… Движение за освобождение нашей родины от ига большевиков принимает все более и более общенародный характер».
Действительно, миллионы людей чувствовали себя участниками Движения.
Весной 1944 года в нескольких городах открылись вербовочные пункты в РОА. Поражение немцев становилось все очевиднее, но на пункты пришло немало добровольцев.
Б.В. Каминский
Мнение о том, что под большевистским гнетом не может родиться никаких новых политических ростков, никаких идеалов, несомненно, преувеличивает тлетворное влияние большевизма на человеческое сознание. Политические идеалы не всегда, может быть, принимают реальные формы, но они есть. Стремление человека к свободе, к праву и к справедливости неистребимо. И чем сильнее большевистский гнет, тем сильнее и ярче это стремление.
Поиски реальных идеалов, воплощенных в пункты политических программ, затруднены, во-первых, условиями тоталитарного режима, во-вторых, отсутствием положительного примера.
Что знает россиянин сегодняшнего дня? Старшее поколение помнит и знает прошлое, добольшевистскую Россию. Знает о нем хорошее, но и плохое.
Запад закрыт наглухо от взоров нашего народа. О Западе народ слышит только одно плохое. Знакомство с Европой сыграло немалую роль. Народ убедился в том, что большевики лгут, что на Западе трудящийся живет не хуже, а значительно лучше трудящегося СССР.
Но и только. Социально-политический строй Запада тоже не представляется современному россиянину идеальным.
Обстановка в занятых немцами областях никак не способствовала становлению политических организаций, разработке программ. Немецкие власти препятствовали всяким попыткам политического общения и объединения антибольшевиков, хотя и не преследовали открыто такие попытки.
В Орле, например, весной 1943 года появился некий Н. – бывший политический заключенный советских концлагерей, который пытался создать какую-то антибольшевистскую партию, написал проект программы этой партии, довольно путаный, но не лишенный интереса, как документ того времени, как документ, написанный рукой советского человека, только что вырвавшегося из-под идеологического большевистского гнета.
Интересны тезисы к программе партии, которая возглавлялась потом Б.В. Каминским[317], написанные его предшественником, основателем этой партии и первым начальником Локотского округа[318] инженером Воскобойником[319], бывшим политзаключенным.
Те, кто знал Воскобойника, вспоминают о нем, как о человеке большого ума и чистой души. Рассказывают, что он зажигал людей своей верой в светлое будущее послебольшевистской России. Погиб Воскобойник в одной из операций против партизан.
Тезисы Воскобойника, как и другие проекты «программ», появились в занятых немцами областях – и на них не мог не сказаться дух того времени, однако с фашистскими программно-идеологическими «установками» они имели общее только в одном: в отрицании капитализма.
Мне рассказывали в Брянске, что Воскобойник свои тезисы написал на основании подпольной брошюрки, которую он видел в концлагере, брошюры, изданной эмигрантской антибольшевистской организацией. Подтверждения этому рассказу я больше не находил.
Место погибшего Воскобойника занял Бронислав Владиславович Каминский, поляк по происхождению, но, по всем свидетельствам, убежденный русский патриот, антибольшевик. Каминский тоже политзаключенный, просидевший много лет в советских концлагерях. Война застала его в Орловской области, на одном из сахарных заводов, где он работал инженером.
Каминский принял от Воскобойника только что организовавшуюся военную часть и Локотский округ, на территории которого власть принадлежала только русскому самоуправлению. По договоренности с немецким командованием, немцы не вмешивались в управление округом, получая лишь с него причитающиеся военные поставки.
Материально население жило в Локотском округе лучше, чем во всех остальных, занятых немцами областях. Местное самоуправление всячески поощряло частную инициативу в развитии различных кустарных промыслов. В округе открылось несколько школ. Был даже свой драматический театр.
В середине 1943 года бригада Каминского, действовавшая против партизан, насчитывала до 10 000 человек. Во время летнего наступления Красной армии, когда фронт приблизился к границам Локотского округа, часть бригады принимала участие в боях против регулярных частей Красной армии. Каминцы показали себя умелыми солдатами.
Бригада Каминского была хорошо вооружена, хорошо обмундирована, что нельзя сказать про некоторые полицейские формирования. Например, в Могилеве мне пришлось наблюдать любопытную картину. Начальник областной полиции полковник Савостеев делал смотр школе полиции. В задних рядах выстроившихся перед ним курсантов несколько человек стояли. босиком.
Начальник тут же учинил разгром начальнику школы.
Начальник оправдывался:
– На складе ни одной пары сапог. Писал немцам несколько раз. Все обещают прислать.
Присутствующие немцы были смущены не меньше самого начальника школы. Взбешенный Савостеев сел на лошадь и уехал.
