Меж тем бокалы и майора и полковника мало-помалу опустились на стол. Остальные незаметно последовали их примеру. О выпивке забыли. Лицо полковника, обычно бледное, заметно порозовело, в глазах майора застыл недобрый взгляд. Люди моего круга, наверное, прекратили бы в подобной ситуации препирательство, другие, вероятно, пустили в ход трости. Но возраст полковника и пустой рукав майора исключали такие варианты. Тупиковая ситуация: ссора на всю жизнь или, по крайней мере, на весь вечер, если кто-либо не вмешается, чтобы положить ей конец. Я толкнул полковника под столом ногой, но он и бровью не повел. Одним усилием воли его не образумишь. Это все равно что велеть циклону утихомириться.
— Поставьте во главе армии конфедератов опытного военачальника, такого как Джонстон или те же Роберт Ли[11] и Том Джексон[12], — говорил полковник, стуча по столу для пущей убедительности, — и вы увидите, как быстро у солдат-южан появятся цели в любом месте западного полушария.
— Слышу знакомые речи, — ответил майор почти с сарказмом. Совсем недавно я и мои товарищи уверенно рассчитывали за неделю дойти походным маршем от Ричмонда до Вашингтона. Не думали, что стычки с янки будут серьезными. Но под Манассасом и Шарпсбургом они дали нам жару.
— Видел я ваши Манассасы и Шарпсбурги, майор, и Шилох с Цинциннати. Вот что я вам скажу, сэр: нет другой такой армии в обеих Америках, которая сражалась бы так, как мы под Шилохом. Кулачный бой между белыми. В сороковых годах я был со Скоттом в Мексике. Мы одолевали там одну за другой вооруженные толпы гризеров[13], нацепивших форму. За всю кампанию потеряли меньше солдат, чем в обычный день в Огайо, когда убили нашу охрану. Единственное, что стоит между нами и Магеллановым проливом, — бесчисленные гризеры и ниггеры. — Он бросил быстрый взгляд на Брэдли: — И индейцы.
Брэдли сидел тихоней, я бессильно кипел от негодования, а старый Мейхью наблюдал с явным ужасом за распрей своих собутыльников. На его лице появилось выражение, какое бывает у человека, чьи ожидания обмануты самым безжалостным образом. Но вот, кажется, ему пришла на ум идея, как остановить растущую неприязнь офицеров друг к другу и остальным. Он попытался изобразить на своем потном, багровом лице улыбку, но получилась лишь жалкая гримаса.
— Этот парень, Хуарес, который в Мексике президент, он наверняка индеец. Разве может Техас терпеть такого соседа?
Майор посмотрел на него как на сумасшедшего. Гнев полковника вспыхнул с новой силой: замечание торговца хлопком только подлило масла в огонь. Он стукнул кулаком по столу с такой силой, что золотистое вино выплеснулось из стаканов, о которых уже забыли.
— Точно!
В голосе звучало такое бешенство, что в салоне мгновенно наступила тишина. На нас стали оглядываться. Даже музыканты перестали на секунду терзать свои инструменты, играя «Шагаем по Мэриленду».
Я внимательно посмотрел на часы:
— Полковник, нам действительно надо торопиться, чтобы не пропустить ужин.
— К черту ужин, Гравуа.
Сказал он это мне, а смотрел на майора. Тот спокойно выдерживал его взгляд.
— Майор, подойдет любой единичный инцидент, скажем, перестрелка на Рио-Гранде. Надо только придать ей побольше огласки. Техасцы в массе своей не любят гризеров. А остальные штаты Конфедерации поддержат Техас, так же как поддержали Южную Каролину после инцидента в форте Самтер[14]. Для солдат-южан есть еще один благородный и справедливый мотив участвовать в кампании — установить и защищать господство белой расы. И вот что еще получим. Не только территорию и всякие там богатства. Общее дело по-настоящему сплотит народ, сцементирует Конфедерацию!
Не отводя глаз от полковника, майор покачал головой:
— Возможно, отдельные штаты не захотят быть навечно в связке. Как известно, в разгар войны Джорджия рассматривала выход, из Конфедерации.
— Подстрекательские слухи! Их распространяют шпионы янки! Только тогда Конфедерация выживет, когда штаты будут стоять плечо к плечу.
— Этот пустомеля Линкольн тоже много говорил в защиту Союза, — сказал Пеннел, растягивая слова, — и мы довольно-таки с ним подискутировали.
Полковник открыл было рот для ответной реплики, но я взял его за руку:
— Сэр, мы действительно должны сейчас уходить. — С меня было достаточно.
Теперь не только щеки, но и все лицо его пошло красными пятнами. Он повернулся и посмотрел на руку, посягнувшую на его локоть, с явной решимостью оторвать от нее пальцы. Я не выдержал бы его взгляда, убрал руку и извинился, будь это не сейчас. Слишком многое было поставлено на карту. Хотя я и пришел несколько позже, чем он, к беззаветной вере в правоту нашего дела — во имя Бога, страны и президента Дэвиса[15], — я был готов до конца исполнить свой долг. Пусть я не совсем вежливо обращусь с ним сейчас и даже рискну вызвать его гнев, чем позволю подвергнуть опасности нашу миссию.
