е знаю, виноват ли голод или еще что-нибудь, но у девушки временами бывают острые колики. Тебе нужно как следует заняться ею… Эй, Тулси, позови сюда Курани!
В это время Курани заплетала волосы; она прибежала к Хоркумару с вьющейся по спине косой и вопросительно посмотрела на нас нежными газельими глазами.
Увидев, что Джотин колеблется, Хоркумар-бабу прибавил:
— Ты зря стесняешься, Джотин. По виду она совсем взрослая, но представь себе зеленый кокос: внутри у него вместо сока вода и мякоть еще совсем незрелая. Она еще ничего не понимает, и, пожалуйста, не относись к ней, как к женщине, — она совсем еще дикая газель.
Джотин приступил к исполнению своих обязанностей врача, но не нашел у девушки никакой болезни.
— Она совершенно здорова, — определил он.
В комнату неожиданно вошла Потол.
— Ты, наверно, хочешь проверить, в порядке ли у нее сердце? — сказала она и, поцеловав девушку, добавила, обращаясь к Курани: — Тебе нравится мой братик?
Девушка кивнула головой:
— Да.
— Ты выйдешь за него замуж?
Курани вновь утвердительно наклонила голову. Потол и Хоркумар-бабу одновременно рассмеялись. Курани, не понимая, в чем смысл шутки, тоже засмеялась.
Джотин покраснел и рассердился:
— Ну, Потол, ты позволяешь себе слишком много, ты нехорошо себя ведешь!.. Хоркумар-бабу, вы даете своей жене слишком много воли.
Хоркумар-бабу ответил:
— Тогда бы я не имел никакой надежды на то, что она простит мне мои слабости. Но, Джотин, ты совсем не знаешь Курами и поэтому так волнуешься. Так ты, пожалуй, действительно научишь ее стыдиться. Как ни старайся, ты все равно не сможешь заставить ее съесть плод с древа познания. Все привыкли над ней подшучивать. И если ты, наоборот, будешь слишком серьезным, то она почувствует себя не в своей тарелке.
— Вот поэтому у меня с Джотином никогда не было согласия. С детства мы только ссоримся — он слишком серьезен, — добавила Потол.
Хоркумар-бабу возразил:
— Ссориться таким образом, наверно, вошло у тебя в привычку?
— Вот и неправду ты говоришь! С тобой ругаться мне неприятно, я и не пытаюсь.
— Я с самого начала признаю себя побежденным.
— Ты многого этим достигаешь. Если бы ты сдавался не сразу, то мне это доставляло бы больше удовольствия.
Ночью было душно. Джотин открыл в спальне окна. Он долго не мог заснуть и думал. Какая страшная тень должна была лечь на душу девочки, родители которой умерли от голода на ее глазах! Как она должна была повзрослеть в те страшные дни! Разве можно над ней подшучивать? Всевышний ее пожалел, закрыл покрывалом ее разум. Не дай бог ему развиться — какую жестокую игру судьбы ей придется тогда увидеть…
Сегодня днем Джотин смотрел на ясное весеннее небо, сиявшее сквозь листву деревьев; вокруг все было пропитано нежным ароматом молодых побегов кокосовой пальмы, и в его душе вся вселенная была окутана туманом красоты. Но эта недалекая девушка с глазами газели разогнала туман. За поднятым занавесом, за шелестами, шорохами, щебетаньем птиц показался огромный реальный мир, изможденный, голодный, измученный жаждой.
На следующий день вечером у Курани был приступ болезни. Потол немедленно вызвала Джотина. Тело девушки свела судорога. Джотин послал за лекарствами и распорядился сейчас же приготовить грелку.
Потол и тут не переставала язвить:
— Ты стал таким важным доктором, а не догадался натереть ей ноги горячим маслом! Не видишь, ступни совсем холодные.
Джотин поспешно стал втирать масло и массировать ноги Курани. Лечение затянулось до самой ночи.
Вернувшийся со службы Хоркумар часто справлялся о здоровье девушки. Джотин понял, что отсутствие жены выбивало Хоркумара из привычной колеи, — вряд ли иначе он столько раз справлялся бы о здоровье больной.
— Иди, Хоркумар волнуется, — сказал он Потол.
— Чего ты вмешиваешься в чужие дела? — возразила та. — Мне совершенно ясно, кто на самом деле волнуется. Тебе только и нужно, чтобы я ушла. Хоть бы иногда ты чувствовал стыд или уж покраснел бы! Кто бы подумал, что у тебя в душе может быть такое…
— Ладно, дело, конечно, твое, оставайся здесь. Запомни: единственное, что мне нужно, — не слышать тебя. Я, разумеется, ошибся. Хоркумар-бабу, вероятно, наслаждается покоем в одиночестве — такая удача не часто выпадает на его долю.
Когда Курани стало легче и она открыла глаза, Потол сказала:
— Твой жених все время растирал тебе ноги, чтобы ты пришла в себя, — наверно поэтому ты столько времени не открывала глаз. Ай-яй-яй! Возьми прах от его ног.
Курани послушно склонилась к ногам Джотина. Тот поспешно выбежал из комнаты.
Назавтра началась систематическая осада Джотина. Когда он ел, Курани подошла и непринужденно стала отгонять от него мух веером. Чувствуя себя неловко, Джотин сказал:
— Оставь, оставь, не надо.
