[69]. Наиболее важными были результаты исследования подводной горы Морг, на которой до 2001 года шел интенсивный промысел, а затем он был закрыт. Если прекращение траления позволяет со временем восстановить экосистему, то это должно было произойти на горе Морг. Исследовательская группа посещала подводные горы с 2001 по 2015 год четыре раза, с помощью спускаемых камер фотографируя вершины и склоны. И каждый раз ученые сравнивали их, надеясь найти любые свидетельства того, что на горе Морг, где траление было прекращено, вновь растут кораллы. Хотя неподалеку располагались более здоровые подводные горы, способные обеспечить приток коралловых личинок, экосистема на Морге не показывала никаких признаков восстановления. Спустя пятнадцать лет она все еще была похожа на холм Грейв-ярд, на котором по-прежнему велось траление.
Сохраняющееся истощенное состояние экосистемы новозеландской подводной горы Морг согласуется с другими исследованиями, в ходе которых ученые отслеживают исчезновение видов с подводных гор и не находят никаких признаков их восстановления. Одни и те же результаты используются двумя группами людей с противоположными намерениями. Защитники природы используют их для обоснования своих призывов к прекращению глубоководного траления и усилению защиты подводных гор, а представители рыбной промышленности прибегают к ним, чтобы продолжать свой бизнес. Ведь если рифы все равно не восстановятся, то какая разница, будут они тралить одни и те же подводные горы или нет?
Однако исследование, проведенное в северной части Тихого океана, говорит совершенно о другом. В конце 1960-х траулеры Советского Союза начали посещать Гавайский подводный хребет. Советские рыбаки, к которым присоединилась пара японских траулеров, ловили не большеголового окуня, а в основном другой, менее известный вид, который также нерестится у подводных гор, – рыбу-кабана, серебристую рыбку с покатой мордой и шипастым ирокезом вдоль спины. Промысел рыбы-кабана имел колоссальные масштабы, ежегодно добывалось более 200 000 тонн, но чуть более чем за десять лет популяция была практически уничтожена[70].
Сорок лет спустя исследовательские экспедиции вернулись, чтобы посмотреть, что изменилось с тех пор. Команда осматривала семь подводных гор Гавайского хребта, четыре из которых с 1970-х годов находятся под охраной, а три все еще тралятся. Автономный подводный аппарат проплыл над подводными горами на высоте около 4,5 метров и, двигаясь со скоростью около полутора километров в час, сделал более полумиллиона снимков.
Большинство из них – бесплодные морские пейзажи, исчерченные полосами шрамов от тралов, обломки коралловых рифов, превращенные в щебень, оторвавшиеся массивные створки и брошенные сети, наполненные разбитыми кораллами, которые утащили их на дно.
И все же среди этих мрачных картин встречались фотографии, на которых ученые увидели нечто иное. На подводных горах, где траулеры не появлялись в течение сорока лет, выросли целые луга восьмилучевых веерных кораллов и кустистые рифы склерактиний. Кораллы появились прямо поверх шрамов от тралов. Не все обломки, выброшенные из сетей, были мертвы, некоторые начали прорастать снова. Защита экосистем подводных гор – это небольшой, но жизненно важный шаг к их восстановлению.
Но исследователей ждали еще большие сюрпризы. На снимках с трех подводных гор – Камму, Юряку и Коко – запечатлены совершенно неожиданные сцены. На полях, усыпанных обломками кораллов, появились проблески жизни, которая не сдается и продолжает развиваться. Личинки кораллов приплыли сюда, обосновались и превратились в новые молодые полипы. То тут, то там встречались скопления более крупных кораллов – розовых, желтых и белых веерных восьмилучевых, а также черных кустистых. Некоторые из них, возможно, сумели восстановиться, а другим просто посчастливилось остаться незадетыми. Вернулись и другие животные, такие как морские лилии и блуждающие среди них крабы.
К сожалению, подобные находки не были обнаружены на других подводных горах, подвергшихся тралению. Новозеландские горы имеют серьезные отличия: их вершины расположены глубже на триста и более метров и колонизированы особыми кораллами, которые очень медленно растут и не могут восстановиться за несколько десятилетий. В этих местах склерактинии образуют замысловатую матрицу из твердых скелетов трехметровой высоты, и лишь на верхних 10–20 сантиметрах находится живой коралл. Когда тралы снимают этот тонкий живой слой, чрезвычайно маловероятно, что личинки с соседних подводных гор попадут сюда, поскольку, когда такие кораллы находят хорошие условия для роста, они, как правило, не нерестятся. Вместо того чтобы отпускать личинки в плавание по неизвестным водам, кораллы создают копии самих себя путем почкования: они сбрасывают фрагменты, которые вырастают в новые колонии на тех же подводных горах. Это уменьшает вероятность их восстановления на отдаленных территориях.
