кну, которое выходило прямо на дом Петерсона.
Все болонки были во дворе, расположившись, как обычно, в два полукруга. Такие крохотные, они сидели напряженно и прямо, повернувшись к крыльцу, как будто, стоя на носу корабля, с веселым и бесстрашным видом плыли в открытое море. За ними стояли в три ряда, как римские легионеры, большие черные доберманы с рыжеватыми подпалинами. В середине первого ряда сидела более крупная собака, которая так походила на Сибоя, что у меня даже перехватило дыхание. У крыльца миссис О’Шейн и вдоль запущенной изгороди Петерсона притаились те самые тени.
Неожиданно из дома вышел Петерсон Даже с такого расстояния я разглядела, что его лицо украшает широкая наглая ухмылка, — видимо, от сознания того, что он крутнул штурвал чуть сильнее, чем Элизабет, и исход предрешен.
Тени двинулись вперед, будто их что-то подтолкнуло, но что — я не могла понять. За минуту они переместились от изгороди до середины двора. Собаки в рядах забеспокоились. Доберманы повернулись к сгусткам теней. Болонки придвинулись ближе к ступенькам крыльца; они не спускали глаз с Петерсона, и он, как мне показалось, отступил на шаг к двери. И тут я заметила, что не дышу от напряжения. Что, собственно, могли сделать эти мерзкие создания собаке, которая была уже мертва?
И тут одна из теней коснулась передней лапы одного из доберманов. Собака взвыла. Но это был не вой одинокой собаки в ночи, а пронзительный, невыносимый визг, похожий на крик. Я услышала, как ахнула Келли Хороси. Там, где тень коснулась лапы, она как будто выжгла кожу и мясо до белоснежной кости. Тень скользнула вперед. Собака, ни секунды не колеблясь, подбежала к ней на трех здоровых лапах и прыгнула прямо в нее. Рваные клочья тени отлетели к изгороди, сморщились в комочки и пропали.
Дальнейшие события я помню, как в тумане. Мы обсуждали их с семьей Хороси, миссис О’Шейн и Дональдами весь последующий день, но так и не смогли восстановить в точности то, что произошло.
Вот что я увидела.
Исчезновение одной тени заставило других застыть на несколько томительно долгих секунд. Усмешка сползла с лица Петерсона. Болонки наблюдали за доберманами, которые, не отрываясь, следили за тенями. Кроме одного, того большого пса, что был так похож на Сибоя, — он вдруг развернулся и внимательно посмотрел на дорогу. Взглянула и я.
Со своего крыльца быстро спустилась Элизабет и побежала по улице к дому Петерсона. Мы увидели, что она остановилась на обочине и что-то громко ему прокричала Он что-то крикнул в ответ и захохотал, указывая на тени, которые стали стягиваться к крыльцу. Она показала на собак и помотала головой. Петерсон вновь расхохотался. Тени снова начали подбираться к собакам. Доберманы вскочили, и шерсть у них на загривках поднялась дыбом. Элизабет застыла на месте. Петерсон вдруг прекратил смеяться и оглядел ее с какой-то опаской. Она подозвала собак. Наклонясь к ним, стала гладить и целовать их. А потом вышла вперед них и направилась к теням. Петерсон заорал на нее, срываясь на визг и вцепившись руками в шаткие перила крыльца. Больше он не смеялся.
Элизабет продолжала идти по лужайке. Дойдя до теней, она привлекла к себе большого добермана, похожего на Сибоя. Он подсунул голову ей под руку. Элизабет остановилась и посмотрела на него. Оглянулась на остальных собак и перевела взгляд на своего спутника. Так, положив руку ему на голову, она вместе с ним вошла прямо в гущу теней.
На этот раз никто не издал ни звука. Они вошли. И пропали. Все было кончено. И тени растворились. Собаки сошли со своих мест и понюхали землю. А затем, не обращая никакого внимания на Петерсона, развернулись и побежали вниз по улице, все дальше и дальше, пока не пропали вдали.
Рано утром ко мне прибежала Келли Хороси.
— Посмотрите-ка, что происходит, — сказала она.
Я вышла с ней и увидела, как Петерсон выносит из дома коробки и грузит их в свою машину Он постоянно оглядывался через плечо, как будто чего-то боялся.
— Как вы думаете, он действительно уезжает? — прошептала Келли.
— Думаю, независимо от того, уедет он или нет, оно его настигнет.
— Что?
— Последнее возмездие.
Она окинула меня недоверчивым взглядом и убежала.
А я вышла на тротуар и остановилась перед домом Петерсона, чтобы взглянуть на то место, где Элизабет шагнула в ту тень. Она ни на миг не засомневалась, хотя вряд ли это сыграло какую-то роль в случившемся. Сейчас она уже там Я остановилась перед ее домом. В коридоре и на кухне горел свет Щелкнув выключателем, я прикрыла за собой дверь. У Элизабет не было родни; а закладная была выплачена. Вид у него уже был нежилой, но в нем ощущалось чье-то присутствие. Теперь он будет неотступно напоминать нам о том, что здесь произошло. Я поискала магический камень, но его нигде не было видно.
Во вторник я пошла в приют для животных, чтобы посмотреть, нет ли там одной из тех пушистых беленьких собачек с круглыми мордочками. Я никогда особенно не любила собак, но все меняется.
