— Вы не имеете права резать сеть и мучить этих четырех человек!
Большой начальник ответил ему оскорблением на языке хинди. В тот же миг, как мальчишка, как сумасшедший, Шошибушон прыгнул с берега в лодку, набросился на сахиба и принялся его колотить.
Что произошло потом, он не помнил. Очнулся он в полицейском участке, и вряд ли нужно говорить, что то обращение, какому он подвергся, не принесло ему ни морального удовлетворения, ни физического облегчения.
IX
Отец Шошибушона нанял адвоката и прежде всего добился освобождения сына на поруки. После этого начались хлопоты, связанные с судебным процессом.
Все рыбаки, которым принадлежала уничтоженная сеть, жили в одном округе с Шошибушоном и были подвластны тому же заминдару. Когда с кем-нибудь из них случалось несчастье, они приходили к Шоши, как к юристу, за советами. Те, кого задержал сахиб, тоже были знакомы Шошибушону.
Шоши созвал и предупредил их, что выставит в качестве свидетелей. Они очень испугались: у них семьи, дети, — где им искать спасения, если они поссорятся с полицией? Ведь у каждого только одна голова на плечах. Убыток они понесли, это верно, тут уж ничего не поделаешь, а теперь им еще себе же на горе выступать свидетелями!
— Господин, ты вовлек нас в большую беду! — говорили они.
Но после долгих уговоров они все же согласились рассказать всю правду.
Когда Хоркумар отправился как-то по делам в суд и зашел поклониться сахибам, англичанин-полицейский, смеясь, сказал ему:
— Наиб-бабу, я слышал, твои арендаторы собираются давать ложные показания против полиции?
Наиб испугался:
— Как? Да разве это возможно! До чего же обнаглели эти сыновья грязной касты!
Вскоре из газет стало известно, что на суде адвокат не сумел защитить Шошибушона.
Шошибушон признал, что после того, как ему нанесли оскорбление, он вскочил в лодку и ударил англичанина. Но главная причина в том, что сахиб разрезал сеть и арестовал ни в чем не повинных рыбаков.
Рыбаки же один за другим показали, что сахиб сеть не резал, а только подозвал их к лодке и записал имена.
Но это еще не все. Несколько односельчан Шошибушона показали, что они в то время совершали свадебную поездку и, находясь недалеко от места происшествия, видели собственными глазами, как Шошибушон вдруг, ни с того ни с сего, набросился на полицейского.
При таких обстоятельствах обвинительный приговор, вынесенный Шошибушону, нельзя было считать несправедливостью. Приговор был суров, так как Шошибушон обвинялся в нескольких преступлениях: побоях, незаконном вторжении в лодку, сопротивлении законным действиям полиции и т. д. Все это подтверждалось исчерпывающими доказательствами.
Шошибушон должен был оставить любимые книги в своем маленьком домике и пять лет провести в тюрьме. Его отец хотел подать апелляцию, но Шошибушон решительно воспротивился. Он сказал:
— Хорошо, что я должен идти в тюрьму. Железные цепи не лгут, а «свобода» за стенами тюрьмы обманула меня, бросила меня в беду. Что же касается общества, то в тюрьме гораздо меньше лжецов и неблагодарных, чем на воле, хотя бы потому, что там меньше места.
X
Вскоре после того как Шошибушона заключили в тюрьму, умер его отец. Больше у него никого не осталось. Правда, был еще брат, но он уже давно работал в Центральных провинциях: там он построил дом, обзавелся семьей и возвращаться на родину не собирался. Все имущество, оставшееся после отца Шошибушона, захватил посредством различных уловок и ухищрений наиб Хоркумар.
Судьбе было угодно, чтобы Шошибушону пришлось в тюрьме перенести больше страданий, чем другим заключенным. И все-таки долгие пять лет прошли.
Снова наступил период дождей. Исхудавший, с опустошенным сердцем, Шошибушон вышел из тюрьмы. Он получил свободу. Кроме нее, за стенами тюрьмы у него ничего и никого не было. Бездомному, одинокому, выброшенному из общества Шошибушону большой мир казался бесприютной пустыней.
Он стоял и размышлял, как ему связать разорванную нить жизни, с чего начать. Внезапно перед ним остановился большой экипаж, запряженный парой лошадей. Вышедший из него слуга спросил:
— Ваше имя Шошибушон-бабу?
— Да.
Слуга распахнул дверцу экипажа и вытянулся, ожидая, когда он сядет.
— Куда вы меня повезете? — спросил изумленный Шошибушон.
— Вас приглашает мой хозяин.
Любопытство прохожих становилось несносным, поэтому Шошибушон сел в карету, не вступая в дальнейшие разговоры со слугой. «Конечно, это какое-то недоразумение, — думал он, — но ведь надо же куда-нибудь идти. Может быть, эта ошибка и будет началом моей новой жизни».