Суало перевел взгляд с моей руки на лицо и, видимо осознав, что я не отступлю, оставил при себе те резкие слова, что уже были у него на кончике языка.
— Вы должны простить меня, джентльмены. Особенно вы, майор Пеннел. Наша нация только формируется. Энтузиазм порой уносит нас слишком далеко в сторону.
Майор Пеннел произнес в ответ на извинение небольшой спич. Очень любезным тоном он выразился в том смысле, что энтузиазм, в конце концов, унес всех до Цинциннати и даже до столицы янки. Правда, в конце он все испортил, сказав, что для энтузиазма губительнее всего, когда вас внезапно подсекает пуля Минье[16].
Едва заметная улыбка тронула губы полковника. Он еще раз кивнул обоим Мейхью и, широко шагая, вышел из салона. Я ступал за ним по пятам. Он направился прямо к поручням и схватил их с такой силой, что я испугался за их сохранность. Какое-то время молчал, лишь смотрел вдаль, на Арканзас.
Но вот он обернулся ко мне:
— Гравуа, только предатель может быть хуже этого человека.
— Простите его, полковник. Его жизнь побила, вот он и пытается как-то отвлечься.
— Люди вроде него вынудят нас изменить своим идеалам и сдаться. Наша цель — империя! А ему хочется видеть в нас второстепенную нацию плантаторов и фермеров!
— Сэр, не позволяйте ему раздражать вас. Успех нашего дела требует не только вашего доверия ко мне. Я должен полагаться на вас. Не надо агитировать первого попавшегося! Мыс вами два обычных гражданина — офицер в отставке и его секретарь. И у нас деловая поездка в Новый Орлеан.
— С людьми, подобными Пеннелу и этим недоумкам Мейхью, нашего дела не сладить. А?
— Не все люди такие. По крайней мере, будем надеяться, что Брэдли другой. Он будет, надо полагать, даже рад, что судьба подбрасывает еще один шанс исполнить свой долг. И даже такой циник, как майор Пеннел, может сгодиться, когда делом заправляете вы.
Мы попадем на Кубу еще в этом месяце, и туда же прибудет с дружеским визитом «Алабама». А дней через тридцать, если все пойдет нормально, крейсер будет покоиться на дне гаванского порта, в городах Конфедерации толпы закричат «Помни «Алабаму», и мы станем воевать с Испанией. А через год? Кто знает, что будет. Увидим ли конец? Возможно, впереди Мексика или Гаити. Карибские острова следует прибрать к рукам. Если только мы доберемся до Нового Орлеана и полковник не расскажет каждому встречному-поперечному, что у нас за дело.
— Пойдемте, сэр, нам пора ужинать.
Он протянул руку, чтобы взять меня под локоть.
— Да, конечно.
Я едва расслышал — шумело гребное колесо. Неутомимо вращаясь, оно тянуло нас вниз по могучей реке в темнеющую даль.
Д. Уильям Шанн
С НАШЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯМЫ ВСЕ СДВИНУЛИСЬ ВЛЕВО
Проза
© D. William Shunn.
From Our Point of View We Had Moved to the Left.
F&SF, February 1993.
Перевод Т. Волковой
Вообще-то я считаю — ничьей тут вины нет, но даже сегодня так и тянет свалить все на кого-нибудь. А ведь как просто самим признаться, что оплошали, до боли просто. Мы были тогда детьми, не спорю, но ведь перечеркнули человеку карьеру, да и саму жизнь. И одновременно подпортили репутацию всей нации. Причастность к событию такого рода оставляет сильнейшее впечатление в юной душе.
Всякий раз, как слышу: этого занесли в «черный список», тот исчез или заключен в тюрьму, чувствую знакомое бремя угрызений совести. Причем то, что оно знакомое, не уменьшает его тяжести. В такие моменты преследует мысль, которая может показаться абсурдной: не произойди тогда тот инцидент с мистером Кеммельманом, первый в цепочке, страна не была бы ввергнута в это безумие.
Я не сомневаюсь — с остальными происходит то же самое. О случившемся мы с однокашниками почти не говорим, но их глаза красноречивее слов.
Всех нас оно преследует, то недоразумение.
Случилось все в тот давний морозный зимний день 2009 года. Высоко в небе, голубом как лед, сияло солнце. Тысячи любопытных, поеживающихся от холода горожан запрудили площадь перед Капитолием, Аллею, растеклись от авеню Конституции на севере до авеню Независимости на юге. Мы стояли слева от президентской трибуны. Перед нами простиралось огромное людское море: на его поверхности вздымались и перекатывались волны, разбиваясь о кордон спецслужб внизу под нами, как прибой разбивается об остров, затерянный в океане. Вдали возвышался мемориал Вашингтона — грандиозный и величественный даже отсюда, с Капитолийского холма. А совсем далеко, у горизонта, сверкали, как ртуть, воды Потомака. В тот день творилась сама История, поток ее захватил и понес нас, как река уносит барки. Но немногие из тех, кто был там, могли предвидеть, какие темные воды ожидают впереди.