повесть
Глава первая
Кажется, в тот самый день в Москве была гроза. Первая весенняя гроза. Первая весенняя гроза со всеми ее великолепными пиротехническими эффектами. Сверху, из окна шестнадцатого этажа было видно, как засеменили солидные прохожие, спасаясь от грозы, а молодые весело и храбро шагали по лужам под проливным дождем, взявшись за руки. Андрей Ивенин распахнул створки окна и поставил на подоконник микрофон, радостно прислушиваясь к раскатам грома, словно к музыке. На столе среди учебников и тетрадок бойко кружились бобины магнитофона.
Быстро, как всегда, пронеслась гроза над Москвой, из подворотни и подъездов вышли люди, заторопились по своим, наверное, важным делам.
По своим очень важным делам… А его дело — всего-навсего уроки. Ему всего-навсего четырнадцать лет. Еще и только четырнадцать… Но в тот день он почему-то почувствовал, что не «еще и только», а «уже» четырнадцать.
— «Люблю грозу в начале мая…» — монотонно повторяет он и вдруг включает магнитофон. Теперь весенняя гроза бушует в комнате, сама природа врывается в стихи Тютчева.
В симфонию грозы проскользнули звуки скрипки: за стеной младший брат Олег разучивал гаммы. Андрей зажал уши… С ума сойти! Вечно одно и то же. Странное очарование покинуло его — перед ним снова обычная комната, привычные учебники и тетради. Взгляд его упал на журнал «Огонек», валяющийся на полу. На обложке журнала красивая девушка. Он улыбнулся и кивнул ей. Он ее знает давно, вот уже с неделю, как только вышел журнал. Там на оборотной стороне листа написано, что она в прошлом году окончила ПТУ, а сейчас уже бригадир строителей на БАМе. Она возводит щитовые домики в трескучий мороз, от которого лопаются стальные рельсы, ее теперь знает, конечно, вся страна, и тысячи старшеклассников и солдат пишут ей тысячи писем.
Нет, надо учить стихи. Он опять твердит все те же строфы, а рука его бессознательно чертит в тетрадке женскую головку, слегка напоминающую журнальную.
В глубине квартиры раздался звонок. Андрей на мгновение прислушался: это пришел доктор, вызванный к брату. Скрипка умолкла, а гром весенней грозы в комнате продолжал греметь.
Вбежала мать.
— Андрюшка! Как тебе не стыдно! К Олегу доктор пришел, а ты магнитофонишь!
…Теперь в комнате стояла тишина. Андрей вздохнул, к чему-то прислушался — он слушал самого себя. Он потрогал свой лоб, грудь, пожал плечами.
«Да что это со мной? Может быть, и я заболел? Может быть, и мне нужно врача?.. А что у меня болит? Не знаю… Гм, странно… Спросить врача? Нет… Еще подумает, просто в школу не хочу».
— Андрюша! — позвала мать. — Сходи в аптеку, вот рецепт, заодно возьмешь в булочной сухарей.
Андрей ушел. И в его комнату сразу же проник Олег. Ему скучно, и он чувствует себя разведчиком на территории врага. Старший брат запрещал ему в свое отсутствие заходить в комнату: так все перероет, ничего потом не найдешь!
Потирая забинтованное горло, Олег на цыпочках ходил по комнате, прижимал палец к губам и сам себе говорил: «Тсс!» Он заглядывал в учебники брата, словно в тайные планы неприятеля, испуганно оглядывался, делал воображаемые фотоснимки… И вдруг заметил тетрадку, испещренную рисунками женских головок.
— Мама! Смотри, Андрюха в тетрадке девчонок рисует!
Мать взглянула на рисунки, ничего не сказала, положила тетрадь на место и легким шлепком пониже спины выпроводила Олега из комнаты старшего брата…
Андрей шел по умытой грозовой Москве. Воздух был свежий и резкий, пропахший сладким запахом бензина и подснежников. Витрины, все в каплях дождя, змеившихся вниз, отражали несметные полчища людей. Вот метро «Маяковская». Он замедлил шаг и, в конце концов, невольно остановился в толпе нервничающих молодых людей. Их настроение передалось ему, он вглядывался в лица девушек, мелькающих в потоке прохожих… Она?.. Не она?..
Порой то один, то другой парень с просиявшим лицом бросался к своей подруге, и Андрей улыбался им, а они улыбались ему. А когда какой-то щеголь кавалер галантно поцеловал руку своей даме, Андрей сконфуженно отвернулся.
Со своей авоськой в руке он, наверное, выпадал из общего фона толпы ожидающих, словно заблудившийся путник.
Паренек с букетиком фиалок, вертевшийся рядом, вдруг сочувственно спросил его:
— Ждешь?
Андрей пожал плечами.
— Чудак, что ж ты с авоськой пришел? Купил бы цветов, вон, за углом, продают. — Он прервал свою речь и, нечаянно толкнув Андрея, порывисто побежал навстречу своей девушке.
И только теперь Андрей вспомнил, зачем, собственно, он послан, и повернул за угол. Тут и в самом деле продавали цветы. И, сам не зная, почему он это делает, Андрей купил букетик.
Заказав в аптеке лекарство, он неимоверно удивил продавщицу, оставив на прилавке свой букетик.
На улице он на минуту остановился в раздумье и, вместо того чтобы повернуть домой, отправился бродить по Москве.
Он шагает по бульварам, и маленькие электрические луны светят ему сквозь тонкую листву тополей. Несутся машины, он смотрит на крутящееся колесо: одно, другое, третье — даже голова закружилась. На бульваре какая-то пара кружится в вальсе под гитару. Он удивленно смотрит и вновь бледнеет — снова закружилась голова.
Когда же успел наступить вечер?..
Он прислонился к дереву.
«Да что это со мной?»
Он глядит вверх, сквозь молодую листву дерева, на луну. И тут на его глазах происходит чудо: с тихим странным звуком, который ему кажется громким, как пистолетный выстрел, лопнула почка. Он потрясен, он осматривается, и на его глазах с тем же звуком одна за другой лопаются на деревьях почки. Он улыбается этой канонаде весны.
И тут у него вырвались слова:
— Я вас люблю… Я вас очень люблю…
И, как будто эти слова отняли у него все силы, он опустился на скамейку. Почему у него мокрые глаза? Он встряхнул головой. Странно…
«Что же это со мной?.. Разве я кого-нибудь люблю? Кого? Никого…»
Он вновь побрел, все еще ошеломленный происшедшим, и опять остановился.
«А может, так бывает в жизни: человек еще никого не любит, а уже признался?.. Или не бывает?.. Вернусь домой, спрошу у мамы».
