[311]. Здесь я впервые увидел немецкий журнал «Унтерменш», привезенный лейтенантом Машковым.
– Вот, – говорит он дрожащим от негодования голосом, – вот посмотрите, что они делают, как изображают русского человека, какую ненависть в своем народе стремятся поднять против нас. Все погубят: и себя, и нас. Что у них вообще происходит? Правая рука не знает, что делает левая. Зимой приезжал к нам сюда генерал Бернгард, командующий тыловой областью[312]. С речью к нам обратился: вы, говорит, наши союзники, мы вместе должны идти против большевизма – и вашего, и нашего врага. А приезжаю в Берлин – мне «Унтерменш» в Дабендорфе показывают.
А хорошо там, в школе пропагандистов, – говорит лейтенант. – Вот где немцев кроют! Не стесняются. Там есть преподаватель Зайцев[313]. Вот кроет! Да так только и можно, иначе ничего не добьемся. По морде прямо надо! А то ведь погубят, если уже не погубили.
Лейтенант рассказал, что в Дабендорф съезжаются офицеры со всего фронта, что некоторые приезжают туда с пробольшевистскими настроениями, другие, наоборот, с пронемецкими, а уезжают все горячими русскими патриотами, убежденными антибольшевиками.
– Такая там атмосфера. Захватывает человека. Я теперь больше надеюсь на нашу победу, именно на нашу, русскую, а не немецкую. Вот когда Андрей Андреевич добьется возможности армию свою формировать – тогда пойдет дело! – заканчивает лейтенант.
Проговорили всю ночь. Только под самое утро я прилег на приготовленную мне постель из сена, покрытого серым солдатским одеялом. В 9 часов мы двинулись с Сергеем Митрофановичем в дальнейший путь, до следующего села-крепости, через лес, где, как пел наш третий спутник: «До смерти четыре шага».
Добровольческие воинские формирования существовали на тыловых территориях всех немецких армий, хотя верховное немецкое командование противилось участию в войне самостоятельных русских воинских формирований. Не раз Гитлер издавал приказы, подтверждающие его принципиальную установку: русских только во вспомогательные команды.
Однако командующие армиями частично с ведома верховного командования, частично на собственный страх и риск создали многочисленные формирования, которые действовали в тылах по борьбе с партизанами, стояли на охране коммуникаций, складов, мостов и т.д.
Только в тыловых районах одной армии, 2-й танковой, по Десне и Днепру, где мне пришлось побывать в апреле 1943 года, стояло 16 стрелковых добровольческих батальонов.
Я побывал во многих селах и деревнях укрепленного района на правом берегу Десны: в Красном Роге, Саврасовке, Утах, Колодном, Уруче, Ивановском, Монастырище, Фомине, Мансуровке, Плюскове.
Встречи и длительные беседы с офицерами и солдатами убедили меня в том, что большинство из них – русские патриоты, что сражаются они здесь, в дремучих Брянских лесах, не за немцев, к которым все без исключения относились с нескрываемой неприязнью и даже с ненавистью, а только против большевизма.
Добровольческие соединения не крупнее батальона, иногда полки, стали создаваться еще в середине 1942 года.
Немцы относились к попыткам русских создать свою военную силу с большой осторожностью, далеко не все немецкие военачальники пошли навстречу русским антибольшевикам.
Постепенно число таких соединений все росло. После опубликования Открытого письма А.А. Власова в марте 1943 года вместе с патриотическим подъемом в оккупированных областях усилился приток добровольцев в воинские части.
Вообще развитие Русского освободительного движения характеризуется периодами спада и подъема патриотизма и надежд на победоносный для русского народа исход войны, с которым связывалось, во-первых, крушение большевизма и, во-вторых, построение свободной независимой России. И то, и другое связывали именно с Освободительным движением. В победу одного немецкого оружия уже не верили, да и не ждали ничего хорошего от этой победы. В Освободительное же движение верили твердо, верили, что русский народ, получивший в руки оружие, освободит Россию сам.
Первые сведения о Власове, ставшем потом символом Движения, появились в конце 1942 года. В декабре 1942 или в январе 1943 года из Болховского района Орловской области к нам в Орел привезли Декларацию Русского комитета, подписанную генерал-лейтенантом А.А. Власовым, председателем Комитета, и генерал-майором В.Ф. Малышкиным, секретарем Комитета. Рядом с подписями стояла дата:
«12 декабря 1942 г., Смоленск».
Декларация, получившая потом наименование Смоленской, призывала народ к свержению сталинской тирании и освобождению России.
