[40].
В конце 1920-х гг. Поляковы жили в станице Приморско-Ахтарской на Кубани, где Н.Н. Поляков преподавал историю, потом перебрались в Москву, где он работал бухгалтером, впоследствии – под Ленинград, войну встретили в Пушкине[41]. Здесь они дождались немцев. Как следует из «Дневника коллаборантки», о котором ниже, ждали с нетерпением. Первую военную зиму Поляковы провели в Пушкине; в мае 1942 г. перебрались в Павловск, через год – в Тосно, в октябре 1943-го – в Гатчину, еще через месяц – в Ригу.
Поляковы в той или иной форме сотрудничали с нацистами на протяжении всего периода оккупации, несмотря на то что очень скоро, если верить «Дневнику коллаборантки», разуверились в освободительной миссии германской армии. Бичуя оккупантов за глаза и частенько сравнивания их по тем или иным поводам с большевиками, причем в пользу последних, Поляковы тем не менее продолжали сотрудничать с нацистами, считая их злом преходящим, а большевизм – злом «своим» и потому более опасным.
В Риге начинается наиболее активный или, во всяком случае, наиболее заметный период их сотрудничества с оккупантами. Оба печатаются в газете «За Родину»[42], эпизодически в некоторых других оккупационных изданиях. Выходом из морального тупика для них кажется появление Русской освободительной армии (РОА), возглавляемой генералом А.А. Власовым. Совсем не юный Поляков вступает в РОА, получает чин лейтенанта. Правда, служил он не в строю, а по части пропаганды, в том числе читал лекции на курсах пропагандистов РОА в Риге. Специализацией Полякова была критика марксизма. Похоже, уже тогда он использовал псевдоним Осипов[43].
Олимпиада Полякова печаталась в газете «За Родину» не слишком часто. Ее статьи посвящены в основном критике реалий советской жизни, советского быта. В одной из статей рассказывается о том, как комсомолка Катя не давала житья соседям по коммунальной квартире[44], в другой – об отношениях полов, в которых, по мнению автора, как нигде сказывалось «уродство и серость советской жизни»[45]. В последней статье говорилось о браках по расчету с целью получения жилплощади, о домогательствах сановного коммуниста к сослуживице и сходных «гримасах советского быта». Советской действительности противопоставлялась жизнь до революции, например, в ностальгическом тексте о праздновании Масленицы[46].
А затем в редакции появилась новая сотрудница, очень, по мнению Поляковой, пронацистски настроенная. Новая сотрудница стала правой рукой главного редактора, чем-то вроде политического редактора газеты. Это была не кто иная, как Вера Пирожкова, о которой шла речь выше. Пирожкова вскоре дала понять Поляковой, что в ее услугах в газете больше не нуждаются. По мнению Поляковой, причина была в том, что она не скрывала своих власовских симпатий и демократизма.
В результате Полякова была вынуждена опубликовать статью, которую, судя по ее дневнику, считала лучшей в своей публицистике «коллаборантского периода» в ревельском «Северном слове». Статья называлась «Дух из кувшина: Вопросы подсоветских людей»[47] и была посвящена критике новой линии советской власти, отказавшейся, по крайней мере внешне, от интернационализма и обратившейся с целью мобилизации и сплочения народа к традиционным ценностям патриотизма, национальной культуры, даже религии.
Родина. Религия. Семья. Любовь. Героизм. Жертвенность. Подвижничество. Вот что требуется теперь от голодного, задавленного, превращенного в раба русского человека, – писала Полякова. – Большевики, абсолютные циники, полагают, что принципы и лозунги можно так же легко менять, как секретарей партячеек. Им, конечно, не понять, что героем и подвижником может быть только сильный и свободный. Рабу и трусу понятие о чести недоступно[48].
Далее следовала критика большевистской идеологии и практики, направленной за предшествующие четверть века на разрушение и дискредитацию традиционных ценностей и понятий, таких, как родина, семья, на пропаганду пролетарского интернационализма и классовой бдительности. По мнению Поляковой, советские (точнее, «подсоветские») люди неизбежно должны были задаться вопросами: «Во имя чего мы, идя “спасать” соседей в Прибалтике от эксплуатации, позволяли мостить костями наших родных и близких тайгу и тундру? Во имя чего мы, спасая испанских детей, позволяли умирать от голода в лагерях и деревнях миллионам русских детей?.. »
А задав эти вопросы, «подсоветский» человек «неизбежно подумает о мировой солидарности, но в несколько ином смысле, чем тот, о котором твердят большевики. Подумает и сделает выводы – такие, какие уже очень многие сделали». «Нельзя не понять сейчас, если ты честный человек, где, на какой стороне правда, честь и осмысленная любовь к родине»[49].
