Немало авторов считало и по-прежнему считает, что православная культура и вообще русская традиция находятся в антагонистических отношениях с прагматикой, трудовой и предпринимательской этикой, с деньгами; что русская культура нестяжательская по сути, что она исключительно про правду и спасение, не про материальные блага. Действительно, с трудовой этикой в позднем Советском Союзе были проблемы, но эти проблемы происходили скорее из устройства экономики, а не из национального характера.
Следует заметить, что ультраправославные старообрядцы – носители концентрированного национального сознания, не разбавленного государственной «европейской» жизнью, противостоящие вестернизации, – показывали потрясающие предпринимательские успехи, не хуже протестантов в ранних США.
Интересным источником сведений о русской крестьянской трудовой этике в XIX веке являются «Письма из деревни» профессора химии, одного из основателей отечественной агрохимии Александра Энгельгардта. Он обратил внимание на две вещи, которые кажутся сейчас довольно очевидными: во-первых, русский крестьянин трудолюбив, мифы о его лени происходят от непонимания его трудового цикла и ценностей, и, во-вторых, русская трудовая этика имеет своеобразие – она носит скорее авральный, чем регулярный характер: «Конечно, есть и ленивые люди, есть и прилежные, но я совершенно убежден, что ни с какими работниками нельзя сделать того, что можно сделать с нашими.
Наш работник не может, как немец, равномерно трудиться ежедневно в течение года – он работает порывами.
Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы. Вследствие климатических условий они должны быть произведены в очень короткий срок, а затем наступает продолжительная зима, не требующая ежедневного, регламентированного труда. Понятно, что там, где зима коротка или ее вовсе нет, где полевые работы идут чуть ли не круглый год, где нет таких быстрых перемен в погоде, характер работ совершенно иной, чем в России, где часто только то и возьмешь, что урвешь у природы!
Под влиянием этих различных условий сложился и характер нашего рабочего, который не может трудиться размеренно и аккуратно, как немец. Но при случае, когда требуется, он может совершить неимоверную работу… Нет, наш работник не ленив, если хозяин понимает его работу, знает, что можно требовать, умеет, когда нужно, возбудить энергию и не требует постоянно сверхчеловеческих усилий».
Из исследований и интервью с лидерами Сингапура понятно, что автор «сингапурского экономического чуда» Ли Куан Ю использовал в управлении сильные стороны конфуцианской трудовой этики: внимательность к мелким деталям, способность к повторяющимся стереотипным операциям, коллективизм и почтение к старшим. Этот набор качеств естествен для той культуры. Сингапурские чиновники говорили нам: «Если бы я с русскими работал, если бы я строил реформы в России, то я бы использовал тягу русских к авральному труду. Если до дедлайна два месяца, то они полтора месяца почти не работают, а за неделю все делают днями и ночами».
«Авральность точно присутствует, – соглашается Федор Овчинников. – Есть куча теоретических объяснений, что это из-за нашего климата: здесь лето короткое, зима длинная; но дело не только в этом. Однозначно присутствует трудовой энтузиазм, когда есть идея. И да, системность управления регулярным операционным бизнесом – это проблема. Но в целом из того, что реализовано в Америке или в Китае, нет ничего, что мы не могли бы реализовать. С нашей трудовой этикой можно все, если понимать ее слабые и сильные стороны и быть внимательным к особенностям сотрудников».
Русскому человеку присуще нестяжательство, ему важны нематериальные, высокие мотивации. Но это свойство любой трудовой этики, она ведь в корне имеет отнюдь не алчность. Теми же протестантами-первокапиталистами руководила тоже не склонность к меркантилизму, а их религиозное сознание. У русского человека все так же, но без западной путаницы в причине и следствии «если ты богат, тебя Бог любит». В русском мировоззрении Бог любит всех.
Довольно распространен тезис о крепостном праве как о факторе, уничтожившем русскую трудовую этику и политическую культуру, – рабский труд малоэффективен. Этот фактор, в определенной мере имевший место, сильно преувеличен в советской историографии. Советское «рабство» до прекращения массовых репрессий и паспортизации крестьян (а оно случилось только в 1974 году) очевидно больше по масштабу, чем в имперский период. Из советского идеологического нарратива можно заключить, что подавляющее большинство крестьян в Российской империи были крепостными; это не так, вопрос хорошо изучен.
Статистические работы о числе и распределении крепостных по губерниям Европейской России велись в рамках подготовки реформы по отмене крепостного права 1861 года. Обобщающей стала книга «Крепостное население в России, по 10-й народной переписи», изданная в 1861 году (сама перепись проходила в 1857–1859 гг.). Всего по империи было 34 % крепостных, впрочем распределенных неравномерно: например, в Закавказье их было значительно меньше, а в Сибири и вовсе почти не было. Даже в европейской части империи всего 38 % жителей имели статус крепостных. Да, крепостное право было несправедливым, устаревшим и торморзящим развитие страны, но надо ясно понимать, что большинство граждан России были свободными.