Он не помнил, как вернулся. Мать спросила его о заказанном лекарстве, а он смотрел на нее так, словно сам хотел о чем-то спросить.
— Да что с тобой, Андрей?
— Так… Ничего.
Мать тревожно прикоснулась к его лбу, попыталась заглянуть ему в глаза, но он отвел взгляд.
Андрей ушел к себе. И остановился посредине комнаты, как недавно посредине бульвара… Резко повернувшись, вошел в комнату матери, взял с туалетного столика большое зеркало.
Он опять в своей комнате, перед ним зеркало. Он всматривается в себя, будто первый раз видит этого человека.
Андрей провел пальцами по верхней губе — нет, не растут, заглянул в свои глаза… Затем попытался рассмотреть свой профиль, пригладил волосы. Достал расческу… Может, попробовать причесаться на пробор?..
Решительно сбросив школьную форму, он надел белую рубашку и праздничный черный костюм.
Мать, войдя к себе, привычным жестом поправила прическу у туалетного столика и только тут заметила, что исчезло зеркало. Она удивленно огляделась и направилась к Андрею. У комнаты сына она остановилась и осторожно открыла дверь.
Она увидела отражение сына в зеркале и вопросительно взглянула на Андрея. Мать медленно осматривала его с головы до ног, все время сравнивая с отражением. Как он вырос! Какой он нарядный! Вот только старенькие ботинки никак не подходят к парадному костюму. «Сын, что с тобой происходит?..» Осторожно прикрыв дверь, она вернулась к себе.
Мать стояла у туалетного столика, машинально перекладывая с места на место какие-то предметы, и задумчиво смотрела на то место, где было зеркало. И не видела ничего.
Глава вторая
Зазвенел будильник. Андрей вскочил с постели и с недоумением уставился на небрежно брошенную школьную форму и аккуратно висящий на спинке стула черный костюм.
На кухню он вошел в черном костюме.
— Андрей, ты почему не в форме? — спросила мать.
— Так, — ответил он.
Когда он вошел в школу, ребята и девчонки удивленно и насмешливо провожали его взглядами. Кто-то хлопнул его по плечу:
— Ты, чудило, чего так вырядился?
— Так.
И в классе на перекличке учительница спросила его:
— Ивенин, ты почему не в форме?
Андрей встал и, потупившись, ответил:
— Так…
— Это не ответ.
Он молчал. Кто-то хихикнул. Сзади сказали:
— «Не хочу учиться, а хочу жениться».
Класс засмеялся.
— Следовало бы тебя отправить домой… Садись.
Шел урок. Учительница постукивала мелом по доске, что-то объясняла… Но для Андрея мир словно бы отключился. Он не слышал ни звука, он смотрел на учительницу и слушал только себя: «Интересно, кому же это я вчера сказал?»
Он медленно повернул голову и взглянул на девочку с челкой. Может быть, Нине?.. Нет… Он посмотрел на девочку с косами. Наташе?.. Нет… Обернулся в другую сторону, к девочке с веснушками. Любе?.. Нет…
— Ивенин, что ты вертишься?
Андрей встал. И тут прозвучал звонок.
В коридорах была обычная школьная суета. Андрей медленно, сам еще не зная куда пойдет, забрел в соседний класс.
Здесь он с той же необъяснимой серьезностью всматривался в лица девочек.
На одном из лиц он остановился особенно долго, пока смутившаяся девочка строго не спросила его:
— Ты что это уставился, Ивенин?
И Андрей молча ушел.
Прозвенел звонок, ученики разбежались по классам, а Андрей спустился по пустынной лестнице к гардеробу.
— Ты что, с уроков сбежал? — спросила гардеробщица тетя Паша.
Андрей молча взял свой плащ. Тетя Паша осторожно тронула его за рукав и, кивнув на костюм, тихо спросила:
— У тебя, может, помер кто?
Андрей вздрогнул и дико посмотрел на тетю Пашу. «Добрая ворчунья тетя Паша, ничего ты не знаешь. Да я сам ничего не знаю… Умер — странное слово. Разве может сейчас в мире хоть кто-нибудь умереть?! В этот май с лопающимися почками, со вчерашней грозой, со стихами Тютчева?.. А может, и правда? Может, нет его самого, Ивенина Андрея? Может, это не он, а кто-то другой? Может, настоящий Ивенин, в школьной форме, сидит сейчас в классе и прилежно слушает урок?..»
— Да, — сказал он тёте Паше.
— Кто же? — сочувственно спросила она.
— Я, — и он пошел к выходу. А тетя Паша побежала к уборщице тете Оле поделиться своими последними новостями.
У дверей он заметил объявление и прошел уже мимо, но вернулся и прочитал. Почему он вернулся? Ему же было все равно, что там написано. Нет, не все равно. Какое-то слово резануло его сознание. Да-да, слово «бал».
«Внимание! 10 мая в нашей школе состоится весенний бал. Приглашаются учащиеся соседней школы».
Он оглянулся. Тетя Паша и тетя Оля смотрели на него из глубины школьного вестибюля. Он чопорно поклонился им и толкнул дверь на улицу.
Он шел привычным путем домой и представлял себе этот бал, весенний бал на пятом этаже школы в актовом зале, где бородатые классики в строгих рамках, Толстой и Тургенев, строго косятся на мальчишек и девчонок, а вечно юные Пушкин и Лермонтов с добродушным изумлением глядят на «племя младое, незнакомое».
Андрей не пошел домой. Он сел на «Букашку», троллейбус «Б», и приехал по Садовому кольцу в ЦПКиО. «Ну и названьице!» — в который раз привычно подумал он. Здесь уже вовсю работали аттракционы, карусели и всякие хитрые механизмы индустрии развлечений, открытые, как всегда, к Первому мая…
Он снова, еще не зная зачем, купил второй раз в жизни на деньги, не истраченные в школьном буфете, букетик нарциссов. И шагал по набережной Москвы-реки, по Нескучному саду, поражаясь тому, как много вокруг прекрасных и юных девичьих лиц. Как много… Но ни одно не напоминало ему то, какое непонятная сила уже нарисовала в его душе.
… — Мама, — спросил он дома, — если бы отец был жив, я мог бы с ним очень-очень, ну очень серьезно поговорить?
— Да, — не сразу сказала мать. — А со мной?
— С тобой?.. — тоже не сразу ответил Андрей. — С тобой… я уже поговорил…
Поздним вечером за стеклом окна ничего не видно, кроме близких и дальних огоньков. Но если выключить свет в комнате, улица сразу приблизится, фонари округлят сиянием свои лампы, и даже звуки шагов станут громче…
Снова зажег свет — букетик нарциссов лежит на столе. У цветов какой-то беззащитный вид, они такие одинокие на большом пустом столе…
Андрей снял башмаки и тут же увидел рядом, под кроватью, новые элегантные туфли. Они как бы презрительно смотрели на своих собратьев — предшественников, прошагавших многие километры.
