Пришел ответ: «Меня зовут Сэм Ганн. На борту моего корабля припасы для вас».
Тут только до меня дошло, что я голая. Живя в одиночестве, я редко утруждала себя одеванием. И сразу же здорово рассердилась.
— Ну, так отгрузите припасы и ступайте себе дальше своей дорогой. У меня нет времени принимать гостей.
Он рассмеялся. И это меня поразило.
— Леди, — сказал он, — я ведь не просто в гости на чай-кофе собрался. Мне поручено вручить вам официальный юридический документ. Вручить лично. Из рук в руки. Вы же знаете этих крючкотворов.
— Нет, не знаю. И знать не хочу.
А сама бросилась к шкафчику, где содержался весь мой гардероб, и принялась рыться в нем, отыскивая что-нибудь поприличнее.
Теперь-то я понимаю, что мне следовало бы задраить входной люк наглухо, так чтобы незнакомец не смог войти. Это задержало бы применение против меня любых юридических санкций. Правда, всего-навсего задержало бы, но никак не избавило бы меня от них вовсе. Если взвесить все «за» и «против», то, позволив Сэму войти в мою мастерскую, войти в мою жизнь, я все же сделала, наверное, наилучший выбор.
К тому времени, когда до меня долетел шум заработавших насосов в шлюзовой камере, я уже натягивала на себя старенький джинсовый комбинезон, и, когда раздался лязг заглушки входного люка, успела рвануть молнию до самого горла.
Сэм вплыл через люк, шлем он уже снял и тот парил внутри шлюза. Сэм был невысок, и до ста семидесяти сантиметров не дотягивал, хотя готов был до хрипоты убеждать всех и каждого, что в нем метр семьдесят семь. Абсолютная чушь. Я была на добрых три сантиметра выше него.
Поймать его лицо в скульптуре было бы трудно. Черты чересчур подвижны — не воплотишь их в камне. Да даже и в глине. В лице Сэма имелась легкая неправильность: одна его половина не во всем совпадала с другой, — отчего казалось, будто лицевая ось на волос смещена и лицо чуть-чуть кривовато. Сэму это шло как нельзя лучше.
Глаза его могли быть и голубыми, и серыми, а то и вовсе зелеными — все зависело от освещения. Рот невероятно подвижен: только улыбаться умел на тысячу ладов, — к тому же Сэм почти всегда говорил и говорил не умолкая. Коротко подстриженные каштановые волосы слегка отдавали рыжиной. Округлое лицо с едва приметным смещением влево. Слегка кривоватый курносый нос казался перебитым, возможно, и не единожды. Россыпь веснушек. Если попытаться подобрать ему Norte Americano типаж в литературе, так, пожалуй, Гекльберри Финн — подросший, ставший мужчиной, но сохранивший все мальчишечьи ухватки — подошел бы.
Он так и застыл: изваянием самого себя, обрамленным проемом люка, ботинки зависли в нескольких сантиметрах над решетками пола. Висел и глаз с меня не сводил.
Непонятно с чего, я вдруг ужасно сконфузилась. В жилище-то моем полный кавардак царил. Каюта — повернуться негде, вся барахлом завалена. Куда ни ткнись, повсюду приборы, оборудование всякое, консоли для компьютеров, а соединительные провода вились и колыхались в невесомости, словно лианы в джунглях. Спальник, тот вообще выглядел эдаким в комок сбитым районом бедствия. Словом, вся каюта забита обломками крушения, которое потерпела отшельница, три года не видевшая ни единой живой души. Как я выглядела, я знала: кожа да кости. Скелет. Я даже и не пыталась припомнить, куда подевала свой последний тюбик губной помады. О волосах и не говорю — жуть нечесаная витала вокруг головы.
— Боже, как же вы прекрасны, — восхищенно прошептал Сэм. — Прямо, богиня, из меди литая.
И тут же лишился моего доверия.
— У вас для меня какой-то документ? — спросила я как смогла холодно. Понятия не имею, что за бумага, возможно, что-то из университета в Ла-Пасе о новом гранте, за которым я обращалась.
— А? Ну да… — Сэм, казалось, слегка голову потерял и никак не мог в себя прийти. — Я, ну… Не взял я его с собой. Там, у меня на корабле, остался.
Мне его взглядом испепелить хотелось. Каков! Да как он посмел так вот, без спросу, вломиться ко мне? Помешать моей работе? Искусству моему?
Сэм под моим испепеляющим взглядом не увял. Даже как-то расцвел весь.
— А почему бы вам не пообедать со мной, а? То бишь, с нами, я хотел сказать. Со мной и моим экипажем.
Я отказалась наотрез. И все же несколько часов спустя, сама не пойму как и почему, мчалась к товарняку, усевшись на заднее сиденье двухместного реактивного космоката. А до того уже успела принять ванну и переодеться, пока Сэм летал на свой корабль. Отыскала даже где-то золотистый шарф и затянула его на поясе своего лучшего зеленого комбинезона, да еще ленту для волос в тон подобрала. Внутри скафандра стоял аромат духов. Просто диву даешься, как все, что казалось давным-давно утраченным, при желании оказывается под рукой.
Чего я хотела? Уж, конечно, не получить некий юридический документ. Нежданное появление Сэма заставило с болью осознать, до чего же ужасно одиноко было мне все это время. Нет, мне мила была прелесть одиночества. Но только до той поры, пока воздушный шарик этой прелести не проткнул Сэм. Поначалу я, разумеется, рассердилась. Но, скажите, долго ли можно было сердиться на человека, который так откровенно пленялся моей, с позволения сказать, красотой?