Реймонд СтейберСУХОЙ АВГУСТ[10](Рассказ)Перевела Софья Елизарова
Стояла гнетущая жара, и её постоянство чувствовалось каждой клеткой кожи. Жара высасывала воздух из легких и скупыми порциями возвращала обратно. Из-под капота машины поднимались волны зноя и сливались с маревом от мостовой.
Сим вел машину и поглядывал на своего пассажира. Большие руки Джорджа покоились на коленях, он ловил воздух ртом, тонкие белокурые волосы слиплись от пота. Прошлой ночью на горизонте блистала зарница, но дождя не было, ни капли дождя целый месяц. И Джордж сказал Симу тогда:
— Он там. Он там наверху, и сыплет оттуда стрелами молний на землю.
А Сим, тонкий и сухой, как этот месяц август, отвечал:
— Джордж, это просто погода.
Но Джордж упорствовал:
— Нет, дядя Сим, это Суховей.
Тогда Сим сдался: у его сорокалетнего племянника давно крыша поехала. Что с ним поделаешь? Поэтому Сим перевел взгляд на темнеющие поля пшеницы, угнетенные засухой, а теперь застывшие в ожидании урагана.
Немного погодя он сказал:
— Завтра днем мы будем в Джефферсоне и сможем встретить твою маму с автобуса. Она все равно раньше среды не приедет, поэтому мы переночуем в городе, а вечером сходим в кино. Как ты на это смотришь, Джордж?
— Я бы с удовольствием, но так мы от Суховея не избавимся.
Они втроём — дядя с сестрой и её сын — жили в старом фермерском доме с заботливо обведенными белой каемкой окнами. «Что ж, это всё же компания», — думал Сим, и, старый и одинокий, был благодарен за это. Он даже был благодарен Джорджу.
А пока они ехали среди гнетущей жары в Джефферсон, и Джордж сидел в его машине без видимых признаков мысли. Иногда Сим спрашивал себя: о чем Джордж думает? Помнит ли он еще свою семью? Мальчик — какого черта я думаю о нем как о мальчике, ему за сорок — мальчик никогда не улыбается. Его наполняет уныние, как глубокая река, исток которой ему неизвестен.
Джордж пристально смотрит в ветровое стекло, и дышит открытым ртом часто-часто. На широком печальном лице глаза как у бассетхаунда — нелепо сложенной длинной собаки с висящими ушами, на коротких мощных лапах.
Он заговорил:
— Когда мы доберемся до Джефферсона, то остановимся в мотеле и поужинаем жареными цыплятами.
Так хотелось подбодрить племянника, хотя все попытки были обречены на неудачу.
— Неплохо бы, — отозвался Джордж.
— Я знаю, ты любишь жареных цыплят. Ведь Мэй…, — Он замолчал. К чему было упоминать Мэй?
— Суховей забрал её, дядя Сим.
Сим сжал потными руками рулевое колесо.
— И Марджори тоже забрал, а потом наслал на дом эту черную штуку, достал ее из своего черного саквояжа, и она, крутясь, разнесла все на куски.
— Джордж, я…
— Говорят, один их этих кусков попал мне в голову. Вот почему я такой, какой я теперь, но это не случайность. Это сделал Суховей. Он сделал это нарочно. Потом он оставил меня умирать. Он не хотел, чтобы я сказал кому-нибудь, что видел его. Он не хотел выдавать свой секрет.
— Джордж, мне жаль. Мне не следовало упоминать Мэй.
— У меня прежде было все в порядке, ведь так, дядя Сим? Ты же помнишь. Я мог думать, как все другие, и работал на старой ферме отца, и мои дела шли хорошо. Ведь всё было так, правда?
— Ты был прирожденным фермером, Джордж. Достаточно тебе было понюхать горсть земли — и ты сразу же мог сказать, какова она и для чего пригодна. В тебе еще есть что-то от прежнего.
— Суховей не отнял этого. Но он взял всё остальное.
У Джорджа из глаза выкатилась слеза, а он и не заметил.
— Мэй. Я не помню, кто была Мэй. Она была моей женой, дядя Сим?
Сим молча кивнул, не в силах говорить.
— Каким я тогда был? Значит, у меня была жена. Надо же, ведь даже у тебя, дядя Сим, нет жены.
— Я был слишком угрюм для этого, Джордж. И не отличался красотой. Если бы мне удалось обзавестись женой, я бы хотел, чтобы она походила на Мэй.
— Как пшеница на солнце — такие были её волосы. Или я так просто говорил ей иногда, чтобы произвести на нее впечатление. Мог ли я так себя вести, дядя Сим?
— Тогда ты мог. В тебе было что-то от отца.
— И потом явился этот старик Суховей и все забрал у меня. Надо же, чтобы такой ничтожный старикашка принес так много зла.
Не дай бог ему напомнить о ребенке, подумал Сим. Не дай Бог ему вспомнить о том, как он пробирался среди обломков с залитыми кровью глазами в поисках ее мертвого тела и наткнулся на него. Избавь меня от этого сегодня. В моей жизни уже достаточно горя.
Мысли Джорджа опять переключились.
— Неплохо было бы перекусить жареным цыпленком сейчас, — сказал он. А затем впал в состояние безмолвного созерцания всё с тем же печальным выражением лица.
Они остановились в мотеле на съезде с шоссе, на самой окраине города. Вокруг — поля пшеницы и кукурузы до самого горизонта.