Прижав новые туфли к груди, он сделал по комнате несколько робких танцевальных па.
Утром мать увидела перед зеркалом букетик цветов. Как давно ей не дарили цветы… Когда это было в последний раз?
«Если сын дарит матери цветы, значит, он уже вырос», — подумала она. И ей стало радостно и больно: радостно оттого, что сын уже большой, и больно потому, что так неуловимо быстро летят годы и приближение старости замечаешь только по своим детям.
Глава третья
Ах какой это был первый весенний школьный бал! Бал… бал. Даже в звуке слов — музыка.
Праздничная музыка доносилась сверху в вестибюль, где стояли ребята, чинно встречая своих приглашенных девочек из соседней школы.
«В своем отечестве нет пророка… Или пророчиц, — подумал Андрей. — Почему я не учусь в соседней школе?.. Они, вы понимаете, кто? ОНИ там совсем другие!..»
И все же как ни вглядывается в приходящих девчонок, но на сокровенный вопрос «да», в душе звучит самое простое «нет».
Все сегодня нарядные в этом большом зале, и Андрей всего лишь один из всех.
Он гордо стоял у колонны, словно Чайльд Гарольд, и напряженно искал чье-то, пока еще неведомое лицо.
Две девочки танцевали вместе, и не из-за отсутствия партнеров, а потому, что были удивительно хороши. Просто им нравилось, когда мальчишки пытались разбить их пару, а они не сдавались и делали вид, что им нравится танцевать друг с другом. Пролетая мимо Андрея, они посматривали на него и шептались, словно заговорщики.
Внезапно они остановились, и самая бойкая, оставив партнершу, шагнула к Андрею. На нее сразу устремилось множество глаз, она была такая особенная, что даже завуч, внимательно наблюдавшая за «правильностью» танца, неожиданно вспомнила свои школьные годы.
— Потанцуем? — спросила девочка смело, потому что стеснялась.
Долгую секунду Андрей всматривался в ее глаза и ответил будто не ей, а самому себе:
— Я… не танцую.
Девочка обиженно вздернула плечиком и удалилась в толпу. А уже через мгновение унеслась в танце с другим, неоробевшим кавалером.
Андрей покинул бал, здесь не было той, которую он искал. Он зашел в свой класс. Странно выглядит знакомый класс вечером, когда ты в нем только один. Едва слышно звучит музыка, а по темным стенам скользят лучи от фар проезжающих машин.
Андрей распахнул окно и глубоко вдохнул воздух весны.
Тихо… Умолкла музыка, лишь изредка шуршат шины по асфальту. И вдруг в этой тишине послышалось отчетливое «стаккато» каблучков по асфальту…
Андрей, перегнувшись через подоконник, пристально следил за сперва приближающейся, а потом удаляющейся фигуркой девушки. Исчезла…
И, по-видимому, это «стаккато» родило в его душе свою музыку, когда он неожиданно и все более увлеченно начал танцевать, мысленно держа в объятьях ту самую, воображаемую. И не слышал, как открылась дверь, не видел, как в изумлении застыли на пороге те самые девушки, одна из которых пригласила его на танец. Он пришел в себя только тогда, когда девушки, прыснув, исчезли.
— А говорил, что не танцует. Подумаешь, строит из себя… — донеслось из коридора.
Спохватившись, Андрей выбежал из класса, скатился с лестницы.
Скорей на улицу, скорей домой…
…Домой он вошел на цыпочках, боясь разбудить мать. Но она не спала и встретила сына обычным вопросом всех мам:
— Есть хочешь?
— Очень! — ответил Андрей.
— А почему так рано?
— Так… — сказал сын.
За столом он уплетал свой ужин с тем аппетитом, который бывает только в юности и на который не влияют никакие душевные переживания.
Сейчас он счастлив потому, что все пережитое, хотя до сих пор и не осмысленное, приносит радость и еще потому, что мать сидит напротив и со счастливой улыбкой смотрит на сына. Их взгляды встречаются. Наверное, его взгляд спрашивает: «Ты что-нибудь понимаешь?», а ее взгляд отвечает: «Все будет хорошо».
Глава четвертая
…Отцвела весна. Началось лето с его самым приятным подарком для школьников — каникулами.
Мать увезла Андрея и Олега в Подмосковье, где у них была небольшая дачка. Они ездили туда каждое лето.
Дачные домики, негустой лесок, прибитая травка на небольшом пляже у речки.
Пляж был центром местной вселенной, с лодочной пристанью, вышкой для прыжков в воду и даже с участочком чистенького желтого песка. Здесь собирались ребята, знакомые только по соседству дач и встречавшиеся только летом. В Москве они забывали друг о друге… И с трудом вспоминали имена летних приятелей после долгой разлуки. Выручало привычное слово «старик»: «Ну, как, старик, дела?» — «Ничего, старина, идут». Обычный, ничего не значащий разговор при встрече.
У Андрея было трое таких знакомых. Он их даже пронумеровал: Первый, Второй и Третий.
Оригинальная компания. Вот уже второе лето они вновь готовились к переэкзаменовке. Это их очень сближало, даже в глазах у них было что-то общее, как у родных братьев.
Андрей познакомился с ними в прошлом году. Они лежали на пляже и лениво следили, как Второй чертил на песочке задачу с иксами и игреками.
«Это хуже нет, когда переэкзаменовка, — изрек Первый. — Что, не получается?»
Задача в самом деле не получалась, и, когда на нее упала тень, Второй раздраженно поднял глаза. Андрей молча присел рядом, взял палочку и написал решение.
За лето они нарешали столько задач, что исписали весь прибрежный песок. Ребята не остались в долгу и научили его нырять с вышки. Далекое прошлое лето…
…В этот раз, завидев его на пляже в черном костюме, они разом забыли о решении новой задачки (будто никуда и не уезжали) и вытаращили глаза.
— Видали чудака? — ухмыльнулся Второй.
— Нанес речке визит, — сострил Третий.
— Человек в футляре, — проявил эрудицию Первый. — Здорово, старина!
— Привет, старики, — поздоровался Андрей.
— С корабля на бал? — спросил Второй, уставившись на костюм.
— Так… — уклончиво ответил Андрей, поставив магнитофон на траву.
— Слушай, у тебя записи Кросби есть? — оживился Первый. — У меня такой диск дома!
— Нет… — виновато ответил Андрей. — У меня тут… природа записана.
— Природа? — удивился Третий. — Какая еще природа?
