Что-то раздувалось в груди Коннора, словно воздушный шар, становясь всё больше. Он плотно сжал губы – даже при встречах с монстрами ему никогда не было так страшно.
– И я… ничего не забуду, – добавила Галия так же негромко. – Когда-нибудь я найду способ отблагодарить тебя.
Коннор пришёл в отчаяние. Что она с ним делает? Он потерял власть над собой, боялся, что чувства, переполняющие его, вырвутся наружу. Ему казался единственно верным лишь один выход: обернуться и ударить Галию – так зверь, попавший в ловушку, бросается на того, кто его спасает.
– Как странно… – выговорила Галия, и Коннору показалось, что она забыла про него и теперь болтает сама с собой. – Когда я подросла, то отказалась от силы, которой наделена моя семья. С помощью этой силы все мои предки имели возможность превращаться в демонов. Я считала, что нужно избегать вражды и войн любым способом. Но сейчас понимаю, что это невозможно.
Теперь Коннор чувствовал не только тепло. Казалось, от руки Галии исходят электрические разряды и движутся по его рукам. Разумеется, это была не настоящая энергия, о которой она только что говорила, и не та, какой пользовались драконша или Уилл. Но впечатление было похожим. Всё тело Коннора вибрировало.
“Некоторым людям незачем воевать, – думал Коннор, борясь с головокружением. – Нет, что за нелепая мысль! Воевать приходится каждому – такова жизнь. Если ты не воин, значит, слаб. Ты не хищник, а добыча”.
Галия продолжала рассуждать:
– Понимаю, ты думаешь…
Паника Коннора достигла критической точки.
Он резко обернулся:
– Ты понятия не имеешь, о чём я думаю. Ты ничего обо мне не знаешь. Не понимаю, откуда ты взяла, что тебе всё известно.
Галия явно удивилась, но не рассердилась. Дневной свет вливался в окно за её спиной и золотил концы тёмных волос.
– Прости… – мягко попросила она.
– Перестань извиняться!
– Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь? И ты не считаешь меня изнеженной, избалованной принцессой, которой никогда не понять, что такое настоящая жизнь?
Коннор смутился. Именно такой он и считал Галию. Но если он прав, почему же ему стало так неловко?
– По-моему, ты такая же, как он, – произнёс Коннор, резко и отрывисто выговаривая слова, чтобы окончательно не потерять власть над собой. Незачем было объяснять, кто такой “он”. – Такая же, как вся эта нелепая семья. Счастливый папочка, счастливый младенец, счастливое Рождество. Они готовы полюбить всякого, кто явится к ним в дом. Они живут в розовом, безоблачном, идеальном мире, непохожем на реальный.
Уголки губ Галии насмешливо приподнялись, но глаза оставались серьёзными.
– Именно это я имела в виду.
– Звучит безобидно, да? Но это впечатление обманчиво. В действительности те, кто ведёт такую жизнь, – слепые разрушители. Ручаюсь, отец Ила уверен, что в действительности меня зовут Конн. Слово “демон” пугает его, вот он и старается забыть о нём, приспособить окружающий мир к своим представлениям.
– Наверное, ты прав… – Галия уже не улыбалась, в её глазах появилась растерянность, что лишь усилило раздражение Коннора.
Чтобы обуздать страх, он гневно выпалил:
– Хочешь узнать, какова жизнь по правде? Мои родители оставили меня в картонной коробке на автозаправке. Внутри коробка была застелена газетами, как для щеночка. А всё потому, что на меня нельзя было надеть подгузник – во время первичного превращения я застрял на полпути, остался младенцем с ушами кошки и хвостом. Наверное, поэтому они бросили меня, но правду я никогда не узнаю. Единственное, что досталось мне от них, – записка, которая лежала в коробке. Я до сих пор храню её.
Коннор сунул руку в карман костюма. Он никому не собирался показывать эту записку, тем более особе, с которой познакомился всего сутки назад. Но ему хотелось шокировать Галию, навсегда оттолкнуть её. Его портмоне было почти плоским – ни одного фото, лишь деньги и удостоверение личности. Он вытащил из портмоне свёрнутый листок бумаги, потёртый на сгибах. Чернила на нём выцвели, стали бледно-лиловыми. Очевидно, лист разорвали пополам, правая половина исчезла, но текст на левой было легко прочитать.
– Вот их завещание, – усмехнулся Коннор. – Они рассказали мне правду о жизни, которую знали сами.
Галия взяла листок бумаги осторожно, как раненую птицу. Коннор видел, как её взгляд заскользил по строкам. Конечно, он знал эти слова наизусть, но теперь они опять звучали в его ушах.
Записка была короткой, – родители Коннора отличались тем, что умели изъясняться кратко:
Смертны люди…
Красота увядает…
Любовь изменяет всё…
И ты навсегда будешь один.
По тому, как испуганно распахнулись глаза Галии, Коннор понял, что она прочла всё до конца. Он снова усмехнулся и забрал у неё бумагу. Галия перевела взгляд на Коннора, и в нём было столько эмоций, что это поразило его. И вдруг она шагнула вперёд.
– Ты в это не веришь! – гневно произнесла Галия и схватила его за плечи.
Коннор оторопел. Ведь она видела, на что он способен. Почему же так вцепилась в него? Похоже, Галия не подозревала о опасности, грозившей ей.
