– Наоборот! – заявила она, распаляясь. – После того, что случилось с Дарси, тебе орден надо дать за то, что ты его приютил!
Она продолжала в том же духе, лицо ее все больше краснело, а голос становился все громче и настойчивее, и я даже начал беспокоиться, не собиралась ли она выйти к палатке и силой выдворить Бобби из границ нашей частной собственности, и тогда я напомнил Джилл, что помог Бобби, когда он был примерно в том же возрасте, в котором Эли сейчас. Потом я добавил: «Он из хороших», имея в виду, что Бобби всерьез принимал девиз полицейских: «Служить и защищать». Это видно по глазам, когда он с кем-то разговаривает, будучи на службе. Как будто он старается донести до собеседника мысль: «Да, я в форме и при оружии, но я использую их только в благих целях, и никогда не позволю себе принизить человека с их помощью».
Бобби покинул палатку минут через двадцать после того, как вошел, и вернулся к нам.
– О чем вы там беседовали? – спросила Джилл, и в ее голосе проскользнули холодные нотки. Я знал, что она таким образом защищает меня, но мне стало немного неловко.
– Хотел удостовериться, что Эли находится здесь по своей собственной воле, – ответил Бобби. Это распалило Джилл еще сильнее, и она начала говорить другие обидные слова, вроде «безобразие», «вторжение» и «унизительно».
Бобби спокойно выслушал ее тираду, кивая и не прерывая визуального контакта, пока Джилл не выдохлась. Это вышло у него естественно и легко, так, что позавидовал бы любой психолог. Даже Вы, Карл, непременно оценили бы его способности в области того, что называется «объективным эго».
Джилл наконец закончила излагать Бобби свой взгляд на происходящее, и тогда он сказал:
– Мальчик говорит, что вы двое буквально спасли ему жизнь.
Тут он снял фуражку и продолжил:
– Мне положено расследовать любой звонок и любое обвинение, от кого бы они ни исходили. Очевидно, что миссис Хансен скорбит доступным ей образом, и ей не становится легче от того, что ее единственный оставшийся сын отказывается иметь с ней дело. Я надеюсь на ваше понимание.
Эта речь совершенно сбила с Джилл воинственный настрой. Она сразу же переключилась и спросила Бобби, не хочет ли он стакан холодного чаю, который он и принял с благодарностью.
Мы расселись за кухонным столиком, и Бобби сказал:
– А что это за слухи о съемках фильма ужасов? В которых может потребоваться участие полиции?
Я понял, что наши продюсеры не теряли времени. Бобби подтвердил, что Тони и Марк оставили ему сообщение. Оказалось, что Бобби уже пообещал Эли помощь во время разговора в палатке.
Я ухмылялся, как ребенок с полными руками конфет.
Тогда Бобби сказал, что любой полицейский в городе ухватится сейчас за любую возможность получить хорошее освещение в прессе – учитывая, что общество довольно сурово настроено по отношению к полиции, – поскольку Эли заверил его, что мужчины и женщины в форме заслужат уважение и восхищение, если все увидят на первых в истории съемках полнометражного фильма в городе Мажестик, что они не относятся к себе слишком серьезно.
Бобби выразил беспокойство по поводу возможного нелестного изображения местной полиции. Я удивился, что Эли, похоже, довольно подробно описал ему сюжет, но почувствовал необходимость разуверить его, поскольку он так чутко ко мне отнесся.
– В нашем фильме нет хороших и плохих, – сказал я, и подчеркнул, что даже в отношении чудовища верно было бы говорить не «или-или», а «и то, и другое». Мне показалось важным донести до Бобби, что в нашем кинематографическом мире нет разделения на черное и белое. Мы честно показываем людей целиком, как светлую, так и теневую сторону каждого. Он кивнул, и я добавил, что вся история уходит корнями глубоко в юнгианскую психологию и является в какой-то мере посвящением Вам, Карл. По крайней мере, моей попыткой посвящения.
Бобби вежливо улыбнулся и поблагодарил меня за то, что я держусь подальше от Вашего дома, поскольку он в последнее время не замечал меня ходящим взад-вперед мимо него. Потом мы минуту посидели, потягивая ледяной чай из запотевших стаканов, и Бобби сказал, что ему пора снова исполнять свои обязанности на улицах Мажестика. Он надел фуражку и принес свои извинения.
Джилл пошла обратно в «Кружку», а я вышел к палатке, но не стал расспрашивать Эли, о чем они говорили с Бобби. Я также не упомянул, что заручился согласием всей полиции города Мажестик на участие в нашем фильме. Вместо этого я улегся с ним рядом и сказал:
– Хочешь, поговорим о твоей матери?
Он не ответил, и тогда я стал рассказывать ему о своей матери, упомянув многое как из того, что мы разбирали на наших встречах, так и из того, что я изложил в этих письмах. Я нарочно не смотрел на него, потому что боялся, что в противном случае не смогу продолжать, но я чувствовал, что он внимательно слушает, впитывает в себя мои слова. И что-то в глубине моей души подсказывало мне, что таким образом я проявляю о мальчике заботу, предоставляя ему в точности то, в чем он в этот момент нуждался, развеивая его одиночество.