— Ну, лес… река… дождь…
— Можно? — попросил Первый.
Андрей нехотя включил.
Ребята слушали записи майской грозы, и на Андрея вновь нахлынуло прежнее ощущение, что сейчас вот-вот что-то должно случиться! Особенное! Необыкновенное!..
— Пустое это. Все это, — Андрей широко повел рукой, как бы захватывая и небо, и лес, и реку, — можно даром слушать.
Он торопливо выключил магнитофон.
— А купаться ты тоже в костюмчике будешь? — подмигнул ему Второй.
Андрей молча разделся и побрел к воде. Ребята с криком помчались за ним. Кто-то толкнул его, он полетел в воду… Куча мала… Летят брызги… Смех… Все забыто. Как хорошо летом!..
…А вскоре появился Четвертый, ему, наверное, хотелось подружиться с ними. Иначе зачем бы он располагался всегда рядом и посматривал в их сторону. Ребята делали вид, что не замечают его. У них своя компания. Нужен он больно!..
Как-то, когда они купались, Четвертый, заметив оставленный Андреем на мостках магнитофон, осторожно нажал клавишу. Магнитофон охотно отозвался майской грозой. От громовой канонады Четвертый в ужасе отскочил, а Андрей закричал ему из воды:
— Эй, не балуйся с моим громом!
По вечерам они ходили в ближайший поселок на танцы, а Четвертый, так и не принятый в компанию, маячил в стороне…
Скучно на танцах… Местные ребята во главе с семнадцатилетним верзилой по прозвищу Сутулый выламываются на середине площадки, показывая «столичный» стиль, задирают приезжих, разобщенных ребят-москвичей. Им тоже скучно, да пойти больше некуда. Не станешь ведь каждый день гонять в Москву за шестьдесят километров, где в Центральном парке культуры и отдыха имени Горького, по рассказам Сутулого, играет в «шестиграннике потрясный джаз». А его дружки стоят вокруг развесив уши.
Андрей и его «летние друзья» только снисходительно усмехаются на эти провинциальные восторги.
И здесь, на танцплощадке, где уныло гремела музыка и лениво кружились пары, Андрей не танцевал… И здесь он не находил той единственной, которой уже принадлежало его сердце.
Ее нет, еще неизвестно, когда она появится, а он уже написал ей письмо. Трогательное немного и, главное, первое любовное послание, точь-в-точь такое, какое в ночном уединении может написать незнакомой и еще даже неизвестной девушке едва созревший юноша, испытавший первые радости любви и еще не изведавший ее мук. Но это у него впереди…
Ее нет… Ее нет… ни на берегу речки, ни в лесу и вообще в дачном поселке.
Однажды, ничего не сказав матери, Андрей уехал в Москву. В этот день, словно гонимый лихорадкой, он вновь метался по огромному городу: он был в консерватории, в картинной галерее, на поэтическом вечере в Политехническом — везде, куда влекло его неосознанное поэтическое чувство, потому что любовь тоже поэзия.
Он снова оказался в сквере под тем самым деревом, где когда-то произнес поразившие его слова.
— Андрей, на дачу покатим? — раздался чей-то голос.
Андрей поднял голову. У бровки сквера, придерживая мопед ногой, стоял Первый.
— Гляжу, ты! — весело сказал он. — Думаю, кто это? Знакомая личность!.. Ты что ж не сказал, что в город собираешься? Мы бы с тобой мигом! Я за своим транзистором гонял. Забыли в суматохе, когда на дачу собирались.
Они мчались по загородному шоссе. Первый включил приемник. Сочный, волнующий голос Яхонтова читал стихи Пушкина «Желаю славы я!..»
«А я? — подумал Андрей. — Я тоже славы желаю!.. Немедленно. Может, тогда я сразу нашел бы… Она нашла бы меня… Я читал бы стихи в Политехническом, как известные поэты, она подошла бы ко мне откуда-то из задних рядов, попросила бы автограф, я написал бы, поднял глаза и увидел: ОНА!..»
Глава пятая
Андрей разделся, положил на одежду книгу и медленно вошел в воду. Лес отражался в речке, колеблясь на мелкой волне.
Компания решала задачки и привычно ссорилась, не находя решения.
Ветер перевернул страницы книги, и из нее вылетело письмо. Третий подхватил его, чтобы положить на место, но успел прочесть первые строчки.
«Здравствуйте, Тэна!
Это письмо вам пишет…»
Трое склонились над письмом, хотя и не собирались читать его до конца.
— Ага! Понятно, почему Ленский не танцует… — иронически бросил Первый.
Они беззлобно засмеялись, переглянулись и водворили письмо на место.
Когда Андрей, сплавав на другой берег, вернулся, Первый многозначительно подмигнул ему:
— Долго будешь ее прятать?
— Кого? — удивился Андрей.
— Брось! Мы все знаем! — хохотнул Второй.
— Ты хоть расскажи, какая она? — попросил Третий.
— Да кто?
— Тэна твоя… — выпалил Первый.
Андрей молча отодвинулся. Трое лежали вместе. Андрей чуть в стороне.
И тут свершилось!
Берег все тот же, все такой же реденький лесок просматривается почти насквозь, все так же покачиваются лодки, прикованные к пристани, но уже свершилось то, что вдруг привлекло внимание троих, а для Андрея преобразило этот простой пейзаж в мир сказки.
На берегу появилась Она.
На первый взгляд это была обыкновенная девочка, но Андрей с первого же мгновения почувствовал, что это Она!..
Все трое повернули голову к Андрею и, увидев на его лице отражение того, что происходило в его душе, спросили:
— Она?
— Та самая?
— Тэна?
И Андрей не знал, что ответить, потому что для него она и в самом деле Она, а для них?..
Она улыбнулась, просто так, никому: небу, реке, лесу… Солнце золотило ее волосы, вода и лес отражались в ее глазах, а по щеке пробежала легкая тень одинокого облачка, которое ветер гнал по огромному пространству неба.
— Да, теперь я понимаю Андрея, — сказал Первый.
— Ради такой и я на танцах бы стоял истуканом, — сказал Второй.
А Третий присвистнул.
Она легла на траву и раскрыла журнал. Она даже не посмотрела в их сторону, хотя трое старались изо всех сил привлечь ее внимание: Первый ходил на руках, Второй лихо прыгал с вышки, а Третий громко и с большим мастерством насвистывал мелодию песни «Путник в ночи». Только Андрей не делал ничего такого, он лежал и читал, как Она. Внутри его все дрожало, вспыхивали и гасли молнии, бушевал ливень и гремел гром, а он спокойно лежал и машинально перелистывал страницы.
Первый, устав ходить на руках, вынул из кармана зеркальце и направил колкий солнечный луч на лицо незнакомки.