В её поступках чувствовались решительность и готовность к любым неожиданностям. Она смотрела на Коннора с горестной нежностью, будто только что узнала о его смертельном заболевании. Казалось, она пытается утешить его, согреть теплом своей души.
– Я не позволю тебе так думать, – резко произнесла она. – Не позволю!..
– Но это правда. Приняв её, ты выживешь. Что бы ни произошло, ты вынесешь любое испытание.
– Никакая это не правда. Если ты веришь в неё, почему же работаешь на Круг Рассвета?
– Они вырастили меня. Выкрали из родильного отделения больницы, когда прочли обо мне в газетах. Они узнали, кто я такой, и сразу поняли, что люди не сумеют позаботиться обо мне. Вот почему я работаю на них – чтобы отплатить за добро. Это мой долг.
– Но эта причина не единственная. Я ведь видела, как ты работаешь, Коннор.
По его плечам расплывалось тепло её рук. Коннор стряхнул их и выпрямился.
Лёд в его душе ещё не успел растаять, и он сумел собраться.
– Пойми меня правильно, – сказал он. – Я спасаю людей не так, как альтруист. Я рискую жизнью не ради всех, а лишь ради тех, за кого мне платят.
– Значит, если бы опасность грозила младшей сестре Ила, ты не стал бы спасать её? Просто стоял бы и смотрел, как она сгорает заживо или тонет?
Сердце Коннора дрогнуло.
Резко вздёрнув голову, он заявил:
– Вот именно. Если бы ради её спасения мне пришлось рисковать своей жизнью, я бы не двинулся с места.
Галия уверенно возразила:
– Нет. Ты врёшь. Я видела тебя в минуту опасности. Вчера ночью я говорила с Нисом и Уиллом. И потом, я читала твои мысли. Для тебя это не просто работа. Ты берёшься за неё потому, что считаешь такую работу необходимой и правильной. И ты… – Она помедлила, подбирая слова, а затем многозначительно произнесла: – Ты – воплощённое благородство.
“А ты – сумасшедшая”, – мысленно отозвался Коннор.
Ему не терпелось выйти из комнаты. Тяжесть на сердце сменилась страшной слабостью, охватившей всё тело. И хотя Коннор понимал, что Галия несёт явную чушь, не слушать её он не мог.
– Ты всегда одет в маску, – продолжала Галия, – но по правде ты отважен, благороден и добропорядочен. У тебя есть свой кодекс чести, который ты никогда не нарушаешь. Об этом известно каждому, кто знаком с тобой. Неужели ты не знаешь, как относятся к тебе члены твоей команды? Видел бы ты их лица – и даже лицо Ила, – когда они подумали, что ты погиб под обломками дома! Твоя душа чиста и пряма, как меч, ты благороднее всех, с кем мне доводилось встречаться.
Её глаза приобрели оттенок первых весенних листьев, просвеченных солнцем.
Будучи хищником, Коннор редко обращал внимание на цветы и другую растительность, но теперь вдруг вспомнил строку из стихотворения:
“И первой зелени янтарь…”
Так вот о каком цвете писала поэтесса! В таких глазах было немудрено утонуть. Галия взяла его за руки. Она не могла удержаться от прикосновения, будто боялась навсегда потерять его.
– Тебе жилось несладко. Ты заслуживаешь награды, теперь в твоей жизни должно быть много хорошего. Как бы я хотела… – Она замолчала, по её лицу прошла дрожь.
“Нет, – мысленно возразил Коннор. – Я не позволю тебе сделать меня слабым. Не стану слушать твоё враньё”.
Но суть была в том, что Галия не обманывала. Она принадлежала к тем глупышкам-идеалисткам, которые говорят то, во что свято верят. Коннору не следовало бы выяснять, каковы её убеждения, но он ничего не мог с собой поделать. Он хотел их узнать. Галия уже молча смотрела на него. В её блестящих глазах застыли слёзы. Что-то изменилось в Конноре и вокруг него. Поначалу он не мог понять, что происходит, осознавал только, что теряет себя. Лишается своей брони, жёсткости, всего, что необходимо ему для выживания. Что-то внутри него таяло, и его душа тянулась к Галии. Он попытался взять себя в руки, но тщётно. Пути назад уже не было. Коннор чувствовал, что куда-то летит, но ему было уже безразлично… Кто-то подхватил его. Он знал тепло этих рук и уже не боялся их. Наоборот, он опирался на них, позволяя Галии поддерживать его обмякшее тело. Как тепло… В один миг Коннора захватил ураган эмоций. Наверное, от избытка тепла его стала колотить дрожь. Но это не было ознобом. Ощущение новое, незнакомое и неназываемое – наслаждение. Но лишь гораздо сильнее и ярче. Именно в это мгновение между ними проскочила искра, соединив их души. За ней последовала ошеломляющая вспышка взаимопроникновения.
Сердце Коннора едва не разорвалось.
“Это ты, – звучал в его голове голос – тот самый голос, который он слышал вчера, в минуты битвы с драконшей. Он наполнил его радостным удивлением. – Это ты… Тот самый, которого я искала. Ты – единственный…”
Коннор больше не хотел возражать – он желал лишь бесконечно слушать Галию. Казалось, он вдруг увидел прямо перед собой заветную мечту.