В 13 пунктах Декларации указывались основные положения построения новой России. А именно: установление полного равенства всех народов России и создание новой государственности, социальные и экономические мероприятия, направленные на поднятие благосостояния народа, ликвидация колхозов и передача земли крестьянам, ликвидация принудительного труда на фабриках и заводах, свобода творчества интеллигенции, гарантия неприкосновенности личности, освобождение политических заключенных.
Никаких официальных сообщений ни о Декларации, ни о самом Комитете не последовало. Только в некоторых газетах занятых областей промелькнули статьи и заметки с сообщениями о создании Комитета.
Слухи тем не менее росли и ширились: «Создается русское правительство», «Формируется армия».
Никаких подтверждений слухи не получили. За подъемом наступило разочарование, упадок духа.
В марте 1943 года появилось Открытое письмо Власова.
Снова, как и Смоленская декларация, письмо вызвало волну патриотического подъема. Письмо обсуждали в редакциях газет, в учреждениях, в воинских частях. Разбирали его по строчкам, повторяли последние его слова: «Россия – наша. Прошлое России – наше. Будущее России – тоже наше».
Однако раздавались и другие голоса, указывающие на то, что Власов – бывший коммунист, что он верой и правдой служил большевизму много лет. «Почему мы должны ему подчиняться?» Часть таких голосов принадлежала людям, искренне не желающим подчиняться бывшему коммунисту, не желающим признавать его вождем.
Вторая часть голосов принадлежала различным местным «вождям» и «руководителям», которые считали только себя пригодными для роли возглавителей освободительной борьбы.
Наконец, против Власова и Движения начала упорную работу большевистская агентура, не только распространявшая различные провокационные слухи – то о переходе Власова к большевикам, то об его аресте и расстреле немцами, – но и не без успеха доказывавшая немцам в различных рапортах и докладных записках в различные немецкие инстанции военного ведомства, гестапо, пропаганду, что бывший коммунист и генерал не может возглавить Движение, что формирование Русской освободительной армии – чрезвычайно рискованный шаг, что русские пропитаны большевизмом, что эта армия откроет большевикам фронт и т.д. и т.п. Большевистская агентура по прямой, конечно, директиве из Кремля, делала все, чтобы затормозить развитие Движения, предотвратить положительное решение немцами русского вопроса, предотвратить формирование армии.
Весной 1943 года Власов совершил поездку по северо-западным областям России, побывал в Смоленске, Пскове, Гатчине, Дне, выступал на собраниях в городах и селах, в воинских частях, говорил о том, что волновало всех, – о России и ее освобождении.
Солдаты добровольческих отрядов, интеллигенты, крестьяне и рабочие тепло встречали человека, ранее неизвестного, но ставшего сейчас для них своим, близким. Имя Власова стало символом. Но не потому, что это был именно Власов. Мог быть и любой другой генерал. А потому, что Власов олицетворял Движение.
Население Дновского района обратилось к Власову с письмом, прочитанном на большом собрании, в котором говорилось: «Мы, представители населения Дновского района, приветствуем Вас как основателя Русской освободительной армии и верим, что час избавления России от большевистского ига наступит, и заверяем Вас, генерал Власов, что мы всеми силами поддержим Вас в общем нашем деле и все возьмемся за оружие для спасения России».
На первой конференции военнопленных генерал Малышкин сделал доклад об основах Освободительного движения. Вскоре он же выступает в Париже на собрании русской эмиграции со словами, прозвучавшими пророчески и предупреждающе: «Россия может быть побеждена только Россией. Большевизм, по нашему мнению, разбить вооруженными силами извне чрезвычайно трудно, можно произвести еще несколько ударов, очень чувствительных ударов, можно одержать еще несколько побед, но окончательно уничтожить большевизм без идеологического участия самого русского народа – это представляется нам невозможным».
В том же своем докладе генерал Малышкин сказал: «Мы верим в то, что Россия, целостная национальная Россия восторжествует, будет жить – и за это мы готовы отдать свою жизнь»[314].
О выступлении Малышкина в Париже в занятых областях стало известно из газеты «Парижский вестник»[315], отдельные номера которого завозились в Россию от офицеров и солдат, возвращавшихся из Дабендорфа. В местных газетах о докладах Малышкина не появилось никаких сообщений. О докладе на первой конференции военнопленных подробный отчет дали «Доброволец» и «Заря»[316], о докладе в Париже только «Парижский вестник».
Несмотря на все препятствия, чинимые немцами, Движение продолжает развиваться, вовлекая в свою орбиту новые кадры военных, все большее число людей – работники самоуправлений, различных хозяйственных организаций, печати, полиции, отрядов самообороны и т.д. начинают считать себя участниками Освободительного движения.
«Освободительное движение, – писала одна из русских газет, – должно объединить всех, кто своим трудом участвует в общей борьбе.