Она подняла голову и оглядела компанию тем равнодушным взглядом, каким смотрят на незнакомых людей.
«Странно! Почему же Она, Тэнка, даже не улыбнулась мне, почему не кивнула мне головой?..» — подумал Андрей.
Она поднялась и спокойно пошла прочь.
Все тут же последовали за ней, держась поодаль.
«Почему я не один? Почему мы идем вместе? Почему я с ними? Зачем они здесь? Это ведь я, я, я искал ее и нашел!» — билась в голове Андрея мысль.
Она вошла в калитку дачи, и ее мать позвала из окошка:
— Наташа! Давно пора обедать. Сколько можно тебя ждать?
«Что? Наташа, а не Тэна? Значит, Андрей, ты ее не знаешь, значит, недаром она с тобою не поздоровалась? Ну-с, что скажешь, Андрей?» — насели ребята.
Но не может же Андрей объяснить ребятам все, что происходит с ним с самой ранней весны. Он растерянно смотрит на них.
Впрочем, долго ждать объяснений ребята были не намерены, какая-то одна и та же мысль заставила их быстро разойтись по своим дачам.
По-видимому, та же мысль погнала домой и Андрея. Тут он быстро привел себя в порядок перед зеркалом, не замечая, что с веранды за ним подглядывал младший брат, разучивающий, как всегда, скрипичные упражнения.
— Мама! — крикнул Олег. — Андрей опять в зеркало смотрит.
Андрей вздрагивает и вылезает в окно.
Он бежал через весь сад, чтобы скорее вновь очутиться у дачи Наташи.
— Ага! Теперь все понятно! — ехидничал Олег.
— Ничего тебе не понятно!.. — сказала мать. Из окна было видно и ту самую дачу, куда устремился Андрей, и троицу его приятелей, спешивших со всех сторон к заветной калитке. Все они в нарядных костюмах, словно собрались куда-то на праздничный вечер. И на лицах у них один и тот же вопрос: увидят ли они ЕЕ?
Она появилась у калитки и на вопрос матери: «Наташа, ты куда?», ответила:
— Кажется, на берегу я оставила сумочку.
Тот же магнит тянет ребят за Наташей к речке. Они тоже ищут потерянную сумочку, и это простое действие приводит в ужас Андрея. Что же они делают, как смеют, какое имеют право? Ведь это не Наташа, а его Она!..
— Вы не имеете права! — горячо шепчет он им.
— Это почему? — шепотом возмущаются они.
— А ты имеешь право?
— Ты все наврал!
— Не имеете, не имеете права! — настаивает Андрей. — Потому что, потому что…
Но трое уже отвернулись — вновь принялись за поиски. Только Андрей остается в стороне, ошеломленный предательством.
И трое — счастливцы! — нашли сумочку и галантно вручили ее владелице. Превосходный повод для знакомства!
Однако Наташа совсем этого не думала и, мимолетно поблагодарив рыцарей, спокойно ушла.
Трое и Андрей, подавленный и потрясенный происшедшим, остались одни. От молчаливых взглядов, которыми они обменивались, все стало ясным — враги. Враги? Этот вопрос они молча задавали друг другу и получили один ответ. Не сказав ни слова, они ушли вслед за девочкой.
Андрей остался на берегу…
С болью и недоумением посмотрев вслед трем, теперь уже бывшим, друзьям, Андрей бросился на песок и в исступлении бил кулаком:
— Предательство! Предательство!.. Как они могли?! Какое они имеют право?
А когда он поднял глаза, перед ним сидел на корточках Четвертый.
Он даже не успел задать вопроса, как Андрей в запальчивости начал сбивчиво рассказывать все, что с ним произошло с того самого весеннего вечера, когда он впервые открыл, что на земле существует Она, и кончая только что совершившимся предательством.
— Нет, ты понимаешь, понимаешь?! — твердил Андрей.
— Ага! Все понимаю… Я только не понимаю, чего ж она с тобой так и не поздоровалась?
— А!..
И в этом «А!» было все смятение чувства непонятого Андрея.
Он снова начал сбивчиво объяснять, и Четвертый наконец-то понял.
— Ну, если ты ее любил, когда еще не знал, тогда… конечно, тогда ты прав!.. Только знаешь что, — доверительно продолжает он, — у тебя сильные эти самые… как их… соперники. Я ведь этих девчонок знаю. У них ведь знаешь, кто на уме? Одни киноартисты!
— При чем здесь киноартисты?
— Как при чем? Так ведь Первый снимается в кино. А Второй знаешь кто? Тенор! Поет в хоре Локтева! А Третий знаешь кто?.. Без десяти минут мастер спорта. В спортивной школе учится.
Андрей ошеломлен и обескуражен. И все-таки он со всей силой вновь ударил кулаком по песку, как бы проявляя какую-то внутреннюю решимость.
— Во! Во! Правильно! — откликнулся на этот жест Четвертый. — Мы с тобой знаешь, что сделаем…
Глава шестая
В проходной киностудии «Мосфильм» толпились люди. Одни стояли в бюро пропусков, другие здесь же названивали по внутренним телефонам, прикрепленным к стене, в разные загадочные отделы: ОДТС, «Экспериментальное объединение», «Постановочный цех», добиваясь пропуска на студию.
Из ворот и в ворота студии въезжали и выезжали автомашины с надписью: «Киносъемочная». Цепочкой тянулась на «Мосфильм» мимо вахтера делегация бородатых латиноамериканцев, горячо тараторящих что-то и не желавших оставлять свои фотоаппараты в камере хранения.
— Спокойно, господа, — вытирал пот со лба сопровождающий, — так положено, товарищи.
— Вот, — показал Четвертый Андрею на объявление у проходной.
«Для съемки в кинофильме «Молодой весны гонцы» требуются мальчики и девочки от 10 до 16 лет».
— Я же тебе говорил, что требуются! — сказал Четвертый Андрею.
— А ты думаешь, у меня что-нибудь получится? — с сомнением спросил Андрей.
Четвертый окинул друга взглядом знатока.
— Чистый Олег Стриженов в молодости. Пошли!
И, уже полностью войдя в роль доброго гения, он вступил в переговоры с вахтером, затем с каким-то неведомым кинодухом по телефону, получил пропуска, и друзья прошли за заветные ворота.
Они долго блуждали по лабиринтам киноцарства.
— Привет! — неожиданно остановил их какой-то мальчишка, здорово похожий на Гекльберри Финна. — А вы тут чего?
И только по голосу Андрей признал в марк-твеновском герое Первого.
— Сниматься, — неуверенно ответил Андрей, с завистью глядя на рваные штаны Первого, на его рыжий парик и несусветно грязную клетчатую рубашку.