Пока мы двигались к товарняку, астероид мой оставался в тени, так что Сэм не видел уже сделанные мною фигуры. Заслоняя Солнце, астероид нависал над нами черной ноздреватой глыбой, наваливаясь темной массой и как будто угрожая. Сэм, пользуясь внутренней радиосвязью, ни на миг не давал разговору умолкнуть. Он спрашивал меня и о том, чем я занималась и как у меня работа подвигается, только все равно выходило так, что говорил все время он сам.
Корабль его назывался «Адам Смит» — название, не говорившее мне ничего. Выглядел он обыкновенным товароперевозчиком: раздавшийся и нескладный, с паучьми лапами опор, торчащими из корпуса, и вздутиями остекленных сфер, в которых помещались экипаж и жилые модули. Но по мере того, как мы приближались к кораблю, я убеждалась, что Сэмов товарняк воистину велик. Громадина. Таких больших кораблей я никогда не видела.
— Пока что один-единственный такой на всю солнечную систему, — бодро подтвердил Сэм. — Мне еще три таких строят. Хочу заделать бизнес с грузовыми перевозками как надо.
И дальше трещал без умолку, мимоходом сообщив мне, что является основным владельцем орбитального туристического комплекса-гостиницы «Вид на Землю».
— Вид на Землю из каждого номера. Роскошно.
— Да, могу себе представить.
— Потрясное место для медового месяца, — объявил Сэм. — Или хотя бы просто на выходные. Тот не жил, кто не вкусил любовь в невесомости.
Я замолкла и промолчала весь остаток недолгого перелета. У меня не было ни малейшего желания подыгрывать сексуальным увертюрам, сколь бы отдаленно-вкрадчивыми они ни были. Или откровенно-навязчивыми.
Обед прошел довольно мило. Впятером мы втиснулись в узкую кают-кампанию, служившую одновременно и столовой. Готовить при нулевой тяжести штука нехитрая, зато подать приготовленное блюдо так, чтобы оно и глаз аппетитно радовало, и с тарелки при первом же касании вилки не уплывало, — тут действительно искусство требуется. Сэм с этим справился, использовав тарелки с прозрачными пластиковыми крышками, которые аккуратно убирались на шарнирах. Поджарка из телятины со спагетти — знай наших. Вино, конечно, подано было в бокалах-сферах, которые следовало сжимать, как грушу.
В экипаж «Адама Смита» входили трое. Единственная женщина, инженер-связист, была женой инженера по силовым установкам. Ширококостная блондинка лет тридцати, позволившая себе набрать немного чересчур много веса. Микеланджело она пришлась бы по вкусу: крупный торс, мощные члены, — но, по нынешним понятиям, к писаным красавицам ее не отнесешь. Впрочем, муж ее, под стать жене белокурый, тоже обладал внушительной комплекцией.
Вполне достоверный факт: люди, которые очень много времени проводят в условиях низкой силы тяжести, либо позволяют себе растолстеть донельзя, либо похуданием изводят себя так, что остаются лишь кожа да кости. Как у меня. У физиологов даже есть научные термины для этого: я, как мне было сказано, агравитальный эктоморф; раздобревшая супружеская пара инженеров причислялась к агравитальным эндоморфам. Сэм, конечно, не был ни тем, ни другим. Он был — Сэм. Уникальная неугомонная личность.
Поначалу оба инженера — и толстуха, и толстяк — вызывали во мне подсознательную неприязнь, но потом я подумала о шарообразных формах маленьких Венер, которых доисторические люди вырезали из округлых, размером с ладонь, камешков. И инженеры уже не казались мне вовсе никудышными.
Третьим в экипаже был спец по товарному грузу, долговязый, темноволосый, неразговорчивый биолог. Молод и довольно красив — несколько угрюмой красотой, в глаза не бросающейся, а таящейся под спудом, словно раскаленные уголья под пеплом. Был он худ, но все же кости из него не выпирали. Я узнала, что это космическое путешествие было у него первым и, как он решительно надеялся, последним.
— Что у вас за груз? — спросила я.
Биолог не успел и рта открыть, как Сэм ответил за него:
— Черви.
Я едва вилку не выпустила. Вдруг показалось, что спагетти, которые я лихо на нее накручивала, стали извиваться, как живые.
— Черви? — машинально повторила я.
Радостно кивнув, Сэм сказал:
— Слышали о Секте Моралистов, что сооружают себе космическую колонию?
Я покачала головой, сообразив, что все эти три года была в большом отрыве от остального человечества.
— Религиозная группа, — пояснил Сэм. — Додумались, что Земля для них чересчур греховна, и взялись сооружать себе приют небесный — в собственном своем соку варящийся, сам себя обеспечивающий искусственный мир на околосолнечной орбите, точь-в-точь как ваш астероид.
— И им нужны черви? — спросила я.
— Для почвы, — изронил биолог.
Не успела я задать следующий вопрос, как Сэм снова встрял:
— Они почву мегатоннами с Луны таскают, в основном, для защиты от радиации. Не желают, понимаете ли, чтоб были зачаты двухголовые Моралисты. Ну, и сообразили: уж коли навезли столько грязи, можно ведь часть ее и под хозяйство пустить.