Было бы еще более неразумным давать английским судьям право выступать против воли законодательных органов, потому что парламент, принимающий законы, создает и конституцию, и, следовательно, закон, исходящий от трех властей, ни в коем случае нельзя назвать неконституционным.
Ни то, ни другое из вышеприведенных рассуждений неприменимо к Америке.
В Соединенных Штатах конституция господствует над законодателями точно так же, как и над простыми гражданами. Таким образом, конституция есть основной закон государства, который не может быть изменен никаким другим законом. Поэтому совершенно правильно, что суды в первую очередь подчиняются конституции, отдавая ей предпочтение перед другими законами. Это вполне соответствует самой сути судебной власти, поскольку естественным правом каждого судьи является отбор среди нормативных актов тех, с которыми он наиболее тесно взаимосвязан.
И во Франции конституция является основным законом государства, и судьи имеют такое же право принимать ее за основу при вынесении своих приговоров. Вместе с тем, осуществляя это право, они не могут не посягать на другое право, более священное, нежели их собственное, — а именно на право общества, от имени которого они действуют. В этом случае доводы рядового человека должны отступать перед доводами Государства.
В Америке, где народ всегда может, изменив свою конституцию, привести судей к повиновению, подобной угрозы нечего опасаться. В этом отношении политика и логика сходятся, а народ и судьи пользуются каждый своими правами.
Когда в суде Соединенных Штатов ссылаются на закон, который судья находит не соответствующим конституции, он может отказаться его применять. Это право есть только у американских судей, и оно дает им большое политическое влияние.
В действительности существует довольно мало законов, которые по своей природе могли бы длительное время ускользать от критического взгляда судьи, потому что лишь очень немногие из этих законов не затрагивают личных интересов, тем более что стороны в судебном процессе располагают правом ссылаться на любой закон.
Между тем, как только судья отказывается применить какой-либо закон в ходе судебного разбирательства, тут же моральное воздействие данного закона сужается. И тем людям, права которых этот закон ущемляет, приходит в голову мысль, что наконец появилась возможность избавиться от обязанности повиноваться ему. В этой ситуации заметно возрастает количество судебных процессов, и закон теряет свою силу. Тогда происходит одно из двух: либо народ вносит изменения в свою конституцию, либо законодательная власть отменяет данный закон.
Таким образом, американцы предоставили своим судам огромную политическую власть. Вместе с тем судьи имеют право выступать против какого-либо закона только путем использования судебного механизма. Этим в значительной степени уменьшается опасность, которую таит в себе подобная власть.
Если бы судья имел право ставить под сомнение закон теоретически или же в общем плане или если бы он мог просто по своей инициативе надзирать за действиями законодателей, он стал бы, таким образом, играть одну из ведущих ролей на политической сцене. Сделавшись сторонником или же противником той или иной партии, он стал бы вовлекать в политическую борьбу все те страсти, которые обычно раздирают страну. Однако когда судья высказывает недоверие закону в рамках некоего таинственного судопроизводства, да еще и в применении всего лишь к частному случаю, то он отчасти скрывает от общественного мнения все значение своей акции. Его приговором затрагиваются лишь те или иные частные интересы, тогда как сам закон при этом страдает как бы случайно.
Кроме того, закон, раскритикованный подобным образом, продолжает существовать: его моральное воздействие уменьшается, однако на практике он вовсе не теряет своей силы. Если же закон все же прекращает свое существование, то это происходит постепенно, шаг за шагом, в результате непрерывно наносимых ему ударов со стороны судебных органов.
Кроме того, совсем нетрудно понять, что если закон подвергается критике в ходе судебного разбирательства частного случая и если судебный процесс против закона тесно связан с процессом против человека, то не так-то легко — и в этом можно быть уверенным — сделать законодательство объектом нападок. При такой системе законодательство не является открытой мишенью и для повседневных нападок со стороны различных партий. На ошибку законодателя указывается в том случае, когда в этом есть реальная необходимость, поскольку в судебном процессе всегда исходят из достоверности фактов, поддающихся необходимой проверке.
Вполне возможно, что подобная процедура американских судов, прекрасно отвечающая требованиям поддержания порядка, также способствует в полной мере обеспечению свободы.
