[623]. Фая забрала из дому свою камеру, которую потом, в лесу, закапывала в землю, когда отправлялась на свои частые партизанские задания. Наряду с объективом ружье стало ее лучшим другом, и она по ночам обнимала его, как любовника, сознавая, насколько искорежила война ее сексуальное развитие. «Я лишилась юности самым болезненным образом, – вспоминала она. Фая любила танцевать, но с танцами было покончено. – Мою семью убили, подвергнув жестоким истязаниям. Я не могла позволить себе развлекаться и испытывать радость»[624]. Однажды она, очнувшись ото сна, увидела собственную винтовку, нацеленную ей в голову человеком, чьи притязания она отвергла (слава богу, кто-то из друзей разрядил ружье), но в целом она чувствовала себя как «один из тех мальчиков», с которыми ела из общего котла (каждый доставал ложку из своего сапога), делилась своей долей табака, набитого в самокрутку, пробиралась через нашпигованные минами леса, и ей наряду с ними была оказана высшая военная почесть – казнить ударами штыков группу пойманных шпионов. (Фая намеренно опоздала на место казни, чтобы не участвовать в убийстве; она была отчаянно храброй, но жестокой – никогда.)
Все это время она скрывала свое еврейское происхождение, каждый раз во время Песаха придумывая предлоги, чтобы есть в одиночестве. Только сорок лет спустя она призналась, что мужчина, который был ей небезразличен, игнорировал ее потому, что сам скрывал свое еврейство и боялся, как бы их связь не показалась подозрительной. Даже среди повстанцев приходилось постоянно таиться.
Так было, пока ты не попадал в один из партизанских отрядов, состоявших полностью из евреев. Эти уникальные объединения обычно организовывались еврейскими активистами в самых густых лесах на востоке. Поначалу это были семейные лагеря, где прятались беженцы (знаменитый отряд Бельских, еврейское боевое соединение, насчитывавшее 1200 человек, принимал всех евреев), которые также совершали диверсионные акции. В отряде было гораздо больше женщин, некоторые из них ходили на всякого рода задания, другие несли караульную службу[625]. Однажды в Рудникский лес[626] прибыла большая группа евреев, готовых к партизанским действиям. Это были товарищи из Вильно[627].
После подпольной встречи с Аббой Ковнером, на которой он отчеканил: «Мы не пойдем, как овцы, на убой», различные виленские еврейские движения быстро и охотно сомкнули свои ряды, образовав FPO – идишский акроним Объединенной партизанской организации. В качестве курьеров, организаторов и диверсантов в ней действовало большое количество женщин, в том числе товарищи из «Юного стража» Ружка Корчак и Витка Кемпнер.
Еще в 1939 году, когда Гитлер напал на Польшу, миниатюрная Ружка Корчак проделала триста миль по «подземной железной дороге»[628], созданной для побега евреев, и добралась до Вильно. Там она поселилась в бывшей богадельне, где теперь помещалась тысяча подростков, беженцев-сионистов, ждавших алии, которую тогда еще можно было совершить из Вильно (город внезапно оказался под литовским правлением). Семья, школа, проблемы, мечты – ничто из старой жизни Ружки теперь не имело значения. Ее великолепная способность слушать собеседника и разрешать конфликты быстро сделала ее лидером.
Однажды утром[629], когда Ружка была поглощена чтением книги о социалистическом сионизме, к ней подошла жизнерадостная девушка с длинными ресницами и спросила на безупречном польском:
– Зачем тебе такая серьезная книга?
– Мир – серьезное место, – ответила Ружка.
В родном городе Ружки евреев было мало, и когда ее учительница в классе позволила себе антисемитское замечание, она замкнулась, стала робкой белой вороной, проводившей все свободное время в библиотеке.
– Я думаю, что не так уж он серьезен, – возразила девушка, которую звали Виткой. И добавила, что если даже и так, то: – Тем более не сто́ит читать серьезные книги.
Ее любимой книгой был «Граф Монте-Кристо».
Витка оказалась в Вильно после того, как сбежала из своего маленького городка, выбравшись из окна уборной в синагоге, где нацисты заперли всех евреев. Будучи одной из лучших учениц еврейской школы, Витка первой из женщин вступила в «Бетар» и получила там «полувоенную» подготовку. Она считала себя польской патриоткой и успела поучаствовать в разных молодежных движениях, прежде чем остановилась на «Юном страже», но она никогда не была склонна к догматизму.
