Эли постоянно давал актерам указания, например:
– То, что вы сейчас видите, в природе не встречается. Летящий пернатый человек! Вы в ужасе, но в то же время вам любопытно.
Было очень приятно видеть, как уважительно все, включая случайных прохожих, относились к его инструкциям. Когда звукооператоры, нанятые Марком и Тони, заканчивали переустановку микрофонов, Эли объявлял: «Тишина на площадке» – и становилось так тихо, что я различал звук биения своего собственного сердца.
Потом мы сняли сцену, в которой мой персонаж – суррогатный отец чудища – бежит через лес, вместе с Эли в костюме.
– Лети! Улетай! – кричу я чудищу, петляя между деревьями, подгоняемый командой операторов и звуковиков.
– Мне не хватит сил нести нас обоих! – кричит чудище в ответ.
– Я уже старик. Перед тобой еще целая жизнь. В ней обязательно найдется место таким, как ты. Мир велик. Не может не найтись.
– Я никогда не брошу тебя. Никогда!
Мы достигаем ручья, который не очень похож на бурный поток, прописанный в сценарии, но Эли заверил меня, что на экране его сделают непреодолимым.
Мы поворачиваемся спиной к мирно журчащему ручью, который будет выглядеть могучей рекой, и чудище с суррогатным отцом оказываются в окружении восьми полицейских города Мажестик, которые наставляют на нас очень реалистичные бутафорские пистолеты.
Бобби говорит:
– Вот вы двое и попались. ЦРУ велело нам стрелять по людям на поражение. Но чудовище им нужно в целости для экспериментов. А потом пернатого мальчишку настрогают на кусочки во славу науки, чтобы, не дай Бог, у кого-нибудь еще не выскочили перья по всему телу. Дырки от пуль помешают сбору научных данных. Всем ясно?
– Эй, ты. Изменник рода человеческого, – говорит полицейская Бетти. – Иди сюда. Изобразим тебе самоубийство.
В точности в соответствии со сценарием персонаж Эли в этот момент кричит «Не-е-е-е-ет!» и бежит в сторону Бетти, а она инстинктивно нацеливается в чудище и стреляет из своего ненастоящего пистолета, но тут мой персонаж загораживает собой пернатого мальчика и получает пулю прямо в грудь с правой стороны. Я даже прыгнул в воздух, раскинув широко руки и ноги, что при монтаже Эли и Тони изобразят в модном замедленном движении. Сцена на этом прерывается, чтобы команда гримеров и специалистов по эффектам, которую наняли Марк и Тони, успела переодеть меня в вариант костюма с окровавленным дырками от пуль и привести меня в такой вид, будто я вот-вот умру от полученного ранения.
На читках некоторые Выжившие подняли вопрос, не станет ли огнестрельная рана в нашем фильме триггером, учитывая, что мы все пережили в кинотеатре «Мажестик». Я высказался в пользу того, чтобы оставить эту центральную сцену нетронутой.
– Как мы сможем подняться над нашей травмой, если мы не в состоянии оказаться с ней лицом к лицу даже в рамках выдумки? – сказал я в поддержку художественной свободы и целительной силы искусства. – Да, лекарство может быть горьким. Но оно излечивает!
Итак, мой персонаж истекает кровью в траве на речном берегу, а полицейские, не сводя своих ненастоящих пистолетов с чудища, медленно смыкают полукольцо.
В этот момент чудище испускает страшный вопль, позволяющий ему черпать из глубины своей сущности такие запасы силы и способностей, о которых он даже и не догадывался, и выставляет руки перед собой, раскидывая полицейских во все стороны.
Наша команда по эффектам обвязала вокруг талии каждого полицейского замаскированную веревку. В нужный момент они дернули за эти веревки, и полицейские полетели спиной вперед на заранее разложенные матрасы, присыпанные ветками и листьями.
Потом чудище поднимает меня на ноги и говорит:
– Держись, отец, мы скоро найдем подмогу.
– Но у тебя недостаточно сил, чтобы лететь, держа меня в руках, – возражает мой персонаж.
– Теперь достаточно, – отвечает чудище.
Потом мы с Эли подпрыгиваем, а весь остальной полет будет записан позже перед синим экраном.
Чудище относит моего персонажа в дом мэра Сары, а на самом деле дом Марка и Тони. Как я уже упоминал, мэра играет Джилл. Она в ужасе от того, что ЦРУ в обход закона выдает приказы городской полиции. Она быстро организует для моего персонажа медицинский уход. Он почти умирает на операционном столе, но его вытаскивает талантливый хирург, в исполнении Выжившей Джулии Уилко. Эли говорит, что при монтаже он вставит стандартные кадры операции на открытом сердце, а потом со скользких внутренностей камера как бы перепрыгнет на мое лицо с закрытыми глазами и трубочками с кислородом в ноздрях.
На следующий день мы досняли сцены в больнице, в том числе наше с Исайей эмоциональное воссоединение в палате. Он играет Вашу роль, юнгианского психоаналитика по имени Чарльз (а не Карл), и говорит мне, когда я прихожу в себя после операции: «Я думал, мы вас потеряли», а потом добавляет, что гордится мной за то, что я «сумел подружиться с чудищами, стоящими в тени нашего мира», поскольку, как говорит Юнг, «в тени сокрыто золото». Когда Вы увидите наш фильм, Вы наверняка поймаете все цитаты из Юнга, которыми я обильно пересыпал сценарий. Надеюсь, они вызовут у Вас гордую улыбку.