Если бы судье полагалось выступать против законодателей только в ходе открытой, лобовой атаки, то временами он не отваживался бы на это или же, напротив, под влиянием своей партийной принадлежности нападал бы на них повседневно. В этом случае получалось бы так, что законы, принятые слабой властью, подвергались бы непрерывным нападкам, а законам, вводимым сильной властью, безропотно бы подчинялись. Иными словами, те законы, которые было бы полезнее всего соблюдать, часто могли бы служить объектом нападения, и, наоборот, повиновались бы тем законам, именем которых можно было бы легко угнетать.
Однако американский судья был выведен на политическую арену помимо его воли. Он препарирует закон лишь потому, что ему необходимо вынести решение по конкретному судебному делу, а не принять такого решения он не имеет права. Политический же вопрос, который судья должен решать, взаимосвязан с интересами сторон, и он не властен обойти его, не нарушив тем самым справедливости. Выполняя свои непосредственные функции, вмененные ему в обязанность в соответствии с должностью, судья выполняет и свой гражданский долг. Совершенно естественно, таким образом, что судебный надзор за законами, осуществляемый судами, не может охватить все законы без исключения, так как есть и такие законы, которые никогда не смогут дать повод для критики именно в такой четко определенной форме, как судебный процесс. А если же подобное и случится, то вполне допустимо, что не найдется никого, кто захотел бы передать дело в суд.
Американцы часто сталкивались с этим недостатком, но тем не менее оставили средства воздействия на закон в незавершенном виде из опасения придать им излишнюю силу, которая в любом случае может представлять собой значительную опасность.
Вместе с тем, даже оставаясь в определенных границах, право американских судов объявлять тот или иной закон не соответствующим конституции служит все же одной из самых мощных преград, которые когда-либо возводились против тирании политических органов.
В Соединенных Штатах все граждане имеют право возбуждать дело против должностных лиц в обычных судах. — Как они пользуются этим правом. Статья 75-я французской конституции VIII года. — Американцам и англичанам непонятен даже смысл этой статьи.
Я не знаю, нужно ли говорить о том, что у такого свободного народа, как американцы, все граждане обладают правом возбуждать дело против того или иного должностного лица в обычном суде и что все судьи имеют право выносить обвинительный приговор в отношении государственных служащих, — настолько это естественно.
Предоставление судам права наказывать представителей исполнительной власти в случаях нарушения ими закона отнюдь не является особой прерогативой судебных органов. Напротив, лишение их данного права означало бы нарушение самой природы правосудия.
Я не замечал, чтобы в Соединенных Штатах установление ответственности всех должностных лиц перед судом приводило бы к ослаблению правительственной власти.
Напротив, мне показалось, что, сделав это, американцы подняли уважение народа к тем, кто им управляет, поскольку представители власти всячески стараются ничем не навлечь на себя критику.
Я также не замечал, чтобы в Соединенных Штатах велось много политических процессов, и я без труда могу это себе объяснить. Любой судебный процесс, независимо от его характера, всегда сложное и дорогостоящее дело. Легко выдвигать обвинения против должностного лица в газетах, однако для передачи дела в суд нужны серьезные основания. Поэтому, для того чтобы начать судебное преследование какого-либо чиновника, необходимы прежде всего веские причины для жалобы, тогда как чиновники, опасающиеся такого судебного преследования, сделают все, чтобы не дать таких оснований.
Это не зависит от существующей в Америке республиканской формы правления; такое же может ежедневно происходить и в Англии.
Оба эти народа вовсе не думали, что смогут обеспечить свою свободу и независимость, позволив предавать суду самых высокопоставленных представителей власти. Они считали, что свобода будет гарантирована скорее в том случае, если все граждане будут хорошо осведомлены о мелких судебных процессах, которые ведется ежедневно, чем изредка узнавать о крупных, которые почти не проводятся, а если и проводятся, то слишком поздно.
В средние века, когда поймать преступников было чрезвычайно сложно, судьи, к которым некоторые из них все же иногда попадали, часто старались подвергнуть этих несчастных самым ужасающим наказаниям, что, однако, не приводило к сколько-нибудь заметному сокращению преступлений. Со временем человечество признало тот факт, что, делая правосудие более неотвратимым и одновременно более мягким, его превращают в реально действующую силу.
Американцы и англичане полагают, что к произволу и тирании следует относиться как к воровству, то есть, иными словами, облегчать их преследование в судебном порядке и смягчать наказание.
На VIII году существования Французской республики была составлена конституция, статья 75-я которой гласила: «Представители правительства, за исключением министров, могут подвергаться преследованию за свои действия, относящиеся к их служебным обязанностям, лишь в результате постановления Государственного совета; в этом случае дело подлежит возбуждению в обычных судах».