Ружка и Витка быстро сдружились. Ружке были свойственны принципиальность и сдержанность; Витке – неистребимое легкомыслие, несмотря на все потери. Однажды они заметили нескладного активиста «Юного стража», наблюдавшего за молодыми людьми. Шляпа у него была глубоко надвинута на лоб. Все считали его привлекательным, а Витка находила странным. Никто не решался подойти к нему. «Мне было интересно, почему никто с ним не разговаривает, – рассказывала потом Витка. – Неужели он такой страшный?» Она подошла к нему и поздоровалась[630]. Это был Абба Ковнер.
Когда Вильно оккупировали русские, Витка сбежала, но вернулась, когда нацисты снова взяли город. Если немцы все равно везде, подумала она, то лучше быть там, где Ружка. Она ехала на попутке с каким-то нацистом, но когда призналась ему, что она еврейка, тот запаниковал и удрал от нее. Тогда она забралась в товарный поезд и, приехав в Вильно, бесстрашно пошла по тротуару, без желтой заезды. Ружка остолбенела, увидев ее.
– Ты сумасшедшая? Хочешь, чтобы тебя убили?[631]
Вместе они перебрались в гетто, спали на одной кровати, всячески увиливали от широкомасштабных жестоких «акций» – однажды выдали себя за жен офицеров[632]. Как-то «Юный страж» послал Витку на арийскую сторону. Ружка покрасила ей волосы, но цвет получился рыжий, тогда они заплатили еврейскому парикмахеру, чтобы он перекрасил ее[633], предварительно обесцветив волосы перекисью. По словам Ружки, «даже цвет волос не мог отвлечь внимание от ее длинноватого еврейского носа и типично еврейского взгляда»[634]. Несмотря на это, Витка была готова с безграничной уверенностью дурачить поляков. Дурачить немцев, заметила она, легко: «Немцы верят тому, что им говорят»[635]. Однажды, забыв взять свою желтую звезду, она прикрепила на рукав желтый осенний лист[636].
В декабре 1941 года ей поручили привести Аббу, который прятался в женском монастыре и был одет как монашка. Она привела его в гетто на встречу с Сарой, девушкой, выжившей в понарской бойне. Выслушав ее рассказ, он понял, что единственный выход – вооруженное восстание, созвал то самое знаменитое новогоднее собрание, инициировал создание FPO и поселился вместе с девушками. Все трое спали в одной кровати. «Я сплю посередине»[637], – рассказывал Абба одному из бойцов. Они и по гетто ходили втроем – рука в руке, рука в руке, – возбуждая слухи о ménage à troi[638]. (Легенда гласит: когда кто-то спросил Витку, почему она присоединилась к Сопротивлению, она, не задумываясь, ответила: «Ради секса!»[639])
При активнейшем участии Витки и Ружки FPO накапливало оружие, камни и бутылки с серной кислотой. Стены своего штаба группа обложила «пуленепробиваемыми» томами Талмуда, ребята печатали на машинке призывы к сопротивлению и планировали восстание.
Потом Абба – в порядке декларации своей любви[640] – послал Витку на важное задание. Ее задачей было[641] взорвать немецкий состав с солдатами и боеприпасами. В течение двух недель она покидала гетто каждую ночь, изучая железнодорожное полотно в поисках наилучшего места для закладки бомбы: где-нибудь подальше от евреев, чтобы во время взрыва никто из них не пострадал и никого из них не обвинили и не подвергли наказанию, но в то же время близко к лесу, где диверсанты могли бы спрятаться, однако и не слишком далеко от гетто, чтобы Витка могла выйти из него и вернуться вовремя. Она очень тщательно изучила пути, обращая внимание на мельчайшие детали, поскольку диверсия должна была быть совершена в самый темный час ночи. Железная дорога охранялась немцами, для гражданских лиц доступ к ней был закрыт. Не раз Витку останавливали.
– Я просто ищу свой дом, – лгала она. – Я понятия не имела, что тут запрещено находиться.
Она отходила от доверчивого нациста и снова приближалась к полотну где-нибудь подальше.
Однажды, не сумев вернуться в гетто обычным путем, поскольку впереди лаяли собаки и уже настал комендантский час, Витка наткнулась на немецкий полигон. Ее чуть не застрелили. Тогда она, в слезах, притворившись заблудившейся, подошла к солдату[642]. Тот сжалился и приказал двум другим солдатам проводить ее. Витка утверждала, что каждый раз, когда она попадает в опасную ситуацию, на нее нисходит «ледяное спокойствие»[643], ощущение, будто она смотрит на происходящее со стороны, а потому может оценить обстоятельства и найти способ благополучно выкрутиться из них.
Теплой июльской ночью она покинула гетто вместе с двумя юношами и одной дев