– Дружище, мне кажется, ты просто не готов, – сказал он. – Не уверен, что мы все полностью готовы, но ты, Лукас, особенно. Ты… даже не знаю.
– Исайя, я в полном порядке, – сказал я, прикладывая все усилия, чтобы сохранять зрительный контакт, но нарастающее давящее ощущение внутри моих глаз все же заставило меня отвернуться.
Я уверен, что Исайя не бросил свои усилия прямо на этом месте, но в моей памяти мы с моим лучшим другом мужского пола довели партию до конца в молчании, после чего приняли душ в раздевалке и переоделись. Потом он отвел меня в ресторан, утверждая, что ему необходимо потратить свои ежемесячные представительские.
Мне вспоминается, что на протяжении всего этого я чувствовал себя как бы не полностью присутствующим. Исайя определенно понимал, что я уплыл куда-то далеко, но в то же время было ясно, что он понятия не имел, что с этим можно поделать. Это я был специалистом по проблемам с душевным здоровьем. Исайя управлял старшей школой, а все остальные проблемы отдавал в ведение Бога. Перед тем, как сесть за ранний обед, он прочел молитву, в которой просил «помочь храброму и доброму Лукасу на премьере», но похоже, что она не возымела такого же действия, как предыдущие. Я не ощутил на коже никакого покалывания. Меня не начало трясти. Я, в общем, не почувствовал совсем ничего. Я также не притронулся к еде, и это его видимо огорчило. Он все повторял: «Лукас, тебе нужно поесть».
Мы вернулись ко мне домой и переоделись в смокинги, а потом сели на диван в гостиной, где работал кондиционер, и стали смотреть по телевизору бейсбол в ожидании возвращения Джилл и Бесс с их сеанса неги и лоска. Когда они наконец вошли в дом, их было сложно узнать под слоем макияжа, и прически у них были совершенно непохожи на привычные, но мы с Исайей вовремя опомнились и принялись наперебой говорить, как восхитительно они выглядят, после чего они ринулись вверх по лестнице наряжаться в платья.
– Последний шанс отказаться, – сказал Исайя, но я покачал головой.
Когда подкатил лимузин, Джилл и Бесс все еще переодевались, и Исайя прокричал им наверх, что нам пора, и тогда мы вышли, потому что внутри нас уже ждали Марк и Тони. Не успел я оглянуться, как все мы сидели в длиннющем лимузине. Тони разливал по бокалам дорогое шампанское. Эли ухмылялся до ушей, как ребенок в рождественское утро. Бесс, Исайя и Джилл восхищались роскошеством нашего транспортного средства. Марк поздравлял всех нас по кругу, пока Тони наконец не сказал ему: «Сколько шампанского ты уже выпил?», что заставило его покраснеть.
– Можно открыть люк? – спросил я, потому что подумал, что окрыленная Дарси могла бы уже сопровождать нас, паря в небе над нашими головами.
Марк сказал, что для открытого люка на улице слишком жарко, но Тони крикнул вперед водителю:
– Включай кондиционер на полную, и да будет свет!
Весь остаток нашего путешествия я провел, уставившись в небо, но разглядеть окрыленную Дарси так и не смог. Я изо всех сил старался восстановить ее в своем воображении, но это не помогло. Я почувствовал себя настолько одиноким, что был готов разрыдаться, и, чтобы этого избежать, принялся щипать кожу на руке между большим и указательным пальцем. Потом я впился в это место ногтями с двух сторон, так сильно, что мне стало интересно, не смогу ли я проткнуть кожу насквозь, чтобы мои ногти встретились. Боль помогла мне удержать эмоции при себе.
Потом я услышал, что Джилл шепчет мне в ухо. Она сказала, что я вовсе не обязан ничего делать, если я не готов, в ответ на что я сказал «Я готов» – вернее, прокричал изо всех сил, но понял это только по реакции окружающих. Они резко побледнели, и в лимузине стало очень тихо. Я увидел, что Эли нахмурился, взял себя в руки и сказал:
– Мне непросто сейчас, но вместе с тем для меня это очень важный и значительный момент.
Все облегченно закивали, но мне все равно было ясно, что я испортил своим друзьям поездку в лимузине, и я почувствовал себя еще хуже, чем прежде.
Когда мы подкатили к кинотеатру, выяснилось, что полиция города Мажестик огородила его кордоном. Куда ни глянь, всюду были люди в форме. Я также увидел всамделишную ковровую дорожку, обрамленную красными бархатными шнурами, провисавшими наподобие улыбок между блестящими золочеными стойками. Выжившие стояли в очереди на фотосессию, а представители прессы выкрикивали в их сторону какие-то вопросы.
Мы вышли из лимузина и присоединились к стоящим на дорожке, и тут я к своей радости заметил среди присутствующих Сандру Койл. На ней было изящное черное платье и черные перчатки до локтя, и она также была украшена длинными сережками с бриллиантами и бриллиантовым колье. Уиллоу тащила за ней огромный портрет Грега Койла – тот самый, с которым я повстречался в гостиной в особняке Койлов. Приблизившись на достаточное расстояние, я смог расслышать, что Сандра вещает о целительных свойствах кинематографа. И о том, как она с самого начала была полностью на стороне нашего предприятия. И о том, как она была горда не только присутствовать здесь сегодня, но и помочь с финансированием проекта.