— Где вам, — усмехнулся тот и, взглянув на часы, помчался куда-то по бесконечному коридору.
— Слушай, может, не стоит? Наверно, у меня ничего не выйдет… — испуганно сказал Андрей новому другу.
— Может, и в хор не стоит? И в спортивную школу не стоит? Эх ты!.. Ты же один должен стать, как Первый, Второй и Третий. Разве она тогда устоит? Я же знаю этих девчонок.
— А не врет Первый? Ни в каком кино он не снимается…
— Не врет, не врет. Пошли! — и он потащил Андрея за руку.
В конце концов друзья нашли киногруппу картины «Молодой весны гонцы».
Режиссер с женщиной-помрежем просматривали картотеку фотографий. Небрежно отбрасывая карточки, одну за другой, режиссер устало говорил:
— Не то, не то… Посмотрим на этот материал, — указывал он на толпу кандидатов в приемной, девчонок и мальчишек разного калибра с мамами и папами, без мам и без пап.
Четвертый, ведя за собой Андрея, решительно пробежал сквозь эту толпу. И вот они уже у стола.
Четвертый сразу взял быка за рога.
— Слушайте, тетя, — обратился он к помрежу. — Тут одному мальчику очень нужно сняться в кино.
Тетя улыбнулась и переглянулась с режиссером. В ответ режиссер кивнул, как бы говоря: «Вот это то самое, что я искал».
— Ну, что ж, — откликнулась «тетя». — Нам как раз тоже нужно снять одного мальчика.
— Ага, что я говорил! — Четвертый подтолкнул Андрея локтем к столу.
— Как твоя фамилия? Адрес?
— Ну! — вновь толкнул друга Четвертый.
— Ивенин Андрей, — представился Андрей. — Живу я на…
— Нет, я не тебя спрашиваю, — оборвала помреж. — Вот ты нам подходишь, — обратилась она к Четвертому.
Четвертый, несколько ошарашенный этим, пытался убедить «тетю».
— Нет, мне не нужно. Вот его надо снять, моего товарища.
Помреж снова переглянулась с режиссером, который отрицательно качнул головой.
— Понимаешь, товарищ твой нам не подходит, а ты годишься.
— Как не подходит! Как не подходит! Тетя, вы же не понимаете, ему вот как нужно сняться! — и Четвертый чиркнул себе ребром ладони по горлу.
— Что поделаешь, для этой картины нам нужен ты, а не он и не они, — показала она на толпу претендентов.
Четвертый на мгновение обернулся, бросив только взгляд на толпу, и продолжал убеждать:
— Но вы же не понимаете, он должен сняться, для него такой вопрос решается, такой!..
Но Андрей уже быстро пробирался к выходу. Четвертый нагнал его только в коридоре.
Некоторое время они молча шли, не замечая ничего вокруг. Вдруг Четвертый решительно схватил Андрея за руку и потащил обратно.
— Ладно, тетя, я согласен! — сказал он, вновь пробившись к столу. — Так и быть! Снимайте!
— Давно бы так! Сейчас мы тебе сделаем фотопробу!
— Минуточку! Только у меня условие: вместе со мной вы снимаете и его!
— Но пойми, он нам не нужен!
— Ах так… Тогда и я не буду!
Правильно говорят, от судьбы не уйдешь. Андрея не приняли и в хоровой кружок, и в секцию по прыжкам в воду не приняли.
«Ну, почему же так? Почему я такой невезучий?.. Просто я, наверное, неспособный. Это за километр видно, — угрюмо размышлял Андрей. — Четвертого вон сразу везде приглашают: и на киностудию — внешность подходящая, и в хоровой кружок — превосходно поет сольфеджио, и в спортивную секцию — классно прыгает с трамплина!.. Не завидуй, не надо… Зато он настоящий друг, везде отказался без него, Андрея».
Усталые и обескураженные неудачами, брели вечером по дачному поселку Андрей со своим добрым, но не состоявшимся гением.
И, уже подходя к даче Андрея, они увидели, как весело взбежал на веранду своей дачи Первый, как, насвистывая веселый мотивчик, открывал калитку Второй, как, размахивая спортивной сумкой, перепрыгнул через забор Третий.
На темной дачной улице остались двое.
— Ты не расстраивайся, Андрей! — утешает Четвертый. — Я утром обязательно что-нибудь придумаю… Я ведь знаю этих девчонок…
«Я среди них — пятый», — грустно сказал сам себе Андрей.
Глава седьмая
А утром Андрей наблюдал из-за ограды такую картину: Четвертого, уже направлявшегося к Андрею, вдруг перехватил Первый.
О чем они шепчутся так таинственно? На что согласился Четвертый, добродушно кивнув головой? Что за таинственная записка в его руке?
Андрей надеялся, что сию минуту все тайны разъяснятся, но Четвертого затем перехватили и Второй и Третий. И от них он принял какие-то записки.
Тогда и Андрей из-за своего забора окликнул друга.
— Ага, и ты написал? — спросил Четвертый, протягивая руку.
— Что написал? — поразился Андрей.
— Записку Наташе?
— Ничего я не писал, — вспыхнул Андрей. — А ты-то что?
— Что?
— Обещал мне помочь! А теперь и нашим, и вашим. Что, они сами не могут?
— Так в том-то и дело, что не могут. Самолюбие же, — виновато сказал Четвертый.
— Какое самолюбие!
И Четвертый, добродушно мигая своими добрыми глазами, терпеливо начал объяснять Андрею, что одному не позволяет самолюбие актерское, второму — самолюбие тенора, а третьему — спортсмена и что не может он отказать хорошим ребятам в таком пустяке.
— А у тебя самого самолюбия нет?
— А зачем оно мне?! Ведь я же… — Четвертый беспомощно развел руками. — Ну так будешь писать?
Андрей молча повернулся и ушел. Но недалеко, чтобы можно было увидеть: что будет дальше?
И увидел. Подкараулив Наташу у калитки, Четвертый начал что-то говорить, протягивая записки. Но Наташа гордо отказалась и закрыла калитку перед его носом.
Обескураженный Четвертый опустился на лавочку со всеми записками, а обрадованный Андрей помчался домой. Он включил сразу магнитофон и приемник, бросился к матери и кружил ее в танце под звуки музыки и грома.
— Андрюша! — отбивалась смеющаяся мать. — С ума сошел! Отпусти!..
…Андрей провожал мать на станцию. Плыли летние сумерки, редкие фонари привлекали мошкару, белыми точками мелькавшую вокруг ламп.
Какая-то девочка шла далеко впереди, и внезапно Андрей понял, что это Наташа.
— Мама, пойдем поскорей, — порывисто сказал он, — а не то опоздаем.
