— В тебе пропадает повар, — сказала Мая, выпрямляясь и прикладывая тыльные стороны ладоней к пылающим щекам.
Она сказала это нарочито небрежным голосом, чтоб не было так заметно, что и она перешла на «ты».
— Не повар, а шеф-повар, — подтвердил Георгий и серьезно добавил: — За последние три года пришлось научиться всему, что должен уметь мужчина.
— А именно?
— Вот, пожалуйста! — перебила разговор белокурая девушка с бутылкой рафинированного масла в руках.
Путилова стояла рядом, глядя на Георгия во все глаза.
— Бери, Маечка, лей побольше; пока дают. — Георгий передал бутылку Мае, а сам стал посыпать солью нарубленных кальмаров.
Мая полила сковородку маслом, вернула бутылку белокурой студентке:
— Спасибо.
— Может, вам тарелки нужны? — спросила Путилова у Георгия.
— Маечка, нужны нам тарелки?
— Да! Тарелок-то у нас еще нет.
— Вот видишь. В какой мы комнате? — осведомился Георгий.
— Во второй.
— Давайте тащите свои тарелки во вторую комнату, — повелительно сказал Георгий.
И девицы послушно пошли за тарелками.
— Очень уж хочется им с тобой познакомиться, — сказала Мая, отводя от глаза упрямо налезающий завиток.
Георгий засмеялся, вывалил кальмаров на сковородку.
— Чему же пришлось учиться? — вернулась Мая к прерванному разговору.
Она присела на поленницу дров. В кухне было тепло и уютно. Кальмары трещали, жарясь в кипящем масле. Георгий равномерно помешивал их огромным ножом.
— Всему, — ответил он задумчиво. — Сплавлять лес по рекам…
— Еще?
— Ездить на оленьей упряжке, на собаках, ходить на сейнерах к Аляске за окунем.
— К Аляске за окунем! — поразилась Мая. — А еще?
— Многому. Бить котиков на Командорах, варить отвар из хвои, чтоб не прихватило цингой, рубить избы…
— Ездить на собаках? Бить котиков на Командорах? А я думала, что все это давно уже кончилось.
— Я тоже так думал. — Георгий повернул к ней покрасневшее от жара, серьезное лицо. — Но здесь это еще, слава богу, осталось.
— Как у Джека Лондона?
— Ну, не так романтично… Хотя — как взглянуть. Если б не это, особенно сайровая путина, я бы, наверно, имел бледный видик… Ну ладно, кальмары вроде готовы, краб сварен, а спирт — вот он!
Георгий вытянул из бокового кармана куртки плоскую, чуть помятую алюминиевую флягу.
— Здесь же не пьют, сухой закон, — удивилась Мая.
— Все законы существуют, чтоб их нарушать, особенно сухой, — усмехнулся Георгий.
Он сунул флягу Мае, ухватил сковородку чьими-то тряпками.
— Ну, где твоя вторая комната? Не забудь вернуться за крабом.
И вот они уже сидели у столика в комнате. Мая — спиной к двери. Георгий — напротив, у окна. А Ирина, в шерстяной кофте и черных брюках, лежала на своей кровати поверх одеяла, положив ногу на ногу, курила «Лайку».
Тарелки уже стояли на столе. И стаканы граненые. И хлеб Георгий нарезал. И масло сливочное Мая разделила на три порции. И единственный помидор тоже разрезан на три порции. И фляга разбойно царила посреди стола. И кальмары дымились на сковородке.
Ожидая, пока Мая разделает на кухне краба, Ирина дымила сигаретой и следила за тем, как Георгий пренебрежительно разглядывает стоящие на подоконнике книги.
— «Миграция промысловых рыб», «История КПСС», «Органическая химия», «Основы изобретательства», «Эйнштейн и теория единого поля», «Высшая математика»… Это кто же из вас такой энциклопедист? Ого, «Фейербах»!
— Все понемногу, — отозвалась Ирина.
— «Письма Ленина родным», Рей Бредбери, Кампанелла, «Город Солнца». Ага, вот и Чернышевский — «Что делать?», читал в переходном возрасте.
— Слушайте, вы потрудитесь ставить книги на место.
— Ну хорошо, — улыбнулся Георгий, аккуратно расставляя книги по местам. — А все-таки почему такой странный набор?
— Мая хочет окончить рыбвтуз за три года, навезла с собой учебников, книг по программе. Она вообще исключительный человек. Романов не читает. Усвоили?
— Это интересно, — покровительственно сказал Георгий. — Умная девушка Мая, исключительная девушка Мая. Ну, а вы, очевидно, читаете только труды по высшей математике?
— Я передам Мае ваши комплименты.
— А вот она сама! Маечка! Мы с твоей подругой считаем тебя исключительным человеком. Серьезно.
— Идите к черту! Давайте есть. Вот краб. Все остынет… Георгий, мне много не лить, вот так, чуточку, и разбавить водой… Ага. Вот так. Можно попробовать кальмара? Ира, садись же, выкинь свою сигарету! Макароны это пережаренные — вот что такое твой кальмар! Путилова и ее подружки в гости зовут, у них навага.
— Прямо пир Нептуна! — усмехнулся Георгий. — Ну, как у нас говорят, за сухой закон!
Ирина села на кровати. Они выпили. Мая покашляла, помахала себе в рот, закусила кальмаром.