У Каминского такого случая вообще не могло быть.
Личность самого Каминского представляет несомненный интерес. В нем наблюдалась некоторая двойственность. С одной стороны, это был человек большого личного мужества и храбрости, с другой стороны, истерик. Человек, несомненно, одаренный, хороший организатор и талантливый военачальник, он не знал, однако, чувства меры. Ему, например, говорили, что он, Бронислав Владиславович Каминский – вождь новой России, и это льстило его самолюбию. В местном театре не начинался спектакль, пока он не приезжал. Каминский входил – весь зал вставал. Только после этого поднимался занавес. Местная газета «Голос народа», выходившая под девизом «Все для народа. Все через народ», посвятила целый номер Б.В. Каминскому в день его сорокалетия, весной 1943 года.
Несмотря на наличие в отрядах Каминского элементов вольницы, в них была твердая военная дисциплина. Каминцы не допускали грабежей населения, защищали население не только от партизан, но и от немцев. Дисциплина в бригаде основывалась еще и на духе братства – и между солдатами, и между солдатами и офицерами.
Солдаты любили своих командиров, как старших товарищей по борьбе. Достаточно назвать таких командиров, как ставшего почти легендарным за свою храбрость и умелое командование полковника Белая или майора Хомутова.
Их знали не только солдаты, их знало население далеко за пределами Локотского округа.
В 1944 году бригада Каминского была переброшена в Белоруссию, в Лепель. С бригадой ушли все местные самоуправления, часть населения. Затем бригада перешла в район Лиды.
Чтобы дополнить далеко недостаточную характеристику Каминского (пусть это сделают те из его соратников, которые его знали лично), я должен рассказать о беседе Каминского с эсесовским генералом, требовавшим, чтобы Каминский бросил свою бригаду на подавление Варшавского восстания.
Каминский, скрестив руки на груди, ответил эсесовцу: «Господин генерал, во-первых, я по происхождению поляк, во-вторых, я русский патриот. Я и мои солдаты борются только против большевизма, за свободу России. Польские повстанцы борются за свободу своей Родины. Я не могу участвовать в борьбе против них».
Вскоре после этого Каминского убили[320].
Переводчик Каминского, офицер его бригады, рассказавший мне об этой беседе, говорил, что он смотрел на Каминского с восхищением. В нем не было и тени рисовки. Он знал, чем рискует. Он рисковал своей головой. Не всякий в то время способен был на такой ответ эсесовцу.
Сергея Г. я видел несколько раз на сцене Орловского городского театра. Он лихо танцевал «русскую» в ансамбле песни и пляски, пел, конферировал. Как он появился в Орле, никто толком не знал. Он говорил, что родом из Москвы, был в плену (каблуками он, действительно, щелкал, как заправский лейтенант), показывал и какие-то бумаги. Его любили в ансамбле за веселый нрав, за хорошие песни о России.
Я познакомился с Сергеем весной 1943 года. В небольшой хорошей компании. Говорили. о чем могли говорить тогда? – о войне, о немцах, о большевиках. Сергей рассказывал о борьбе нашего народа против большевизма, о покушениях на Сталина. Об одном из названных им случаев покушения я знал. Рассказы Сергея настолько заинтересовали меня, что я попросил его разрешения записать все рассказанное, спросил, не был ли он связан с антисоветскими организациями в России. Что-то в его рассказах, однако, показалось мне странным. Он чего-то недоговаривал.
Уже через полгода в Бобруйске, когда Сергей не был уже танцором ансамбля песни и пляски, когда я его узнал ближе, а вместе с ним и его друзей, мы посмеялись, вспомнив наше первое знакомство. Мне тогда действительно показалось странным, что еще совсем молодой человек знает так хорошо о таких интересных событиях, о которых я, например, почти ничего не знал, ему же показались подозрительными мои чересчур настойчивые вопросы и чересчур, как он говорил, внимательный взгляд: меня он тогда считал «немецким наймитом».
Так состоялось мое первое знакомство с членом Национальнотрудового союза[321].
Я знаю людей, которые до сих пор не верят, что Сергей – «старый эмигрант», всю жизнь проживший в Праге, никогда до войны, кроме как в раннем детстве, не видевший Россию.
Это первая замечательная черта многих членов НТС, пришедших в Россию: они почти ничем не отличались от нас, вся жизнь которых прошла на Родине. Сумели они, пришедшие к нам, не порвать за границей связи с Родиной, сумели жить ее жизнью.
Вполне понятно, что мы, русские, антибольшевики, сознававшие, что немцы несут России не освобождение, а новые цепи, не могли удовлетвориться ни «декларацией» Центральной Белорусской Рады