Запрещение привело Курани в недоумение; она обернулась и, бросив взгляд в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату, снова начала махать веером. Джотин в сердцах воскликнул, обращаясь к невидимому собеседнику в соседней комнате:
— Потол, если ты не прекратишь меня злить, я больше ничего не стану есть и сейчас же уйду из-за стола!
Как только он стал приводить свою угрозу в исполнение, Курани бросила веер. Джотин увидел на лице девушки гримасу страдания, пожалел ее и снова сел на стул. Джотин уже было поверил в то, что девушка ничего не понимает, не чувствует, не может страдать или радоваться, и поэтому сегодня с удивлением заметил, что такое представление о Курани не соответствует действительности. Никто не мог сказать, когда именно произошла в девушке перемена. Во всяком случае, сейчас Курани оставила веер и вышла из комнаты.
На следующий день с утра Джотин расположился на веранде. Закуковал кокиль[68], спрятавшийся в листве; воздух был напоен густым ароматом распускающихся деревьев… Неожиданно Джотин заметил Курани, стоявшую в нерешительности с чашкой чая в руке. В газельих глазах был какой-то робкий страх; она не знала, что делать, — боялась, что Джотин рассердится. Джотину стало жаль ее, он сам подошел и взял чашку.
Как легко можно обидеть по самому пустяковому поводу эту молоденькую газель! Но когда Джотин брал чашку, он увидел в противоположном углу веранды неожиданно появившуюся Потол. Она беззвучно засмеялась и погрозила Джотину кулаком: «Ага, попался!»
Вечером того же дня Джотин читал медицинский журнал. Неожиданно он явственно ощутил аромат цветов. Он поднял голову и увидел Курани, вошедшую в комнату с гирляндой, сплетенной из цветов бокула.
«Дело зашло слишком далеко, — подумал Джотин. — Больше не следует потакать жестоким шуткам Потол».
— Курани, — сказал он, — разве ты не видишь, что диди смеется над тобой?
Джотин еще не успел закончить фразу, как Курани, испуганная и смущенная, повернулась, чтобы выйти из комнаты.
Джотин позвал ее:
— Курани, покажи гирлянду!
На лице девушки отразилась радость, а из соседней комнаты донесся громкий смех.
Наутро Потол снова зашла к Джотину, чтобы посмеяться, но комната была пуста. На листке бумаги было написано: «Сбежал. Джотин».
— О Курани, твой жених убежал, и ты не смогла его удержать! — сказала она девушке, потрепала ее по щеке и занялась домашними делами.
Курани не сразу поняла, в чем дело. Она постояла на месте, пристально глядя куда-то вперед, потом медленно вошла в комнату Джотина и увидела, что она пуста. Ее вчерашний подарок — гирлянда — лежал на столе.
Прекрасна свежая прохлада весеннего утра. Лучи солнца, смешавшись с тенью, пробились сквозь цветущие деревья на веранду. Пробежала белка. Разноголосым хором пели птицы и, казалось, никак не могли выговорить все, что хотели. Здесь, среди тени густой листвы и солнечного света, душа переполнялась радостью, все казалось загадочным. Как и почему случилось, что утро, дом, все вокруг стало таким пустым для той, которая так плохо разбиралась в окружающем ее мире? Кто бросил ее в пропасть неведомого тяжелого страдания и не дал ей ни малейшей возможности понять, что с ней происходило? Кто сможет теперь вернуть ее в мир беззаботной радости, мир бессознательной жизни птиц и животных?
Покончив с домашними делами, Потол отправилась на розыски Курани и нашла ее в опустевшей комнате Джотина. Она лежала на полу, обхватив ножки кровати, будто припала к стопам.
Сосуд с нектаром, скопившимся в ее душе, опрокинулся, и нектар зря пролился в пустоту. Эта девушка с распущенными волосами, застывшая в отчаянии на полу, казалось, взывала в молчании: «Возьми, о, возьми меня!»
Изумленная Потол спросила:
— Что с тобой, Курани?
Курани ничего не ответила и даже не пошевелилась. Когда Потол нагнулась к ней, она услышала рыдания.
— Идиотка, что я наделала! Погубила человека… — пробормотала Потол и побежала к мужу. Рассказав ему о несчастье с Курани, она добавила: — И ты хорош! Почему ты меня не удержал?
— Я не привык к такому занятию. Неизвестно, что еще тогда получилось бы.
— И это, называется, муж! Ты разве не можешь удержать меня от безрассудства? И зачем только ты позволил мне забавляться такой игрой!
Потол выбежала из комнаты мужа, бросилась к лежавшей на полу Курани и порывисто ее обняла, приговаривая:
— Моя милая сестричка, что с тобой? Ну, расскажи же!
Увы, разве Курани могла открыть не передаваемую словами тайну своей души! Страшная боль сжимала ее сердце. Разве она знала, как люди называют эту боль… Курани могла только плакать — больше ничем она не могла передать того, что творилось в ее душе.
— Курани, у тебя очень плохая диди, но она никогда не думала, что ты ей так веришь! Ей вообще никто никогда не верил, зачем ты так поверила?.. Курани, ну повернись ко мне, взгляни мне в лицо! Прости меня, сестричка…
Но в душе Курани творилось что-то такое, что не позволяло ей смотреть на Потол. С еще большей силой она сжала ладонями свое лицо. Сама толком не понимая, в чем дело, она чувствовала смутную злобу против Потол.