Та сцена, которую я уже описывал раньше, – где чудище и мой персонаж получают от мэра Сары, персонажа, которого играет Джилл, медали, – была снята на третий день, то есть уже несколько дней назад. Сегодня завершился шестой день съемок.
За заметным исключением Вас и Сандры, все Выжившие, независимо от того, заняты ли они в этот день в съемках или нет, каждый день приходят поддерживать актеров между сценами и помогать с возведением и разборкой декораций, установкой света и звука, костюмами и реквизитом. Некоторые даже используют для этого свои отпускные дни.
Забавно при этом, что хотя именно окрыленная Дарси указала мне путь, повторяя «путь вперед лежит через этого мальчика», ее-то как раз за все время съемок я ни разу в небе не видел. Я этот фильм делаю дня нее, и в самом начале на экране будет надпись: «Посвящается Дарси Гудгейм», а потом в конце будет список памяти, перечисляющий всех погибших в кинотеатре «Мажестик», включая Джейкоба Хансена. Мне пришлось выслушать немало возражений против этого, но тогда я начал говорить, что закрою весь проект, а потом снова раскричался в комнате для заседаний в городской библиотеке и даже в какой-то момент опрокинул кафедру, и в результате Выжившие уступили.
В каком-то смысле удачно, что Сандра отказалась от участия, потому что если бы у нее был голос, то мне никаким образом не удалось бы протащить в титры имя Джейкоба.
Похоже, все, что ни случается, случается не зря.
Эли в последнее время живет у Марка и Тони, потому что там находится вся монтажная аппаратура, а мальчику необходимо иметь полный контроль над процессом, и я его понимаю. Я спросил у Эли, как на нем отражается тот факт, что я не принимаю участия в этой работе и что съемки моего персонажа отнимают у меня очень много сил. Он немедленно согласился освободить меня от этой нагрузки и добавил:
– Тони – сокровище. Я столько всего узнал. Просто потрясающе.
Прежде, чем уйти в дом и заняться написанием этого письма, я провел около часа с Джилл, качаясь в любимом гамаке Дарси. Во все продолжение нашего качания мы в основном молчали, поскольку оба выложились на съемках. Но ближе к концу Джилл обратилась ко мне.
– Лукас? – сказала она.
– Да?
– Ты как, в порядке? Ты в последнее время выглядишь не очень.
Это она сказала любящим, озабоченным голосом, в смысле: «Что я могу для тебя сделать? Как тебе помочь?»
Но я не смог придумать, что Джилл могла бы сделать для меня. Она не обладает способностью разыскивать ангелов. И я сомневаюсь, что ей захотелось бы обсуждать со мной мои странные сны. Нет, она наверняка выслушала бы меня. Джилл готова слушать в любое время, что бы мне ни пришло в голову ей рассказать. Вот только не уверен, что она бы меня услышала. У нее не было возможности понять. А в мире, пожалуй, нет более болезненного переживания, чем высказаться предельно ясно и откровенно и при этом не пробиться сквозь непонимание самого близкого человека.
И поэтому вместо того, чтобы ответить ей на вопрос, я взял ее за руку и держал так, пока оранжевые полосы медленно гасли на западном горизонте.
– Ты очень убедительно выглядишь в роли отцовской фигуры для нашего чудища, – сказала Джилл. – Особенно в сцене, где тебя подстрелили.
Я в ответ сказал ей, что лучшего мэра в истории кинематографа просто не найти, несмотря на то, что некоторые из ее сцен еще только предстояло снять.
– Ты надо мной смеешься, – сказала она.
– Вовсе нет, – сказал я и немного повернулся к ней, чтобы лучше оценить выражение на ее лице.
Она слегка прикусила губу и ткнула меня пальцем в бок, и я понял, что это была просто шутка, так что я улыбнулся, немного расслабился, закинул руки за голову и стал высматривать первую звезду в закатном небе.
– Я никуда не денусь, – сказал Джилл. – Мы доведем это до конца. До самого конца. Чего бы это ни стоило.
Я был не совсем уверен, что именно она имела в виду под «чего бы ни стоило» – прозвучало это довольно мрачно, – но мне было так приятно находиться рядом с ней в гамаке, и поэтому когда она прилегла ко мне плечом, я не отстранился. Мы оставались в таком положении, пока в небе не выскочило сразу несколько звезд, одновременно подмигнув нам.
Тогда я сказал, что устал, а Джилл кивнула, и мы пошли внутрь и забрались вверх по лестнице, каждый в свою спальню. Мне стало интересно, что случилось с домом Джилл. Поскольку она переехала к нам, кто теперь там жил? То, что я не знал ответа на этот вопрос, меня немного пугало, но я отставил эту проблему в сторону и взялся за письмо к Вам, и это меня в значительной степени успокоило.
Что мне сейчас в самом деле помогло бы, так это психоаналитическая встреча.
Если Вам сейчас мешают последствия Вашего первоначального решения отстраниться от анализа анализируемых, то знайте, что я никогда в жизни не стану стыдить Вас за решение взять отпуск. Я буду только невероятно признателен за возвращение из него. Нам даже не обязательно обсуждать перерыв в занятиях – мы можем просто начать с того же места, а про случившуюся паузу никогда не упоминать.