На подводных горах Гавайского хребта преобладают восьмилучевые веерные кораллы, или морские веера, они растут быстрее и чаще производят личинки, чем твердые. Однако древних золотых кораллов там уже нет. Это говорит о том, что экосистемы хотя и могут восстановиться, но, вероятно, никогда не станут такими, как прежде. И все же эти горы в северной части Тихого океана дают надежду на то, что еще не все потеряно. Некоторые экосистемы подводных гор в той или иной степени могут восстанавливаться после нашествия траулеров.
Это доказывает, что прагматики, настаивающие на продолжении траления одних и тех же подводных гор, не правы. Судя по всему, коралловые леса не исчезли окончательно; если траление остановить, у них есть шанс возродиться. Ведь новые коралловые колонии на истощенных подводных горах Гавайского хребта должны были откуда-то взяться, и наиболее вероятный источник – близлежащие горы, никогда не подвергавшиеся тралению. Чем больше останется таких нетронутых мест с неповрежденными кораллами, тем больше шансов, что жизнь снова возродится и на других подводных горах.
Глубоководные экосистемы отличаются от мелководных тропических коралловых рифов тем, что мало кто будет нырять, чтобы полюбоваться их коралловыми лесами и обитающими там существами.
Однако они чрезвычайно важны для человечества и планеты в целом по нескольким причинам. Кораллы и губки подводных гор, помимо содержащихся в них токсичных веществ, обладают целебными свойствами, ожидающими своего применения в лекарственных препаратах. Густые сады глубоководных губок впитывают углерод и обогащают воды питательными веществами, которые хорошо усваиваются и служат кормом для рыб на мелководье. Исследуя древние коралловые скелеты, можно узнать, как менялся климат в прошлом, и более точно предсказать, что нас ждет в будущем. Тысячи, а возможно, даже миллионы экосистем подводных гор играют огромную роль в нормальном функционировании Мирового океана, обеспечивая круговорот питательных веществ и накопление углерода; предоставляя среду обитания для многих видов, помимо самих кораллов; предлагая места для кормления и нереста и обеспечивая инкубацию молодняка, который здесь растет, а затем отправляется в другие места. Подобно вырубке древних наземных лесов, на восстановление которых требуются столетия, уничтожение глубоководных кораллов ухудшает состояние планеты, лишая ее уникальной формы жизни, продолжительность которой зачастую гораздо дольше человеческой и которая побуждает нас задуматься о существовании чего-то совершенно отличного от нас самих.
Рассматривая эти экосистемы через узкую призму меркантильности, мы упускаем из виду все остальное, что утрачивается из-за нашего потребительского отношения.
Помимо оранжевого окуня и рыбы-кабана, промышленные траулеры добывают из морских глубин множество других диковинных рыб. Гренландский, или черный палтус – это гигантская камбала длиной в метр с глазом на лбу. Благодаря циклопическому зрению эта рыба может плавать весьма необычным способом – вертикально, мордой вперед. Голубой линь – субтильный кузен трески; длинноносый бархатистый догфиш (Centroselachus crepidater) – рыба-собака[71], у которой действительно длинный нос и темная бархатистая кожа, а также овальные глаза и недоверчивый взгляд. Попадаются великолепные крупные альфонсино (или красные лещи), чернобрюхие розовые рыбы (или синеротые морские окуни), лемонемы и патагонские клыкачи (чилийские сибасы), хлыстохвостые скаты и макрурусы, гладкоголовые и ореосоматовые рыбы. Не все они живут так же долго и столь же уязвимы к чрезмерному лову, как оранжевый окунь. В частности, тресковые в целом находятся в лучшем положении, поскольку эволюционировали они в мелководных морях, а затем переместились глубже, унаследовав более высокие темпы роста. Поэтому они лучше адаптированы к устойчивому рыболовству. Однако у других видов дела обстоят гораздо хуже. Тупорылый макрурус, у которого упругая вкусная мякоть, был излюбленным блюдом в меню французских ресторанов, а сейчас находится под угрозой исчезновения. Так же как и рыба-собака с ее гипнотическим изумрудным взглядом. Этот вид глубоководных акул является объектом промысла не ради пищи, а ради сквалена, содержащегося в их жирной печени, химического вещества, которое идет на изготовление косметики, вакцин и мазей от геморроя.
За десятилетия постоянно расширяющееся присутствие рыболовных траулеров приобрело поистине глобальный характер, распространившись на границах шельфов всех континентов, кроме Антарктиды. Подводные горы всех океанов подвергаются тралению. Прочесывая своими чудовищными сетями столь обширные районы глубин, траулеры, по идее, должны вылавливать столько рыбы, что ее хватит накормить весь мир. Но, судя по последним данным, в том числе по оценкам незаконного и скрываемого улова, это далеко не так. В общей сложности за последние шестьдесят пять лет мировой улов глубоководной рыбы составил чуть менее 28 миллионов тонн. По сравнению с объемом вылова рыбы во всем океане за это же время – около 6 миллиардов тонн, – глубоководный улов составляет менее половины процента.