Мать взглянула на него, затем на девочку, мелькнувшую под фонарем, и послушно ускорила шаг.
Когда они нагнали Наташу, Андрей нарочито равнодушно отвернулся, а мать с любопытством посмотрела на девочку. Матери было интересно рассмотреть поближе девочку, из-за которой сын ускорил шаги. Мать улыбнулась — Андрей заметил это краем глаза — видно, что Наташа ей понравилась.
— Вам тоже на поезд? — неожиданно спросила мать.
— Да, — сухо ответила Наташа.
— Опаздываем, — напряженно сказал Андрей.
— Успеем, — снова улыбнулась мать.
— Еще пятнадцать минут, — спокойно сказала Наташа.
И так они молча прошагали до станции, и никто ни на кого не смотрел.
Когда уже закрывались двери вагона электрички, Андрей сказал матери:
— Я тебя встречу, ладно?
— Хорошо, — сказала мать.
Поезд отошел, набирая скорость, и скрылся за поворотом, где в одиночестве сиял на семафоре зеленый глаз.
Андрей не пошел домой. Он долго сидел на лавочке, одна за другой прибегали электрички, на станции выходили редкие пассажиры, ЕЕ среди них не было.
А потом он увидел маму, она вышла на расстоянии вагона от него.
— Ты настоящий рыцарь, — сказала она. — Пошли домой.
— Мам, — не сразу ответил он и достал фонарик. — На… А я тут еще немного побуду?.. Ребята должны вернуться, они вслед за тобой поехали.
— Хорошо, — мать послушно взяла фонарик. — Ты только не задерживайся…
И ушла.
Он прождал еще примерно с полчаса… Проходили товарняки с двухэтажными платформами, загруженными новенькими «Жигулями», спешили скорые международные поезда «Москва—Варшава—Берлин—Москва», проносились сквозные электрички… Тихо было на станции, когда грохот поездов замирал вдали. Тогда Андрею казалось, что он ожидает здесь ЕЕ вечно.
Она вышла из последнего вагона в 21.35 и прошла мимо, не заметив его. А может быть, она нарочно не заметила?..
Когда она спускалась с платформы к тропинке, ведущей в поселок по лесу, он встал и двинулся за ней.
«Я ей сейчас все скажу!.. Не знаю пока что, но скажу… Скажу самое главное: можно вас проводить до самого дома? Мы с вами почти соседи, я знаю, где вы живете».
Он сошел с платформы, догнал ее. И вдруг впереди вспыхнули три фонарика. Из кустов выросли фигуры трех его друзей.
Три электрических фонарика рыцарски освещают ей дорогу. Три друга идут рядом с ней.
— Мы вас проводим… Какая случайная встреча!.. Вы бы без нас пропали!..
А кто-то, кажется Первый, патетически воскликнул под Маяковского:
— А луна такая молодая, что без провожатых ее и выпускать рискованно!..
Она ничего не отвечала, и силуэты, такие черные в свете идущих впереди фонариков, удалялись от него.
Андрей грустно плелся по тропинке. Сзади послышались шаги. Он обернулся. Это был Четвертый… Он не пытался нагнать никого, он просто шел, отставая от Андрея на каких-то три шага.
Фонарики любезно проводили Наташу до самой дачи. Сначала они дружно светили вперед, а сейчас с ними происходило что-то непонятное, они скрещивались, как фехтовальные шпаги. Потом остановились на Андрее, и он был вынужден заслониться рукой.
Фонарики уже были готовы разойтись, но в их свете вновь мелькнула Наташа.
— На танцы?.. Пожалуйста! — раздался голос Первого.
И рыцари вновь провожают ее…
Андрей и Четвертый шли следом…
На танцплощадке все танцевали с ней по очереди. Первый, Второй и Третий…
И наконец, Андрей. Он держал ее так, как держал когда-то в классе ту, воображаемую.
Наташа со всеми держалась одинаково ровно и чуточку холодно. И все танцевали молча, будто язык прилип к гортани.
И лишь Четвертый не танцевал с ней, словно нарочно затерялся где-то в толпе.
Компания Сутулого покуривала на лавочке под нависшей сиренью, насмешливо посматривала на них и отпускала шуточки.
— Не стеклянная, не расколешь, — хохотнул Сутулый, когда Андрей с Наташей провальсировали мимо. Андрей заметил, что у Наташи дрогнула рука.
«Эх, если бы я был боксером, — подумал Андрей, — я врезал бы Сутулому так, что тот вместе с лавочкой взвился под облака!.. Лучше не связываться, собака лает — ветер носит».
Наташа стояла, опершись локтями на перила загородки, окружающей танцплощадку. Четверо рыцарей были рядом, двое — слева, двое — справа от нее. И по-прежнему все молчали. Была музыкальная пауза, оркестранты выдохлись и, наверное, поэтому блаженно покуривали на дощатой сцене.
И тут появился Четвертый, он подошел к Сутулому.
— Вы их не трогайте, — тихо сказал он. — Ну, чего привязались?
Наташа и ее рыцари были рядом, и им было отчетливо слышно каждое слово.
— Жаль, что у тебя кепки нет, — лениво сказал Сутулый.
— Почему? — невольно растерялся Четвертый.
Компания Сутулого довольно заржала в предвкушении ответа вожака.
— Чтоб тебе ее на лоб надвинуть! — заявил Сутулый.
Компания заржала еще громче.
— Да… — задумчиво протянул Четвертый. — Тебе-то ее, конечно, не надвинешь…
— Это почему? — на этот раз растерялся Сутулый.
— У тебя лба нет, — спокойно ответил Четвертый и отошел.
— Видали, какой умный, — раздраженно сказал Сутулый своим. — Сегодня он глупым будет, я ему устрою такую возможность.
Вновь заиграла музыка. И пока Наташины рыцари были в замешательстве, чья очередь ее пригласить, к ней рванулся Сутулый. Отвесив дурашливый поклон, он выспренно сказал:
— Разрешите ангажировать вас на тур аргентинского танго!
Причем сказал не с вопросом, а с ударением, как о само собой разумеющемся, и даже протянул руку.
— Я не танцую… с вами, — подчеркнула Наташа.
— Я повторять не люблю, — процедил Сутулый. — Пошли.
— Идите, — кивнула Наташа. — Я тоже повторять не люблю.
— Попомнишь, — прищурился Сутулый.
— Вам же сказали, — неожиданно для себя звонко сказал Андрей. — И почему вы на «ты» с незнакомой девушкой?.. А хоть бы и со знакомой!..
— И хотя бы разрешение у нас спросили, — неуверенно поддакнул Первый.