В тот день в небе шла игра облаков и солнца; растянувшиеся вдоль дороги затопленные дождями темно-зеленые рисовые поля пестрели сменой света и тени. Возле базара стояла, накренившись, старая коляска, а неподалеку от нее, у съестной лавки, группа нищенствующих монахов-вишнуитов[41] пела под аккомпанемент гупиджонтры[42] и барабана:
Вернись, вернись, о владыка, вернись!
В мое голодное, жаждущее, измученное сердце,
о владыка, вернись!
Экипаж двигался, и песня доносилась уже издалека:
О жестокий, вернись! Мой ласковый, нежный, вернись!
О прекрасный, как освежающая грозовая туча, вернись!
Песня слышалась все слабее, все неразборчивее — ее уже нельзя было понять. Но ритм ее взволновал Шошибушона, и он продолжал напевать про себя, придумывая стих за стихом, не в силах оборвать песню:
Мое вечное счастье, вернись! Мое вечное горе, вернись!
Мое счастье и горе, мученье, богатство, приди ко мне!
Мой вечно желанный, вернись,
Мой всегда любимый, вернись!
О неверный, о вечный, в объятия вернись,
Мне на грудь вернись, в мои очи вернись,
В мой сон, мои грезы, в мой дом, в мою радость,
Во всю мою жизнь вернись!
В мой смех вернись,
В мои слезы вернись!
В мою любовь, в мой обман,
В мою гордость вернись!
В мою память вернись, в уваженье вернись,
В мою веру и дело, заботу, стыд, жизнь, смерть вернись!
Карета въехала в сад, обнесенный оградой, и остановилась перед двухэтажным домом. Шошибушон перестал петь. Не спрашивая ни о чем, он последовал за слугой.
В комнате, куда он вошел, вдоль стен стояли стеклянные шкафы, заставленные книгами в разноцветных переплетах. При виде их он почувствовал себя вторично освобожденным из тюрьмы. Эти красивые книги с золотым тиснением показались ему знакомыми украшенными драгоценными камнями воротами, за которыми скрывался мир счастья.
На столе что-то лежало. Наклонившись, близорукий Шошибушон увидел сломанную грифельную доску и на ней несколько старых тетрадок, истрепанный «Дхарапат», «Котхамалу» и «Махабхарату» Каширама Даса[43].
На деревянной рамке грифельной доски чернилами были написаны почерком Шошибушона большие буквы: «Гирибала Деби». Это же имя было написано его почерком на тетрадях и книгах. Шошибушон понял, куда он попал. Сердце его забилось. Он посмотрел в открытое окно и что же увидел? Тот маленький дом с решетками на окнах, ту неровную деревенскую дорогу и ту маленькую девочку в полосатом сари… И свою спокойную, безмятежную жизнь тогда…
В той счастливой жизни не было ничего необыкновенного или исключительного: в незаметной работе, в маленьком счастье протекал день за днем, и среди незначительных событий его жизни на фоне его собственных занятий особенно выделялось обучение маленькой ученицы. Одинокая жизнь в домике на краю дороги, этот покой, это маленькое счастье, это маленькое личико маленькой девочки — все снова засияло перед ним, как недоступная, небесная мечта вне времени и места.
Картины и воспоминания тех дней, сливаясь со светом сегодняшнего грустного утра и нежным мотивом вишнуитской песни, звучали в его душе прекрасным, сияющим напевом. Печальное, гордое личико обиженной девочки, стоящей посреди грязной узкой дороги, пролегающей в джунглях, возникло перед его глазами, как прекрасный образ, созданный самим богом. Снова послышались жалобные звуки песни, и ему показалось, что на лице деревенской девочки отразилось безысходное горе всего мира. Закрыв лицо руками и опираясь локтями на стол, тетрадку и книги, он погрузился в воспоминания о тех днях.
Послышались легкие шаги. Молодой человек поднял голову. Перед ним, держа серебряный поднос с фруктами и сластями, в молчаливом ожидании стояла Гирибала. Он поднял голову, и Гирибала, в белом вдовьем сари без всяких украшений, опустилась перед ним на колени, низко склонив голову.
Когда вдова поднялась и с любовью посмотрела на измученного, исхудавшего Шошибушона, слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам.
Шошибушон попытался задать ей обычный вопрос о здоровье, но не мог выговорить ни слова. Слезы стояли в его горле — невыплаканные слезы, — и невысказанные слова застыли в сердце…
Толпа нищих паломников остановилась перед домом и запела, повторяя снова и снова:
Вернись, о вернись!..
1984
НЕСЧАСТЬЕ
К концу дня буря разыгралась еще сильнее. Лил проливной дождь, гремел гром, сверкали молнии — казалось, в небесах шла ожесточенная война между богами и демонами. Словно знамена разрушения мира, мчались черные тучи. Мятежные волны с глухим рокотом плясали по всей шири Ганга, а огромные деревья в садах беспорядочно махали ветвями и со страшным стоном раскачивались из стороны в сторону.
В это самое время в одном из домов Чандернагора, в комнате с плотно закрытыми окнами, при свете лампы, на циновке у кровати сидели муж и жена и разговаривали.