Даже крепостные крестьяне жили в нормальных для тех времен, человеческих условиях и уж точно пользовались более широкими правами, чем их современники – чернокожие рабы Соединенных Штатов, чей статус юридически ничем не отличался от статуса скота или вещи: убийство раба своим хозяином не считалось преступлением.
Русские крепостные крестьяне, по крайней мере, признавались людьми, гражданами, хотя и с ограниченным набором прав.
Практически все они имели собственное имущество, что в те времена за океаном было просто немыслимо.
Образ помещика-садиста, богато представленный русской литературой и публицистикой, носил характер скорее исключения, чем правила. Более того, государство считало себя обязанным бороться со случаями «неуставных отношений». Самый известный прецедент – легендарная Салтычиха (помещица Дарья Николаевна Салтыкова). Отрывок одноименного романа Ивана Кондратьева читал каждый советский школьник, но за скобками оставался тот факт, что за мучительство и убийство крепостных помещица в 1768 году была осуждена решением Сената и императрицы Екатерины II, лишена дворянства и приговорена к смертной казни (приговор был заменен на пожизненное заключение). А многие помещики, особенно в XIX веке, пытались внедрить более современные, договорные и продуктивные отношения с крестьянами – вспомним хотя бы Константина Левина, героя «Анны Карениной» Льва Толстого.
Частная инициатива как мотор русской истории
Важный момент национального характера русских – представление о своей стране как об очень важном целом, при всем индивидуализме и амбициях, – отмечает автор «Народной монархии», белоэмигрант Иван Солоневич. Так, завоеватель Сибири Ермак Тимофеевич при всем его антагонизме с «системой» и казачьей вольности не стал объявлять себя царем Сибирским, хотя мог; любой европейский феодал, скорее всего, так и сделал бы. А Ермак понимал и чувствовал, что он завоевал Сибирь не для себя, а для России и, скорее всего, просто был не способен по-другому понимать и чувствовать. Русскому человеку, с его потребностью быть частью большого, трудно отделить себя от своей страны, но это не отменяет его индивидуализма. Наш человек способен принимать общие смыслы, цели и идеи как свой индивидуальный проект. Важно, чтобы они были достаточно большими – такими, как Россия, например.
Вопреки еще одному мифу, Россия и ее масштабы – это не столько заслуга сильного государства, сколько инициатива частных лиц. Русское общественное сознание, не повернувшееся к себе лицом, часто не видит в нашей истории демократического, предприимчивого компонента живой человеческой инициативы, а он колоссален. Именно частные лица дошли до края земли, присоединили к России огромные территории, построили множество городов, создали национальную экономику, сделали великие открытия в науке.
Семен Дежнев, открывший Колыму и дошедший до восточных пределов Евразии, впервые обнаруживший пролив между Азией и Америкой, – живой, яркий, с сильным индивидуальным драйвом, служил и открывал новые территории не по приказу, а по своей воле. Михаил Ломоносов – частное лицо, яркий лидер, который по происхождению в сословной системе XVIII века вообще не имел шансов на ученую карьеру, тем не менее стал основателем и символом настоящей русской науки. Первая в стране химическая лаборатория, собственная стекольная промышленность, экспедиция по поиску Северного морского пути, наконец создание Московского университета – все это он пробивал по личной инициативе, ему ничего из этого не поручали и в нормативы (как сейчас говорят, в KPI) не вменяли.
Частная инициатива в государственных интересах – эта практика продолжилась даже во времена СССР. Да, советской власти после Второй мировой войны нужны были ракеты для несения ядерных зарядов, но первый полет человека в космос (не для выгоды, а для реализации своей мечты) – дело Сергея Королева и его команды, их частная инициатива. Даже шесть лет в ГУЛАГе, которые Королев отсидел по ложному обвинению, не ожесточили его против власти и уж тем более против народа. Он вернулся в строй и продолжил работать с прежним энтузиазмом, пока не добился своей личной цели.
Кстати, удивительная идеологическая рокировка: для российской «прогрессивной общественности» непогрешимой культовой фигурой, как известно, является Илон Маск; для американского же предпринимателя человеком номер один в личном пантеоне выступает именно Сергей Королев. Он не раз заявлял об этом в публичных выступлениях и даже назвал в честь кумира конференц-зал штаб-квартиры SpaceX. Однажды Маск написал о своем герое: «Он был великолепен».