосовали следы множества рыб и прочих водных обитателей. Залегли в придонный ил или попытались сбежать, как ихтиостега? Глеб включил антигравы и медленно полетел, заглядывая в толщу воды, над которой еще струились разводы седого тумана. Пустота. Даже плавунцы куда-то исчезли. Впрочем, это как раз не удивительно. Крупные девонские рыбы засасывают в глотку все вокруг, словно пылесосом. Интересно, а ризодонт может выпрыгивать по-дельфиньи? На всякий случай поднялся повыше. Он парил уже над серединой озера. Внезапно вода под ним вспухла бугром – ее продавливало, поднимаясь, что-то огромное. Глеб сделал резкий вираж, отлетая в сторону. Оглянувшись, обнаружил на поверхности серо-маслянистую тушу, с которой потоками стекала вода. А потом над гороподобной спиной возникла многометровая шея совершенно неуместного здесь динозавра.
Глеб приготовил гарпун-пробоотборник. Динозавр грациозно повернул шею в его сторону. Стало видно, что вместо головы она оканчивалась чем-то вроде широкого раструба. Чтобы не приближаться к этой воронке, Глеб подлетел с другой стороны, прицелился и выпустил гарпун в лоснящуюся спину. К нему взметнулась, вырастая из тела чудовища, вторая шея, следом еще несколько извивающихся отростков щупалец. Вырвав из туши пробоотборник, Глеб понесся к берегу, сматывая на лету гарпунный шнур. Чудовище катилось следом, напоминая уже не плезиозавра, а разъяренного спрута из детских книжек.
Когда он вернулся в лагерь, Бруно пил кофе, уставившись с задумчивым видом в нот.
– Слушай! Наше длинношеее! Помнишь, напугало тебя вчера, ну этот, бронтозавр?!
Бруно равнодушно кивнул.
– Так вот, это оказалось вообще не животное! То есть в какой-то степени животное, но… Конечно, рекордные размеры, необычайная активность…
– Гриб, что ли? – спросил Бруно, не отрываясь от нота.
– Не вполне гриб. Грибоид. Миксомицет, то есть слизевик. Правда, исполинский. Первый раз такое вижу. А я, между прочим, на планете третий год.
– Все когда-нибудь происходит с нами впервые. Там скорпы к улиткам еще не пошли? Не видел? Ладно, сейчас по камере посмотрю. – Бруно переключил нот. – Пока у себя, но уже оживились.
– Тогда давай собирайся! А я тоже кофе пока попью. Но где теперь, спрашивается, свежей рыбки поблизости раздобыть?
К дремавшим на стволах папоротников улиткам они прибыли чуть позже скорпов. Те уже приступили к своему охотничьему промыслу. На охоту, правда, это было мало похоже. Скорее на сбор урожая. Скорпы действовали слаженно и быстро. Оббегали улиток, осматривали их со всех сторон, отдирали выбранный экземпляр от дерева и катили спрятавшегося в раковину моллюска по направлению к скорпионнику. Единственным происшествием стало внезапное появление из сплетения воздушных корней тригонотарба. Очевидно, он сообразил, что улитка, уже отобранная скорпами, не взорвется. Панцирный паук подхватил бараша мощными жвалами, но тут же сам оказался окружен скорпами, часть из которых, как и вчера, были вооружены пиками. Тригонотарб возвышался над скорпами, как великан над толпою карликов. Его раздутое тело покрывала толстая броня, непробиваемая ни для скорпионьих пик, ни для клешней. Хотя грозные жвалы были заняты барашем, тригонотарб умело отбивался когтистыми лапами: то быстро наносил удары, то разом поджимал их, грозя раздавить противников под собой шипастым брюхом. Однако скорпы не растерялись и, выбрав момент, подперли туловище противника упертыми в землю пиками. Продолжая по инерции движение, панцирный великан приподнялся, лапы его беспомощно заболтались. И сейчас же скорпы убрали несколько пик, так что висевший на них тригонотарб опрокинулся и упал на спину, суча ногами, и был не способен перевернуться и продолжить бой. Скорпы деловито подняли отлетевшего бараша и снова покатили к себе домой.
– Хочешь посмотреть на разделку? – спросил Глеб
– Там не будет ничего интересного. Все взятые особи безопасны.
– Ты так уверен?
– Я теперь точно знаю, чем отличаются заминированные улитки.
– Значит, ты можешь не хуже скорпа показать, где тут Снарк, а где Буджум?
– Для нас это как раз не трудно. Удивительно, что скорпы с этим справляются.
– Ну давай тогда проверим твою теорию практикой!
– Хочешь узнать, где тут взрывной бараш?
– Да, бумбараш.
– Что же, – Бруно погрузился в свой нот, перебирая снимки. – Например, например… этот бумбараш, третий слева.
– Так, теперь отходим подальше!
Глеб отодвинул Бруно за спину, сорвал с плеча карабин и выстрелил с лету, едва опустился ствол.
Улитка с пробитой насквозь раковиной дернулась и свалилась на землю. Через мгновение глаза резанула вспышка яркого зеленоватого света. В лицо ударила тугая воздушная волна, сверху, с деревьев сыпалась труха и мелкие многоножки. Древовид, на котором сидела улитка, устоял, но накренился: взрыв разворотил ему ствол до мягкой сердцевины.
– Поздравляю, Бруно! Не думал, что справишься всего за день.
– Так я этим на Земле весь последний год занимался. Здесь только последние данные уточнил.
– Так как же скорпы отделяют Снарков от Буджумов?
– Пигментационные пятна. Мы их не различаем, а ложные скорпионы видят в ультрафиолете.
– Что-то такое я и предполагал, если честно. У бумбарашей, значит, просто другой окрас.
– Не так все просто! Тут своя система…
– Бруно, подожди с научными подробностями! Ты такое открытие сделал! Представь! Теперь мы не будем больше шарахаться от каждой улитки. Просто посмотрим на нее через светофильтр. Давай это отметим! У меня припрятана бутылка шипучки!
– Глеб! Все гораздо серьезней!
– О серьезном потом!
После шипучки егерь заметно повеселел:
– Хорошо! Теперь говори, что за система!
Бруно с сомнением посмотрел на Глеба, но вывел в ноте крупным планом снимок спиралевидной раковины улитки. Потом изменил что-то в настройках, и на витках ракушки проступили линии пятнышек.
– Смотри! Видишь? Последовательно: кружок, треугольник, горизонтальная черта. Ниже: треугольник, черта, круг. Еще ниже: черта, круг, треугольник.
– Похоже на тест для дошкольников. – Глеб потер лоб. – Да ладно, Бруно, каждый видит в случайных пятнах что-то свое. Особенно, если пробует их как-то осмыслить.
– Это был снимок обычного бараша. Из тех, что сегодня взяли скорпы. – Бруно открыл новую картинку. – А вот снимок того, которого ты взорвал. Тот же тест, но в последней линии ошибка: кружок, черта, треугольник. Кружок дважды на первой позиции.