Когда я выговорился, Эли сказал:
– Почему они нас не любят? В смысле, наши мамы.
– Невозможно давать то, чего у тебя нет, – ответил я. Мы немного полежали, ощущая на себе тяжесть этой истины.
Потом Эли сказал:
– Но ведь у других есть любящие мамы. У большинства людей, которых я знаю, мамы по крайней мере сносные. Нам что, просто не повезло?
Я не совсем понимал, как на это можно ответить, поэтому промолчал.
– Мама заставляла Джейкоба красить губы и надевать платье, когда мы были маленькие. В качестве наказания, – сказал Эли, снова давая мне понять, что его мать, разумеется, и с ним обращалась похожим образом.
Потом он добавил:
– Я не такой, как Джейкоб.
В промежутках между словами этого утверждения таился невысказанный вопрос. Я ответил на него вот как:
– Нет, ты полная противоположность. Его тень.
Я догадывался, что Эли не полностью осознавал, что я имел в виду под «тенью», поскольку он не встречался с Вами по два часа каждую пятницу на протяжении четырнадцати месяцев. Но он не попросил меня объясниться, так что я и не стал.
Через какое-то время мы перебрались к Дарси в кабинет и принялись за изготовление сценария с водяными знаками, что заняло у нас удивительно много времени, потому что каждую копию необходимо было готовить отдельно, и мой старенький компьютер начал сбоить. Зато весь этот процесс отвлек нас от мрачных мыслей о темных матерях и братьях-убийцах.
Не успели мы оглянуться, как Джилл вернулась со смены и принесла макарон в соусе песто. Тогда мы расселись за столом в столовой и принялись за еду.
После ужина стало понятно, что у нас недостаточно бумаги, и работу пришлось отложить до утра. Потом кончились чернила. Потом оказалось, что нужны большие плотные конверты. Пару дней мы, казалось, только тем и занимались, что бегали между домом и писчебумажным магазином. Наконец каждому Выжившему был подготовлен отдельный конверт, на котором мы надписали имя и вложили внутрь копию сценария с правильным водяным знаком.
Вы наверняка уже получили свою копию сценария, помеченную Вашим полным именем.
Не подумайте, что я не доверяю Вам хранить нашу интеллектуальную собственность – я, конечно же, доверяю, особенно учитывая, сколько всего я Вам уже рассказал, – но кинематографический мир лежит полностью снаружи от нашего психоаналитического ящика, и в нем я не имею права выказывать предпочтения. Могу Вас заверить, что в кумовстве меня никто обвинить не сможет. Поскольку Вы все еще не ответили, я сделаю предположение, что сценарий Вы пока не прочли, в противном случае он непременно побудил бы Вас наконец вступить в контакт. Музы вдохновили меня на то, чтобы один из персонажей в точности подходил Вам. Уверен, Вы сразу же поймете, какой именно, как только откроете сценарий (намекну: это юнгианский психоаналитик). Мы хотели бы распределить роли как можно скорее, чтобы показать премьеру до конца лета – хотя бы для того, чтобы не задерживать излишне процесс исцеления, столь необходимого нашему городу.
Надеюсь также, что не обидел Вас тем, что доставил конверт лично, просунув его в щель для писем и газет на Вашей двери. Я не заглядывал при этом в окна, и обещаю, что никогда больше не загляну. Клянусь. Мы с Эли просто не хотели рисковать, что наш труд окажется в чужих руках или вовсе потеряется на почте. Мы лично разнесли все остальные помеченные копии, так что Вам не было оказано предпочтение и в этом вопросе, и я не пытался использовать это обстоятельство, чтобы подглядывать за Вами.
Так что если это Вы вызвали Бобби, то в этом не было никакой необходимости.
Впрочем, не беспокойтесь. Я все выдержу.
Лучшая часть моей души по-прежнему любит лучшую часть Вашей души.
Личность продолжает говорить мне: «Достучись до Карла. Включи его в действие. Освободи его».
Исцели его.
Психоаналитики – тоже люди.
Приходите к нам.
Ваш самый верный анализируемый,
Лукас
12
Дорогой Карл!
Я думаю, сначала стоит покончить с плохими новостями, прежде чем перейти к хорошим.
Бобби принес Ваш конверт обратно к нам домой и сказал, что я не имею права приближаться на такое-то и такое-то расстояние к Вашему дому, хотя я и не заглядывал в Ваши окна уже несколько недель из уважения к Вашему праву на частную жизнь, что я ему и объяснил, на что он ответил, что это не имеет значения. Эли попытался сказать, что это он отнес Вам сценарий и мое предыдущее письмо – это было бы совершенно законно, поскольку в отношении него никаких судебных предписаний не вынесено, – но тут Бобби возразил, что существует видеозапись того, как мы оба стоим на крыльце и я просовываю конверт в щель.
Когда это Вы успели установить у себя в доме видеозаписывающую аппаратуру? И зачем? Я не заметил объектива, но Эли говорит, что их научились делать очень маленькими и что, возможно, он был встроен в звонок, и тогда мы бы его и не различили, если не всматриваться внимательно.