— Именно!
— Не готова! Это сто процентов!
— Мама, звони бабушке!
— Даже если с ней и вести беседу, то это не телефонный разговор, Оль!
— Мамуля, но ведь чем раньше, тем лучше!
— Так-то оно так, доча, но… но я боюсь! Я не знаю, я не представляю, как у нее это спросить! С чего начать? Сразу в лоб? Да ее удар хватит! Она же мама моя, мне ее здоровье дорого вообще-то!
— Мама, она уже видела, что у тебя много этих фотографий, по меньшей мере — коробка, которую она держала в руках! Целая коробка! Наверняка она могла допустить мысль о том, что среди этих замечательных снимков может затесаться вот этот! — увеличивала громкость Оля, демонстрируя свадебное фото советских времен. — Вот она и ушла! Потому что сама не знает, как себя вести теперь!
— Ну, логика, конечно, железная!
— Мама! Но ведь это может быть так. Ну, хоть на минуту допусти!
— Мне даже думать об этом страшно, Оль.
— Но поговорить с бабушкой все равно хочешь не хочешь, а нужно.
— Поговорить, конечно, надо, но только для начала следует собраться с духом, подготовиться как-то… морально.
— Давай еще посмотрим, вдруг там есть поинтереснее снимки?
— Куда уж интереснее, Оль?
— С тобой новорожденной, например.
Марина тяжело вздохнула, но согласилась продолжить перебирать фотографии. Ничего интересного больше они не нашли.
— Жаль, что они при разводе не сфотографировались и дату не подписали.
— Оль!
— Что? Это облегчило бы нам понимание.
— Ну, если только ради этого, — съязвила Марина, — подожди, он же мне рассказывал, что жена с ним развелась, когда у него проблемы какие-то начались. Его оклеветали или подставили, что-то такое. А перед женой его ловко негодяем выставили, да так, что она не могла не поверить. В общем, что-то произошло такое… драматичное.
— Похоже, пазл складывается, мам.
— Не может быть, Оль, в такую историю я не могу поверить, что я его дочь. Дочь своего шефа.
— Вся в бабушку! — недовольно фыркнула Оля.
— Ну, Оля, я ж ее дочь! — нервно хихикнула Марина.
— Это уж точно!
— Ну, что ты фыркаешь? Ты тоже недалеко от яблоньки упало, яблочко мое!
Оля ухмыльнулась:
— Да, веселая семейка собирается.
— Слушай, а если мама так уж не хочет мне рассказывать про отца, может, она тебе про деда пару слов скажет? Ты меня, конечно, извини, Оль, но, может, ты позвонишь ей, пожалуешься на ситуацию с Максимом, попросишь совета у мудрой женщины и порасспрашиваешь про ее жизненный опыт? Только не обижайся, Оль!
— Мам, я не обиделась, правда. Идея хорошая на самом деле. Вдруг обмолвится хоть про какого-нибудь своего мужчину.
— Только уточняй имена и времена!
— Она, наверное, может заподозрить что-то неладное, раз этот разговор я с ней заведу после того, как она у нас фото его увидела.
— А ты делай акцент именно на ситуации с Максимом! Видишь, как он нам помог своим исчезновением.
— Да уж, но лучше бы не помогал.
— Ну хоть какая-то польза.
— Мама!
— Все, все, иди звони!
— Прямо сейчас?
— Ну, ты же сама говорила: чем раньше, тем лучше!
— Ну, это когда кто-то будет выяснять! А теперь сама же.
— Оль, не бойся, я с тобой! Где твой телефон?
— Внизу, конечно.
— Неси!
— Может, я внизу и позвоню тогда? А то могу сбиться при тебе.
— Эх, я послушать хотела, ну ладно, ладно! Звони внизу.
— Если получится, то я запись разговора включу!
— О, это было бы здорово! Вот молодежь! С техникой дружите! Это хорошо!
Оля побежала на первый этаж, громыхая лестницей, а Марина взяла из стопки фотографий, на которых сияли молодостью и радостью ее мама и начальник, один снимок. Хоть он и был черно-белым, но все равно было понятно, что это был солнечный день, а лучики играли в волосах и грели лица и руки. Мужчина обнимает женщину одной рукой за талию, а другой машет фотографу — его рука приветственно поднята вверх. Они оба улыбаются, находясь где-то на природе, вокруг — молодая поросль берез. На обороте написана дата: за два года до ее рождения. Следующее фото сделано уже в помещении, они снова в хорошем настроении. Эрнест обнимает Светлану, а она держится за его плечо.
— Какая красивая все-таки пара, — прошептала Марина и взяла в руки свадебное фото. — Значит, та женщина, которая поверила в клевету и бросила своего мужчину в сложный период, это ты, мама? — обратилась она к фотографии. — Не похоже это на тебя…
Затем Марина перебрала еще несколько стопочек снимков, но никаких младенцев не нашла.
— Значит, он все совместные фотографии забрал себе и сохранил. Наверное, их развод — это рана у него на всю жизнь. Где же он теперь? Вот, счастливый, смотрит с фото. А на самом деле? Как же могла произойти с ним такая ужасная история?
Марина услышала, как Оля начала разговор с бабушкой, и заволновалась. Прислушиваться она не хотела. От переживаний перехватило дыхание и закружилась голова. Она оперлась о сундук.