– Иногда голосовать следует деньгами, – заявила она, глядя прямо в камеру, и блеснула неправдоподобно белозубой улыбкой. Репортеры ловили на лету каждое слово, послушно записывая ее речь на миниатюрные записывающие устройства, протянутые в ее сторону.
Я вопросительно посмотрел на Марка и Тони.
– Сандра оказалась поздним вкладчиком, – сказал Марк.
– Поздним в смысле поздним вечером. Вчера, – пояснил Тони, толкнув меня в бок.
– Победителей все любят, – сказал Исайя.
Я понимаю, что на бумаге все это выглядит немного издевательски, но на самом деле я действительно был рад, что Сандра пришла на премьеру, поскольку это означало, что все Выжившие были снова вместе, были единым целым.
Тут с меня начал ручьем катиться пот. Я решил, что это просто августовская жара, несмотря на то, что нас обдували огромные вентиляторы. В мою сторону было направлено невероятно много камер и телефонов, непрерывно вспыхивающих, потом какая-то девушка вела меня за руку мимо репортеров, повторяя, что я, к сожалению, не смогу ответить на их вопросы, потом мы быстро прошли мимо места, выделенного под фотосессию, хотя я знал, как Джилл хотелось в ней участвовать, потом Джилл сказала, что будет ждать меня уже на местах, рядом с траурной лентой, помещенной Марком и Тони на кресло, в котором была застрелена Дарси, а потом я оказался в личной уборной Марка и Тони, глядя в зеркало и не понимая, является ли все еще мною тот человек, с которым я поддерживаю визуальный контакт.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем моя сопровождающая принялась стучать в дверь, говоря, что пришло время мне произнести речь, но этого времени оказалось достаточно, чтобы я потерял последнюю связь с действительностью. Я обнаружил себя в раннем фильме Спайка Ли – я скользил вперед, не передвигая ноги. Потом я оказался за кулисами, а на сцене Марк, Тони и Эли обсуждали искупающую и объединяющую силу искусства, повторяя, насколько несгибаемым оказался дух города Мажестик в штате Пенсильвания, и выражая уверенность, что таким он навсегда и останется.
Внезапно я понял, что они говорят обо мне, не упоминая при этом моего имени, и приписывают мне свойства, которыми я больше не обладаю. Наконец я услышал, что Марк провозгласил:
– Дамы и господа, прошу приветствовать – Лукас Гудгейм!
Весь Большой зал вскочил на ноги, и раздались такие громкие аплодисменты, что я начал опасаться за целость штукатурки. Моя сопровождающая легонько подтолкнула меня, и я выплыл на сцену перед красным бархатным занавесом, снова без участия ног – я ими вообще не шевелил, не говоря уж о том, чтобы ставить их по очереди одну впереди другой. Когда я добрался до середины, Эли протянул мне микрофон, и они все вышли в противоположную кулису.
Овация продолжалась еще какое-то время, но в конце концов все снова уселись, издав при этом характерный звук сотен людей, одновременно занимающих свои места. Потом наступила мертвая тишина. Мне прямо в глаза светил прожектор, поэтому лица публики сливались в единое пятно, делая невозможным для меня выделить из них окрыленную Дарси. Меня это обеспокоило, но вскоре я вспомнил, что Дарси, если она вообще явится, не станет сидеть в кресле, а будет парить в воздухе. Я понимал, что мне требуется вызвать к жизни сильного Лукаса, чтобы он произнес необходимые слова, почтил память погибших и подкрепил дух собравшихся, но я был полностью поглощен желанием в последний раз увидеть свою жену в ангельском обличье.
«Запрокинь голову и подними лицо кверху», сказал у меня в голове какой-то подозрительный незнакомый голос.
Мне и так очень хотелось сделать именно это, но тут меня полностью парализовал внезапный ужас.
«Посмотри наверх! Сейчас же!» – приказал голос, и меня начало неудержимо трясти.
– Лукас! Все в порядке! – услышал я голос Джилл из зала. – Я иду!
Судя по доносившимся до меня звукам, люди вставали, чтобы дать Джилл проход, а она спешила к сцене, на которой я стоял. Я различал ее торопливые шаги. Потом они перешли в бег. Я понял, что мое время почти истекло.
«Пора!» – сказал темный голос. – «Хватит!»
Я почувствовал, будто кто-то схватил меня сзади за волосы и потянул вниз, так что мое лицо задралось кверху и я вынужден был посмотреть на потолок – на Микеланджело в варианте для Мажестика, как Дарси всегда его называла. На картину, которую мы с ней восхищенно разглядывали всякий раз, когда оказывались в этом здании. Я увидел и солнце, и небо, и облака. Но кроме них я увидел еще и то, что бросило меня на колени. Потом я закричал. Потом стал колотить себя по голове, по груди, по бедрам. Потом принялся сдирать ногтями кожу с лица. Я значительно преуспел в нанесении себе ущерба, прежде чем добрые горожане сумели меня скрутить, под всхлипывания Джилл, которая непрерывно бормотала извинения.
Вскоре я, крепко прикованный к носилкам, уносился прочь в машине скорой помощи, и два молодых фельдшера, едущих со мной, уверяли меня, что все будет хорошо. Хорошо не будет еще очень долго, в этом я был уверен. Поэтому я продолжал кричать.