– Ага, значит, не культиварка, – заключил Эд и пожал плечами. – Прости.
Он выжидал, пока не уверился, что Тиг с Ниной скрылись. Потом собрал все валявшееся на месте драки оружие и припустил по Стрэйнт в противоположную избранной ими сторону. Он понятия не имел, куда бежит; снег перешел в дождь. Он слышал, как позади орет на ганпанков Белла Крэй. Оглянувшись, он увидел, как та пытается поднять в сидячее положение тело сестры. То, что было некогда головой Эви, завалилось назад и в свете фонарей напоминало мокрую тряпку. «В упор, – подумал он. – Я ей выстрелил прямо в глаза».
16Венчурный капитал
Вернувшись в Лондон, Майкл Кэрни запер дом в Чизвике и в тот же день перебрался к Анне.
Груза набралось немного, и это было очень кстати, поскольку Анна накапливала барахло с маниакальным пристрастием, ограждаясь им от собственных мыслей. Дом ее напоминал Крольчатник: планировка линейная, но каждая комната служит переходом из одного помещения в другое. Трудно было определить, где именно находишься. Естественное освещение практически отсутствовало. Анна сделала дом еще темнее, покрыв стены керамоплиткой оттенка желтой тосканы, а поверх наляпав бледной терракоты. Кухня и санузел были крошечные, стены ванной разрисованы бледно-голубыми рыбками. Повсюду виднелись маски, ленточки, китайские абажуры, грязные шторы, дешевые стеклянные канделябры и крупные высушенные фрукты из невиданных стран. Книги словно стекали с наклонных полок из мягких пород дерева на мелассовый паркет и дрейфовали по всему дому.
Кэрни сперва планировал спать на футоне[25] в дальней комнате, но, полежав там, обнаружил, что у него сердечко пошаливает и накатывают приступы необъяснимой тревоги. Проведя в дальней комнате пару ночей, он переместился в постель к Анне. Вероятно, это было ошибкой.
– Ой, мы как будто снова женаты, – сказала Анна утром с болезненно-ослепительной улыбкой.
Выйдя из ванной, Кэрни увидел, что Анна уже приготовила яйца пашот с тостами из черствого хлеба, присовокупив к ним такие же черствые круассаны. Девять часов утра, а на аккуратно застеленном столе стоят зажженные свечи в подсвечниках. В целом, однако, ей вроде бы стало лучше. Она записалась на курсы йоги в Уотерменовском центре современного искусства.[26] Перестала Анна и писать записки сама себе, хотя старые оставила прикнопленными на тыльной стороне двери в спальню, где Кэрни то и дело на них натыкался и чувствовал эмоциональную ответственность. «Кто-то тебя любит», – сообщала записка. Он большую часть темного времени суток проводил глядя в потолок на пятно уличного света и слушая шум транспорта в районе Чизвикского моста. Приведя нервы в порядок, он отправился к Тэйту в Фицровию.
В понедельник после обеда пошел дождь. Улицы к востоку от Тоттенхэм-Корт-роуд опустели.
В исследовательский центр, раньше входивший в структуру Имперского колледжа, а ныне сиротой пущенный в свободное плавание по волнам рыночной экономики, можно было попасть через мрачный, но чистый цоколь с недавно покрашенными черной краской железными ставнями и матовой табличкой на двери. Несколькими улицами восточнее – и квартировало бы тут литературное агентство. Вентиляторы противно гудели, через покрытые изморозью окна Кэрни заметил какое-то движение. Тихого бормотания радио тоже не было слышно. Кэрни спустился по лестнице и набрал код на панели домофона. Когда дверь осталась заперта, он нажал кнопку интеркома и стал ждать, пока Тэйт поднимет трубку. Интерком захрипел, но ответа не последовало, и трубку никто не снял.
Спустя минуту он позвал:
– Брайан!
Он снова нажал кнопку интеркома и подержал ее большим пальцем. Ответа не было. Он вернулся на улицу и попытался заглянуть сквозь ставни. На сей раз он никого не увидел. Только жужжали вентиляторы.
– Брайан?
Подождав, он решил, что ошибся и в лаборатории пусто. Кэрни поднял воротник кожаной куртки и пошел в сторону Центр-пойнт. Не успев дойти до конца улицы, он додумался позвонить Тэйту домой. Ответила жена Тэйта.
– Нет, совсем не здесь, – сказала она, – и я рада это сказать. Он ушел, когда мы еще спали.
Поразмыслив, она сухо добавила:
– Если вообще приходил этой ночью. Когда увидишь, скажи, что я забираю детей в Балтимор. Так и передай.
Кэрни уставился на телефон, пытаясь вспомнить, как ее зовут или как она выглядит.
– Ну, – продолжила она, – в общем-то, я пока не серьезно, но если что, так сразу.
Он не ответил. Она резко позвала:
– Майкл?
Кэрни показалось, что ее имя Элизабет, но люди называют ее Бет.
– Мне жаль, – промямлил он. – Бет.
– Вот видишь! – сказала жена Тэйта. – Все вы одинаковые. Ну почему бы тебе просто не барабанить в гребаную дверь, пока он не откроет? – И добавила: – Может, у него там любовница? Я была бы рада. Это был бы намек на человеческое поведение.
Кэрни начал:
– Послушай, не бросай трубку, я…
Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Тэйт поднимается по лестнице, на миг задерживается посмотреть в обе стороны, потом, перебежав улицу, быстрым шагом удаляется к Гоуэр-стрит.
