— Однако лунная почва стерильна, — вставил биолог.
— Точно. Питательных веществ в ней полно, всяких там химикатов, что растениям нужны. Только ни тебе земляных червей, ни пчелок, ни жучка единого, ни слизнячка, ни прочей склизкой мелкой твари, которая делает почву живой.
— И им все это нужно?
— Да. Еще как — если они собираются выращивать что-то на этой лунной почве. Иначе им пришлось бы к гидропонике прибегнуть, а это — против их религии.
Я перевела взгляд на биолога: тот кивнул, подтверждая сказанное Сэмом. Супруги-инженеры в разговоре участия не принимали, были заняты: деловито набивали рты едой.
— Не так много перевозчиков найдется, готовых отмахать пол-орбиты земной с десятью тоннами червяков и их приятелей на борту, — горделиво сообщил Сэм. — Я с Моралистами контракт подписал почти без проблем, конкуренты локтями не отталкивали. Чертовски доходное дело, между прочим, были б только червяки живы-здоровы.
— Так и есть, — уверил его биолог.
— Это наш первый перелет для Моралистов, всего шесть будет, — сказал Сэм, вновь обращая свое внимание на телятину и соус. — И все черви.
Я почувствовала, что улыбаюсь:
— Вы всегда доставляете товар лично?
— Не-а. — Сосредоточенное накручивание спагетти на вилку под пластиковой крышкой. — Просто подумал, раз перелет первый, то мне следует пролететься и все самому посмотреть. Я дипломированный космолетчик, знаете ли.
— И знать не знала.
— Ага. Потом, перелет помог мне удрать от гостиницы и конторы. Мой приятель Омар вполне управится с нею, пока меня нет. Черт его дери, управляется же он, когда я там сижу!
— А потом что будете делать?
Сэм широко улыбнулся мне:
— Я ищу новые возможности для бизнеса. Разыскиваю новые миры, новые цивилизации. Лечу себе прямиком туда, куда до меня никто не летал.
Биолог, отправляя в рот полную вилку телятины, бормотнул:
— За женщинами он гоняется.
По его смертельно серьезной физии я не могла понять, шутит он или нет.
— Стало быть, вы доставляете десять тонн червей, — сказала я.
— Точно. И почту.
— Ах, да. Мое письмо.
— Оно у меня в каюте, на мостике.
Я не удостоила ответом его улыбку. Если он полагает, что сумеет затащить меня в свою каюту и в свой спальник — «в невесомости»! — то жестоко ошибается. Вина я всего два малюсеньких глоточка сделала, после трех лет жизни отшельницей я с особым вниманием следила за тем, чтобы в дурах не оказаться. Желала быть неуязвимой и неприкасаемой.
Вообще-то Сэм вел себя почти как совершенный джентльмен. После обеда мы поплыли из кают-компании по низкому коридору, выходившему в командный модуль. Я двигалась по коридору, слегка пригнув голову, Сэм плыл впереди не закрывая рта, ни на едином миллиметре пути не прерывая рассказ о червях, Моралистах и их искусственном приюте небесном, обителях, расползающихся по всей внутренней солнечной системе, и о том, как он собирается заработать миллиарды на перевозке специфических грузов.
Каюта его оказалась всего-навсего крохотной каморкой с прикрепленным к одной стене спальником — в сущности, просто ниша, встроенная в командный модуль. В иллюминаторы мостика было видно, как над моим парящим астероидом начинает всходить Солнце. Сэм нырнул в свое логово, не сделав никаких предложений ни жестом, ни голосом, и мгновение спустя вынырнул с тяжелым, плотным, дорогим на вид, белым конвертом.
На конверт, где значилось мое имя, было налеплено несколько весьма потертых марок, их, подумала я, по пути клеили на разных почтах. В углу имелись название и адрес юридической конторы: «Шкурнер, Дральман, Убивон и Счетс», Демойн, штат Айова, США, Земля.
Ломая голову над тем, почему эта компания не отправила письмо по электронной почте, как все нормальные люди, я старалась и никак не могла надорвать конверт.
— Позвольте мне, — сказал Сэм и, взяв конверт двумя пальцами за уголок, вскрыл его малюсеньким лезвием самого крохотного из всех виденных мною перочинных ножичков.
Я вытащила единственный лист тяжелого белого пергамента, такого жесткого, что о его края можно было руки порезать.
Письмо было обращено ко мне. Начиналось оно словами: «Позвольте уведомить вас…»
Несколько минут я билась над юридической словесной заумью, а Сэм отошел пока к пульту управления и занялся проверкой показаний приборов. Мало-помалу смысл письма дошел до меня. У меня перехватило горло. Тупая, жгучая боль комом застряла в груди.
И в тот же миг Сэм оказался рядом.
— Что такое? Ч-черт, у вас видик, будто вот-вот взорветесь! Красная вся, что твой огнетушитель!
А я от злости едва не ослепла. Сунула письмо Сэму и выдавила из себя:
— Это так и надо понимать, как я поняла?
Сэм быстро пробежал письмо, потом стал читать его не торопясь, и с каждым прочитанным словом глаза у него делались все шире и шире.
— Господи Исусе распятый, — рявкнул он, — так они ж вас с астероида вышвыривают!