Критика большевистской идеологии была вполне справедливой. Однако она была запоздалой и била мимо цели. Во-первых, большевистское руководство и в самом деле вовремя поменяло лозунги, и эта смена риторики оказалась достаточно эффективной. Во-вторых, если в июне 1941 г. кто-то еще мог сомневаться в том, «на какой стороне правда», то в июне 1944-го, после трехлетнего опыта немецкой оккупации, таковых осталось мало. Сама Полякова, судя по дневнику, давно не испытывала иллюзий в отношении нацистов. Вряд ли можно сомневаться, что, говоря о той стороне, на которой находится «осмысленная любовь к родине», она подразумевала власовское движение. Однако же «русское освободительное движение» было чересчур тесно связано с оккупантами, и даже больше – было оккупантами создано. Рассчитывать на осознание «подсоветскими» людьми «правды» идущих с немцами русских людей (какие бы теории эти люди ни строили и какими бы благими намерениями они ни руководствовались), не приходилось. Для подавляющего большинства советских людей они были изменниками – не более того.
Наконец, какими бы справедливыми сами по себе ни были соображения Поляковой (как и некоторых других публицистов, стремившихся избегать каких-либо реверансов в сторону нацистов и рассчитывавших использовать их для достижения собственных целей), они в значительной степени девальвировались тем, где они были опубликованы. Невозможно всерьез воспринимать рассуждения о любви к родине, соседствующие с ликующими сообщениями о потерях Красной армии, то есть об убийствах иноземцами тех самых русских людей, к патриотическим чувствам которых апеллирует автор, печатающийся на страницах газеты, существующей с позволения оккупантов и обслуживающей прежде всего их интересы.
Здесь будет уместно сказать о газете, в которой в основном сотрудничали Поляковы. Газета «За Родину» выходила с сентября 1942 г. по сентябрь 1944 г., формально выходила в Пскове, хотя печаталась в Риге, затем в связи с наступлением Красной армии формальное и неформальное место издания совместились. В газете печатались среди прочих известные коллаборационисты – востоковед и инженер Б.А. Филистинский (впоследствии в эмиграции – литератор и историк литературы, публиковавшийся под псевдонимом Б. Филиппов) и археолог В.С. Пономарев. Газета информировала читателей о военных и политических новостях, печатала речи и обращения нацистских лидеров, прежде всего Гитлера и Геббельса; наряду с этим в газете публиковались статьи по истории культуры, перепечатывались произведения русских писателей: сказка М.П. Арцыбашева «Золотое копытце», рассказы П.С. Романова, Тэффи, А.П. Чехова, стихи К.Д. Бальмонта, «Ночь перед Рождеством» Н.В. Гоголя, «Мальчик у Христа на елке» Ф.М. Достоевского и др.
Наряду с политическими текстами или же статьями по истории культуры, в газете публиковались различные полезные советы, ответы на практические вопросы читателей. Так, регулярно печатались статьи агрономов Б. Маклакова и Б. Никифорова; если на первой полосе неизменно шли сводки боевых действий или обзоры международных событий, то на последующих можно было обнаружить статьи вроде «Выбор племенных свиней»[50] или «Компостное удобрение»[51].
В то время, когда Поляковы сотрудничали в газете, ее тираж достигал 80 тыс. экземпляров, что позволяло ей быть не только самоокупаемым, но и прибыльным изданием. Прибыль забирали настоящие хозяева – немцы. «Этим оплачивается наша независимость», – констатировала Полякова в дневнике. На самом деле независимость была весьма относительной:
Немецкая ферула чувствуется слабо. Но не все можно писать, что хочется. Нельзя, например, ничего писать о Власовской армии, которая все больше и больше начинает обозначаться на нашем мрачном горизонте. Нельзя писать о национальной России. Но можно не писать того, чего писать не хочешь. Немцы не заставляют кривить душой, если не считать кривизной умалчивание. Немцы виноваты в наших умолчаниях, но не в наших высказываниях… И если кто-либо из сотрудников позволяет себе антисемитские выпады (что случается очень редко), то не немцы в этом виноваты; если кто-либо низко кланяется перед немцами (тоже нечасто), это дело его совести. Конечно, немцам нужно говорить со страницы газеты свое. Это тебе не большевики. Газета является боевым антибольшевистским органом. Немало места также посвящает вопросам русской культуры. В общем, газета настоящая, и редактор настоящий, и работа настоящая[52].
Вера Пирожкова, недолюбливавшая Поляковых-Осиповых и весьма недоброжелательно упомянувшая их в своих воспоминаниях (что неудивительно: она, несомненно, читала «Дневник коллаборантки» и узнала себя в очень молодой «явно пронацистски» настроенной сотруднице), сходилась с ней в оценке редакционной политики газеты: