[797], что нацисты силой заставили ее раздеть свою маленькую дочку и смотреть, как ту насилуют собаки.
Бэля и другие узницы страшно боялись выходить на работу и решили: если это произойдет еще раз, вся бригада восстанет. После третьего случая изнасилования собаками, когда в лес потащили очередную жертву, все двадцать женщин начали истошно кричать. Эсэсовцы заперли их в подвале, где заставили стоять на протяжении четырех суток и покормили за все это время только один раз. Женщины были сломлены физически, но их утешало сознание, что они оказали сопротивление, они сплачивались, защищая друг друга.
Женщины в лагерях, в том числе в Освенциме, в порядке сопротивления намеренно портили продукцию и снижали производительность: ослабляли нити при тканье, нарушали пропорции частей бомб, засовывали куски проволоки в шарикоподшипники и на всю ночь оставляли открытыми окна, чтобы замерзали и лопались трубы[798]. Из-за бракованных боеприпасов немецкие орудия «стреляли в обратную сторону» или взрывались. Фаня Файнер[799], белостовчанка из семьи бундовцев, иногда подсыпала песок вместо пороха в снаряды, которые делала на заводе.
Когда Фане должно было исполниться двадцать лет, ее подруга Златка Питлук[800] решила, что такое рубежное событие нужно отпраздновать. Умелая рукодельница, она, рискуя жизнью, насобирала разные материалы на территории лагеря, слепила их размоченным и размятым хлебом и соорудила поздравительную открытку-раскладушку в форме сердца – что-то вроде альбома для автографов, которые были тогда популярны. На этом маленьком сувенире, обтянутом алой тканью (оторванной от Златкиной спрятанной комбинации), красовалась буква «Ф», вышитая оранжевыми нитками. Златка пустила свой «буклетик» по рукам, и восемнадцать узниц, в том числе Анна[801], написали в нем свои пожелания Фане ко дню рождения. Рискуя жизнью, они, каждая на своем родном языке – польском, иврите, немецком, французском – оставили свои послания на восьми искусно сложенных в форме клевера лепестках.
«Свобода, Свобода, Свобода – вот мое пожелание тебе в день рождения», – написала женщина по имени Маня.
«Наша победа в том, чтобы не умереть», – написала другая.
Одна женщина процитировала польское стихотворение: «Весело смейся… будь в танце легка… А когда постареешь, надень очки и вспомни, через что нам когда-то пришлось пройти»[802].
Товарищество, близость, порой интимная, носившая характер вызова, давали женщинам надежду и помогали выстоять.
В конце концов Эстер согласилась украсть порох.
Сестра Анны отрабатывала двенадцатичасовые смены на станке, прессовавшем порох – сланцево-серый, имевший консистенцию крупной соли, – в брикетики размером с игральную шашку. Они служили запалами для бомб.
Анна прошла по едко пахнувшему, заполненному пылью коридору мимо нескольких надзирателей и направилась в Pulverraum, делая вид, что собирает мусор. Рабочее место Эстер находилось возле двери; она отдала Анне небольшую металлическую коробочку, в какие сбрасывали отходы. Среди этого мусора Эстер спрятала кусочки пороха, завернутые в обтрепанные лоскутки. (Лоскутки были оторваны от рубашки или представляли собой разорванный носовой платок, выменянный на хлеб.) Подойдя к своему столу, Анна достала узелки и сунула их под платье. В туалете они с Алей поделили узелки и спрятали их в одежде. В конце дня, перед возвращением в лагерь, Эстер и на себе несла несколько кусочков – идти надо было почти целую милю в деревянных башмаках, под дождем, снегом или палящим солнцем. Если случалась проверка, девушки встряхивали одежду, брикетики пороха падали на землю, и они затаптывали их ногами. Собранный порох Аля отдавала Розе.
Это проделывали не только они. Существовала целая сеть из примерно тридцати еврейских женщин в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет[803], которые крали хороший порох и подменяли его отходами. Они проносили взрывчатку в спичечных коробка́х, во влагалищах или между грудями. Заворачивали миниатюрные кусочки в бумагу и совали в карманы своих грубых синих платьев. За день три девушки могли собрать до двух чайных ложек пороха. Марта Биндигер, одна из близких подруг Анны и тоже «собирательница», копила добычу в тайниках в течение нескольких дней, пока не появлялся «сборщик». Так, одна цепочка состояла из четырех девушек, не знавших друг друга. Весь порох оседал у Розы, которая осуществляла связь между разными фракциями Сопротивления.
Она отдавала порох мужчинам – членам зондеркоманд, которые имели доступ в женскую часть лагеря для уборки трупов. Те уносили взрывчатку в суповых кастрюлях с двойным дном, в швах фартуков[804] и в тележках, на которых вывозили трупы евреев, умерших за ночь. Пакеты с порохом прятали под мертвыми телами, а потом – в крематории. Один русский узник изготавливал бомбы, используя пустые банки из-под сардин или гуталина в качестве оболочки. Девочку-подростка Кити Феликс[805] заставляли сортировать пиджаки умерших узников, обыскивая их при этом на предмет наличия ценностей. Если находила, она крала бриллианты и золото и прятала добычу за уборной на улице; ценности меняли на взрывчатку.
Девушки жили в страхе и волнении. А потом вдруг – смятение. Безо всякого позывного, без предупреждения. Назначенное время месяцами тщательно готовившегося восстания пришлось срочно менять, потому что зондеркоманда узнала: всех немедленно отправляют в газовую камеру.
Сейчас или никогда!
Седьмого октября 1944 года еврейское подполье с молотками, топорами, камнями напало на эсэсовцев и взорвало один из крематориев[806], использовав для поджога тряпки, пропитанные маслом и спиртом. Выкопав спрятанное оружие, они убили нескольких эсэсовцев из охраны, других ранили; самого главного нацистского садиста сожгли живьем в печи. Потом прорвались через колючую проволоку и побежали.
Но недостаточно быстро. Нацисты успели застрелить триста человек, после чего провели «инвентаризацию» трупов, выложив их «строем». Еще несколько сотен узников сбежали, воспользовавшись суматохой; все они тоже были пойманы и убиты.
Во время последовавшего обыска нацисты нашли самодельные гранаты: жестяные банки, набитые порохом, который и привел их в Pulverraum[807]. Было проведено тщательное расследование. Людей хватали и пытали; осталось много противоречивых воспоминаний о доносах и предательствах. По свидетельству Анны, их соседку по бараку Клару поймали на краже хлеба, и она выторговала себе смягчение наказания, выдав Алю. В свою очередь, Аля под пытками призналась, что в деле участвовали Роза и Эстер. По еще одной версии[808], у нацистов был внедренный агент, получех-полуеврей, который соблазнял Алю шоколадом, сигаретами и любовью, пока она не выдала ему их имена.
Эстер посадили в карцер. Анна была до смерти напугана и подавлена. Однажды ее тоже привели на допрос и избили в порядке предупреждения. Били хлыстами по лицу до крови. Потом «добрый следователь» участливо спросил: кто воровал порох? Зачем? Где? Что тебе рассказывала сестра?
Анна тупо смотрела на него, не произнося ни слова.
– Эстер во всем призналась, – сказал он, – так что ты тоже можешь нам все рассказать.
– Как Эстер могла признаться в чем бы то ни было, если она невиновна и она не лгунья? – спросила Анна.
Ее отпустили и, слава богу, вернули Эстер в барак. Она вся была сине-черная. Кожа лентами свисала у нее на спине. Она не могла ни двигаться, ни говорить. Марта и Анна заботились о ней, и ей стало лучше.
Однако через несколько дней нацисты вернулись за Алей, Эстер, Розой и бендзинкой Региной, которая была в Pulverraum’е бригадиром.
Девушек приговорили к повешению[809]. Анна совершенно обезумела; Марта сдала ее в лазарет, чтобы удержать от самоубийства. Она пыталась установить контакт с ее сестрой, повидаться с ней, но это ей так и не удалось.
Один заключенный – участник подполья, земляк Розы, напоил охранника пыточного бункера, и тот пустил его к Розе. «Я вошел в камеру, – вспоминал Ной Заблудович. – На холодном цементном полу лежала фигура, напоминавшая кучу тряпья. Услышав, что дверь открылась, Роза повернула ко мне лицо… А потом произнесла свои последние слова. Она сказала, что никого не выдала. Просила передать товарищам, чтобы они ничего не боялись. Что мы должны продолжать». Она ни о чем не сожалела, не просила прощения, она хотела умереть, зная, что движение продолжит свою работу. Она вручила ему записку для оставшихся товарищей. Вместо подписи внизу стоял призыв: «Chazak V’Amatz» – будьте сильными и смелыми.
Эстер написала последнее письмо Анне и еще одно Марте – с просьбой: «Позаботься о моей сестре, чтобы мне было легче умирать».
«Сестры по лагерю» действительно были семьей.
В день казни повесили четырех женщин, это была редко устраивавшаяся публичная экзекуция, призванная запугать узниц и отвратить их от дальнейших диверсий и бунтов. Двоих повесили во время дневной, двоих – во время ночной смены. Всех еврейских узниц заставили смотреть; тех, кто хоть на миг отводил глаза, били. Анну подруги спрятали, чтобы она этого не увидела. Но она услышала. «Барабанная дробь, – описывала она позднее эту сцену, – рык из тысяч глоток, все остальное – в тумане». Бэля Хазан тоже присутствовала – в качестве медсестры, назначенной уносить трупы.