Я ни ушам, ни глазам своим не верила. Вместе мы еще с десяток раз прочли письмо. Смысл слов в нем не менялся. Я готова была взвыть. Убивать готова. Перед глазами всплыла картина: раздетые догола юристы жарятся на медленном огне, вопя о прощении, а я, хохоча, сжигаю их послание на том самом огне, что поджаривает их плоть. Я дико озирала командный модуль, ища, что бы такое швырнуть, сломать, сокрушить — все что угодно, только бы унять жуткое, жуткое бешенство, полыхавшее у меня внутри.
— Ну, сукины дети! — бушевал Сэм. — Ну, слизнячки-помощнички, паразиты!
Юристы представляли интересы фирмы «Секта Моралистов Единого Бога Истинного, Инкорпорэйтед». Письмо ставило меня в известность, что Моралисты уведомили Международный Астронавтический Совет о своем намерении снять с орбиты астероид Атен-1994-ЭА и использовать его как строительный материал для создаваемого ими обиталища.
— Они этого не сделают! — рычал Сэм, прыгая по всему мостику, словно невесомый пинг-понговый шарик. — Вы тут первая. Они не могут вышвырнуть вас, как землевладелец неугодного арендатора!
— Белый человек всегда берет земли индейцев, когда ему заблагорассудится, — прошипела я, кипя от негодованья.
Он не понял и решил, что мой замогильный шип есть признак покорности судьбе.
— Нет этого больше! Теперь — нет. И вот, — Сэм ткнул себя в грудь, — один белый человек, который на стороне краснокожих.
Он был так огорчен, так возмущен, так громогласен в проклятьях, что я чувствовала, как мое собственное негодование потихоньку остывает. Получалось, будто Сэм все мои стенания на взял себя.
— В этом письме говорится, — снова прошипела я, — что у меня нет выхода.
— Черта с два, фигу им, вы не уйдете, — выпалил Сэм. — У меня, леди, тоже юристы есть. И никто не посмеет вас за нос водить.
— Вам-то зачем во все это влезать?
Он бросил на меня молниеносный взгляд.
— Я уже влез. Влез. Думаешь, я смогу спокойно в сторонке сидеть и смотреть, как эти паразиты-Моралисты тырят твою скалу? Терпеть ненавижу, когда какой-нибудь здоровяк старается силу свою показать на малышах.
Тут мне в голову пришло, что по крайней мере частично Сэмом движет желание вползти мне в душу. И в трусики. Он берет на себя роль бравого защитника слабых, а я веду партию благодарной слабачки, вознаграждающей героя своим несколько истощенным телом. Из нескольких слов, оброненных за обедом молчуном-биологом, из своих наблюдений за поведением самого Сэма я вывела, что у него комплекс Казановы: он жаждет обладать всякой женщиной, какую только ни встретит.
И все же — вспышка гнева в нем выглядела вполне искренней. И все же — едва увидев меня, он тут же сказал, что я прекрасна, хотя совершенно ясно, что это не так.
— Не бойся, — сказал Сэм, на лице которого застыло выражение суровой решимости, — я на твоей стороне, и уж мы сумеем отыскать способ колом воткнуть это письмо в жадное брюхо этих адвокатишек.
— Да ведь Секта Моралистов очень сильна.
— Ну, и что? Малыш, у тебя есть я. А на стороне этих жалких молящихся сукиных детей всего-то и есть, что Бог един.
Злость и растерянность все еще бродили во мне, пока мы облачались в скафандры и пока Сэм доставлял меня обратно в мое жилище на моем… нет, на этом астероиде. Я чувствовала, как изнутри меня сжигает бешенство, горечью исходила при мысли о том, что кто-то крадет у меня мой астероид. Они собираются разрушить его и пустить на сырье для строительства своего обиталища!
В другое время я орала бы, как сумасшедшая, и швырялась чем ни попадя, а тут уселась тихохонько на двухместный космокат, на котором мы и отчалили от шлюза Сэмова корабля. Сэма же словно распирало, из него потоком лились бахвальства, шутки, непристойные описания юристов вообще и Моралистов в частности. Он заставил-таки меня смеяться. Несмотря на все мои страхи и бешенство, Сэм рассмешил меня и убедил, что в тот момент я ничего не смогла бы сделать ни с Моралистами, ни с их юристами, а потому стоило ли из-за них узлом вязаться? К тому же мне предстояло решить задачку более животрепещущую.
Сэм. Попытается ли он соблазнить меня, едвг мы окажемся в моей мастерской? А если да, то как стану вести себя я? Собственная неуверенность меня потрясала. Три года срок долгий, но даже думать о том, чтобы позволить этому мужчине…
— Адвокат у тебя есть? — раздался в наушниках моего шлема его голос.
— Нет. Я так полагаю, университет возьмется за мое дело. Юридически я ведь их служащая.
— Может, оно и так, только ты…
Голос его осекся. Я услышала, как Сэм шумно втянул в себя воздух, словно человек, увидевший нечто его потрясшее.
— Это — оно? — восхищенно выдохнул он.
Солнце косо освещало Хранитель Памяти, и высвечивало вырезанные мною фигуры выпукло и четко.
— Не закончено еще, — сказала я. — Да и едва начато, говоря по правде.
Сэм развернул космокат, и мы медленно поплыли вдоль всей композиции. Я видела все недостатки, видела, где следует закрепить, где подправить, где улучшить. Следовало бы хорошенько поработать над оперенным змеем.