– Брайан! – завопил Кэрни. Из телефона, передавшего этот крик по линии, понесся возмущенный визг. Отбив звонок, он побежал за Тэйтом.
– Брайан, это я! Брайан, что там, черт побери, творится?
Тэйт и ухом не повел. Он опустил руки в карманы и ссутулился. К этому моменту дождь разошелся не на шутку.
– Тэйт! – заорал Кэрни.
Тэйт обернулся, с ужасом глянул на него и пустился бежать. На Блумсбери-стрит Кэрни его настиг, но оба уже задыхались. Кэрни сгреб Тэйта за плечи серой лыжной куртки и развернул к себе. Тэйт издал сдавленный всхлип.
– Оставь меня, – простонал он и остался стоять под дождем, бессильно опустив руки. Потоки воды лились по его лицу.
Кэрни отпустил его.
– Не понимаю, – сказал он. – В чем дело?
Тэйт потоптался на месте и выдавил:
– Ты меня достал.
– Что?
– Ты меня достал. Мы вместе должны были работать. А тебя вечно нет, ты вечно не отвечаешь на звонки, и чертов Гордон собирается сорок девять процентов впарить банку. Я в финансах ни хрена не смыслю. Я и не обязан. Ну где ты пропадал две недели?
Кэрни схватил его за плечи.
– Посмотри на меня, – сказал он. – Все в порядке. – Он принудил себя засмеяться. – Господи, Брайан, – произнес он, – ты совсем заработался.
Тэйт сердито посмотрел на него, но тоже рассмеялся.
– Слушай, – сказал Кэрни, – а давай в «Лимфу», по стаканчику пропустим.
Но Тэйт не позволил бы себя так легко укротить. Он сказал, что терпеть не может клуб «Лимфа». И потом, ему работать надо.
– Полагаю, ты хочешь туда вернуться? – предположил он. – Со мной.
Кэрни, выдавив улыбку, согласился.
В лаборатории воняло кошками, несвежей едой и пивом «Жираф».
– Я обычно на полу сплю, – признался Тэйт. – У меня нет времени домой возвращаться.
Котята возились в куче картонных упаковок от бургеров у стола. Заслышав Кэрни, они вздернули головы и воззрились на него. Котенок шмыгнул к нему и потерся о ноги, но кошечка осталась сидеть, где была, ожидая, пока Кэрни приблизится, и свет лампы очертил ее голову прозрачной короной белой шерсти. Кэрни протянул руку к ее остренькой белой мордочке и засмеялся.
– Ну и дом для примадонны, – сказал он кошечке.
У Тэйта был озадаченный вид.
– Им тебя не хватало, – заключил он. – Но взгляни сюда.
Тэйту удалось растянуть время жизни кубитов в полезном состоянии восьмикратно, десятикратно. Они с Кэрни отволокли мусор от алтаря высокой науки и сели перед большим плоскоэкранным монитором. Кошечка гуляла вокруг, высоко подняв хвост, или сидела у Кэрни на плече, мурча в ухо. По экрану, как выплески синаптической активности мозга, проплывали данные экспериментов в свободном от декогеренции пространстве.
– Это еще не квантовый компьютер, – ответил Тэйт, когда Кэрни принялся его поздравлять, – но мы опережаем Кельпиньского с командой, во всяком случае пока что. Ты понимаешь, зачем я тебя вызвал? Не хочу, чтобы Гордон нас по миру пустил как раз накануне момента, когда любое наше желание будут рады исполнить.
Он потянулся к клавиатуре. Кэрни остановил его.
– А еще?
– Что – еще?
– Глюк модели, чем бы эта штука ни была.
– А-а, – сказал Тэйт, – это? Ну, я сделал что смог.
Он постучал по клавишам. Запустилась новая программа. Вспыхнул актинический синий свет; кошечка-сиамка напряглась у Кэрни на плече; результаты более раннего тестового эксперимента расцвели на экране перед ними, и система «Беовульф» принялась имитировать пространство. На сей раз иллюзия была куда медленнее и лучшего качества. Где-то из кода что-то возникло и расплескалось об экран. Миллион цветных огней, кипящий вихрь, стайка перепуганных рыб на мелководье. Белая кошка сию же секунду соскочила с плеча Кэрни и кинулась на монитор с такой силой, что тот закачался. Целых полминуты фракталы, подергиваясь, затапливали дисплей. Потом все замерло. Кошечка, чья шерсть в сиянии экрана отливала ледяной голубизной, еще полминуты отиралась у дисплея, потом утратила к нему интерес и стала усердно вылизываться.
– Что скажешь? – спросил Тэйт. – А, Кэрни?
Кэрни сидел и с отстраненным ужасом поглаживал кошечку. Как раз перед коллапсом модели, когда фракталы распались, он увидел еще кое-что. Ну как теперь спасаться? Как все это собрать воедино? В конце концов он выдавил:
– Наверное, артефакт.
– Я тоже так подумал, – согласился Тэйт. – Нет смысла дальше в нем копаться. – Он рассмеялся. – Разве что затем, чтобы кошку повеселить.
Кэрни отмолчался, и Тэйт начал менять параметры для следующего эксперимента. Через пять с небольшим минут Тэйт, словно бы продолжая прерванную фразу, произнес:
– А, ну и еще тут какой-то маньяк тебя ищет. Он несколько раз приходил. Его Стрэйк зовут.