— Слишком вас много, — ухмыльнулся Сутулый. — Пять петушков, курочка одна! — И с булькающим смехом двинулся к своим.
Наташа взглянула на ребят, на тех, что слева, и на тех, что справа, и каждый виновато отвел взгляд.
Сердце у Андрея отчаянно билось. «Сейчас, сейчас… Сейчас я кинусь за ним, и он за все ответит. Пусть мне достанется, пусть! Но она поймет, что я не такой, как они: Первый, Второй и Третий, ведь я ждал ее всю жизнь!..» Он даже шагнул вперед, но вдруг увидел, что Она уже идет к выходу с танцплощадки.
Ребята заторопились за ней, и Андрей бросился за ними.
«Глупо показывать свое геройство, — успокаивал он сам себя, — если она этого не увидит». И ему даже как-то легче стало, что она уходит и ему не придется столкнуться с Сутулым. И он презирал себя за это. Презирал и трусливо радовался.
Но радоваться было рано. Метрах в ста от танцплощадки, такой нереальной в такой дали, с этой музыкой и шарканьем подошв, дорогу им преградила компания Сутулого.
Андрей сжал кулаки.
«Вот сейчас, сейчас… Сейчас Она увидит!..» — опять решился он. И снова шагнул вперед, но почему-то сказал дрожащим голосом:
— Ну, чего вам нужно? Мы же вам ничего не сделали…
В тот же момент ему заехали по носу, и, пятясь, прежде чем упасть, он увидел, как Первый, Второй и Третий бросились прочь. За ними со свистом и гиканьем понеслась компания Сутулого, а сам вожак остановился перед застывшей Наташей.
И теперь, лежа на земле, Андрей увидел, как метнулся навстречу Сутулому Четвертый и завязалась драка.
Андрей поднялся, провел рукой по носу, ладонь стала мокрой. По земле, хрипло дыша, катались две фигуры. Он посторонился и, словно во сне, подошел к Наташе.
— Пойдемте отсюда… — сказал он, не узнавая своего голоса, и тронул ее за рукав кофточки.
Она резко выдернула руку:
— Я останусь. А вы, пожалуйста.
Сутулый поднялся первым и, когда Четвертый только еще вставал, с размаху ударил его.
— Пойдемте… Ну, пожалуйста, — умолял Наташу Андрей.
Послышался топот ног, и появилась компания Сутулого.
— Подержите его, — приказал Сутулый.
Мальчишки вцепились в Четвертого, и тут Наташа бросилась к ним, стала отрывать их от него, колотила их кулаками и, всхлипывая, кричала:
— Все на одного!.. Отпустите!.. Да отпустите же!..
Андрей зажал уши руками и побежал прочь, с треском прорываясь сквозь кусты и падая.
— Товарищ милиционер! Товарищ… — задыхаясь, сказал блестящим пуговицам кителя, возникшим на тесной дорожке между заборами дач. И все показывал рукою назад. — Там… Там!..
А потом он сидел на земле у своей калитки и слышал, как вдали, у танцплощадки, угрожающей трелью заливался милицейский свисток.
И все стало тихо.
Он вошел в дом, на веранде горел свет — наверное, не потушила мама, чтобы сын не плутал в темноте и пришел на огонек.
Вытирая кулаками слезы, Андрей смотрел на разорванный пиджак своего черного костюма…
Утром Андрей обнаружил, что пиджак тщательно почищен и зашит.
Глава восьмая
Весь день Андрей не выходил из дому.
Вечер был душный, мягко светила яркая луна, где-то квакали лягушки. Чего-то не хватало в звуках вечера. Андрей сидел с магнитофоном на ступеньках крыльца, записывая неторопливый и тихий шум подмосковного вечера. Чего же не хватало в окружающих звуках?.. И он понял: далекой музыки с танцплощадки.
За обедом мать говорила, что танцы запретили на неопределенное время из-за какой-то драки, но ничего не сказала о его распухшем носе и разорванном пиджаке.
Он выключил магнитофон и вдруг увидел Наташу. Она стояла у своей калитки под фонарем. Она посматривала на часики, вертела головой, словно ожидая кого-то, и нет-нет да поглядывала на себя в круглое зеркальце, поправляя волосы.
А потом он увидел Первого, Второго и Третьего… Они смотрели из-за оград своих дач туда же, куда смотрел и он. На Нее…
И появился Четвертый. Он шел по тропинке, вежливо кивая ребятам. И те тоже кивали ему, не останавливали и не спрашивали.
Он поравнялся с Андреем… Андрей заметил на его лице синяки, но Четвертый нес их с достоинством, как боевые медали, даже не попытавшись их как-то замазать или запудрить, что непременно бы сделал Андрей.
— Больно? — спросил Четвертый, взглянув на нос Андрея.
— Нет… — мотнул головой Андрей, а потом посмотрел в сторону Наташи и сказал: — Да…
Они поздоровались. Четвертый поморщился, когда Андрей сжал ему руку.
Андрей пошел домой, не оборачиваясь, он не хотел видеть, как ОНИ встретятся.
Но он все же обернулся у двери и увидел, как медленно удаляются Четвертый и Наташа.
С минуту Андрей стоял на месте, раздираемый противоречивыми чувствами — искренней дружбы и первой любви.
«Так, значит, предательство? Значит, Четвертый со всем своим дружелюбием и бескорыстием отводил друзьям глаза, а сам… Сам!.. За их спиной!.. За их спиной?
Нет, ничего подобного! Он действительно прекрасный парень, этот Четвертый, он действительно с большой буквы Человек, он самым искренним образом хотел помочь приятелям, нимало не думая о себе, потому что в себе не видел никаких качеств, которые могли бы привлечь внимание такой девушки, как Наташа. И именно таким благородным, искренним, подлинным рыцарем и предстал он перед Наташей».
— Эй! — позвали Андрея трое друзей. — Пошли погуляем?
— Идите сами… — тихо ответил он.
В комнате он бросился на диван, обхватив руками голову, и так лежал долго. За стеной надоедливо терзал скрипку младший брат Олег.
Мать с состраданием поглядела на сына и тихо закрыла дверь. Она знала: никто в мире не может ему сейчас помочь, никто. Просто это надо пережить.
Но, кажется, самой природе не понравилось происшедшее, она мечет на землю громы и молнии. Начавшийся дождь заставил Андрея встать. Он выбежал в сад и поднял кверху лицо, по которому катились не то слезы, не то дождь, и вслушивался в грозу.
Что напоминает ему этот гром? Его губы шепчут то, что произносили уже когда-то: «Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром…»
Правда, сейчас уже не весна, а лето на исходе. Ну и что? Все равно. Она еще придет… Но сумеет ли он ЕЕ встретить?