«Даже если я его родственница, то все равно не смогу подтвердить родство, — подумала она, теперь все же допустив эту мысль. — Как я могла не заметить этот портрет на шкафу? Вот как?» — Марина вглядывалась в черты Эрнеста Петровича.
Лестница заскрипела, и появилась Оля с телефоном в руках.
— Ну что? — нетерпеливо спросила Марина.
— Ну поговорила, но наша бабушка не промах, никаких имен не назвала.
— Эх.
— Но она сказала, чтобы я не рубила сплеча, а набралась терпения и дождалась вестей от Максима, а еще лучше — чтобы и сама как-то попыталась узнать, что к чему, где он и что с ним. Упомянула, что люди все разные, иногда пытаются казаться не теми, кто они есть на самом деле. Цитирую: «Поверь мне, я-то знаю, пожила уже, многое видела».
— Да уж, интересно.
— Интересно, но малоинформативно. Я спросила ее, почему она сейчас не замужем, причем давно в одиночестве, на что она ответила, что там уже была, ей хватило.
— Значит, либо тогда случилось что-то совсем из ряда вон, что она, действительно, больше не может доверять людям, боится за семью, то есть за нас с тобой, либо она однолюб и до сих пор не может позволить занять место ее мужа никому другому.
— Оба варианта весьма серьезные, надо сказать. Я еще и прямо спросила, что произошло с дедушкой моим, почему я его не знаю, на что она ответила, что в дверь стучат, наверное, пришла соседка, которую она ждет, и поспешила закончить разговор.
— Ого!
— Угу.
— Тайна, значит.
— Ага, семейная.
— Надо же, вот теперь мне прям интересно стало узнать имя моего отца!
— Может, эту историю еще кто-нибудь может знать?
— У мамы нет ни братьев, ни сестер, к сожалению, а родители ее умерли, когда я еще ребенком была, лет двенадцать мне было. Поэтому даже не знаю… Единственная ее хорошая подруга, которая может что-то знать, — это тетя Лида.
Марина вздохнула и добавила:
— Мама Стаса.
— Это того самого, про которого ты недавно так восхищенно рассказывала?
— Да, его. Тот самый друг детства. Но вот в последние годы мама почему-то с ней сильно-то не общается. Может, мне кажется…
— А где она живет?
— Не знаю, где сейчас, они переезжали несколько раз, насколько мне известно. Узнать ее адрес и телефон я могу опять-таки только через маму, и вряд ли она даст мне такую информацию.
— А если просто сказать ей, что ты про Стаса хочешь что-то узнать?
— Можно, наверное, попробовать, но не уверена…
— Мне кажется, надо тебе обязательно с бабушкой как-то поговорить. Не знаю, может, слова какие-нибудь подыскать нужные. Все-таки ты имеешь право знать!
— Иметь-то имею, но, видимо, эта тема много боли ей приносит, раз всю жизнь такое молчание. Но ведь это может способствовать как-то продвижению поисков Эрнеста Петровича. Да, надо разговаривать, ты права, Оль, надо с ней разговаривать.
— Фотографии взять, как-то по-доброму начать…
— Да, надо показать, что я ее понимаю, не обвиняю, — рассуждала Марина.
— Ага, и весь разговор вести на такой волне, не наезжать на нее, не требовать объяснений.
— Неужели мы и правда его родственники, Оль?
— Ну, вообще… почему бы и нет? Чем жизнь не шутит?
— Это уж точно! Но по телефону об этом беседовать — дело бесполезное, надо ехать к ней. Как-то это совсем все неожиданно.
— Я думаю, бабушка поняла, почему я ее про все это спрашивала, так что, можно сказать, подготовили мы ее уже. Неожиданным этот разговор для нее не будет.
— Ну да, все тайное когда-то становится явным. Вот время-то и пришло. Все равно сильно волнуюсь я. А если не скажет ничего и обидится? Не хочется с мамой отношения портить.
— Но, мам, она все-таки уже немолода. Придет время, и не станет ее, тогда эта тайна станет совсем неразгадываемой.
— Да уж, точно, семейная тайна… Ты знаешь, надо купить альбом и хранить все эти снимки, как полагается, даже если и люди эти нам никто, все равно. Тем более на многих есть мама, поэтому это могут быть и родственники какие-нибудь, друзья, близкие люди.
— В один альбом не поместятся.
— Ну, несколько взять. Это поможет мне и наши снимки начать уже наконец-то распечатывать, а то твои дети меня и не вспомнят.
— Дети… интересно, кто будет их отец?
— Надеюсь, что тот, кем можно будет гордиться, а не скрывать, как самую страшную тайну.
— Ну, с этой задачей вы с бабушкой не справились обе.
— Тем более — вся надежда на тебя, дорогая моя!
— Да, воспитывать одной ребенка, наверное, очень тяжело!
— Ой, Оленька, не то слово! Интересно, какую такую информацию распространяли про Эрнеста Петровича, что даже любящая жена от него отвернулась?
— Только бабушка может об этом нам рассказать.
— Фух, ладно, волнительно все это, поеду-ка я к ней без звонка. Застану врасплох, а то успеет придумать тысячу причин и оправданий, чтобы ничего мне не рассказывать.
— Сейчас поедешь?
— Да, Оль, поеду сейчас. Не смогу я ни есть, ни спать. Слишком уж будоражащая тема всплыла. Я как хотела найти Эрнеста Петровича, так и сейчас хочу, независимо от того, родственник он мне или нет. Верю, что он, может быть, еще жив. Очень на это надеюсь!