— Ты сам похож на Нептуна. Правда, Иринка?
— Значит, Мая учится в рыбвтузе, я тоже там, только на заочном, на четвертом курсе, и работаю в научно-исследовательском институте. А вот вы, Георгий, кто вы такой?
— Анкетку? Вы же знаете: я с «Космонавта» рыбак, которому вы приехали мешать зашибить длинный рубль.
— Не верь ему, Иринка! Он на оленях ездил, окуня ловил под самой Аляской, бил котиков на Командорских островах!
— Господи боже ты мой! — сказал Георгий, с хрустом отламывая клешню краба. — Для вас все это экзотика, а здесь — нормальное дело. Сейчас сайровая путина, зимой захочу — полечу на Рижское взморье или в Москву. Сниму номер в «Украине», погуляю немного. Захочу — наоборот, зазимую в тайге с охотниками, достану собаку, ружьишко у меня есть, транзистор тоже. Мы — люди немудреные.
— Бросьте трепаться! — Ирина нахмурилась. — Поза. Никогда не поверю, чтоб вы не учились.
— Что? Еще заметно? Учился, учился. Даже в вузе. Всего четыре года назад. Зачеты. Семестры. Деканат. Я просто сошел с конвейера.
— Что ты говоришь? С какого это конвейера? — удивилась Мая.
— Скучного. На котором и вы все двигаетесь. Ясли. Детский сад. Школа. Вуз. Дворец бракосочетаний. И так далее, до гроба.
— На каком же этапе вы с него сошли? На первом?
— Ир, он же серьезно. Как ты можешь шутить?
Георгий улыбнулся, положил Мае на тарелку очищенную крабью клешню; как ребенку, пододвинул кусок хлеба.
— Никогда не относись, Маечка, ко всему слишком серьезно.
— Почему?
— Например. Вспомни — над всеми нами висит атомная бомба… Кстати, книжку я принес. — Он вытащил из-под свитера «Жизнь в лесу». — Это не про лесников, даю слово. И не ерунда, хоть и не про Эйнштейна.
— Спасибо, — сказала Мая. — А знаете, что я вам сейчас скажу? Здесь, в бараке, есть одна тетка, она работает по две смены и еще своего сына заставляет банки протирать. Совсем в раба превратила.
— Раба зовут Васька, я с ним знакома и должна ему папиросу, — сказала Ирина.
— Но детям же запрещено работать на заводах!
— Не подумай только сказать так начальству, — усмехнулся Георгий, наливая спирт себе и Ирине. — Ковынев дает план, этим с утра до ночи занят. Чихать он хотел на твою женщину с сыном! А потом, зачем портить ей бизнес? Опять же длинный рубль зашибает. И ей хорошо, и государству полезно.
— Этого не может быть! Не может быть нашему государству польза от детского труда! Обязательно пойду к Ковыневу.
— Смешно, — сказал Георгий, чокнулся с пустым Маиным стаканом и выпил. — Вот вы, милые, добрые девушки, вы знаете, конечно, что такое хорей?
— Конечно, — ответила Ирина, — стихотворный размер.
— Вот-вот. Вы во всем идете от книг. Хорей — это еще и шест. Погонять оленью упряжку. В жизни всё грубее. В жизни приходится иметь волосатую лапу. А вы приехали сюда, на Край Света, с экспериментиками разными, размахиваете молочными крылышками. Знаете, зубки у младенцев молочные? Выпадут. Так и эти красивые крылышки…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
— Майка, двенадцатый час. Тебе завтра на завод.
— Я же во вторую… Еще немного. Не сердись.
Мая сидела за столиком, придвинутым к подоконнику, где стояли вымытые после пиршества тарелки. Она пыталась читать «Органическую химию». Хотя лампочка вместе с длиннющим шнуром была подвешена на вбитый в раму окна гвоздь и прикрыта обложкой «Огонька», Ирина не спала.
Но выхода не было. Или заниматься каждый вечер с девяти до часу, или все пойдет прахом.
«Химия» была раскрыта всего на шестой странице. Мая уткнула подбородок в кулак. Рядом лежала «Жизнь в лесу» Г.-Д. Торо.
Мая снова и снова думала о том, что произошло после пира.
Она пошла проводить Георгия до спуска с горы. Было еще светло. И он сказал, что недалеко есть водопад. В нем живут маленькие форели. Она пошла с ним в заросли и дальше без тропы, куда-то косо вверх на другую сопку. По дороге он накинул ей на плечи куртку, и кусты стали цеплять его за свитер. После короткого подъема среди веток, корней и каменных глыб открылся срывающийся с отвесной стены вулкана водопад и озерцо под ним, кипящее от брызг. Она спросила:
«А где же форели?»
Он серьезно сказал:
«Сейчас будут».
И протянул руки к ней, обнял. Она зажмурилась.
Но он, оказывается, просто полез во внутренний карман своей куртки, достал там несколько фанерок с намотанными на них лесками разной толщины и крючками и сказал, что нет в жизни лучшей забавы, чем рыбная ловля. А потом выстругивал своим страшным ножом длинный прут для удочки и вдруг задал неожиданный вопрос: что она думает насчет того, что сейчас все больше мужчин свободное время отдают рыбалке? И есть даже многотысячные общества «Рыболовов-спортсменов».
Ничего она об этом не думала.
Он же сказал, что, по его скромному мнению, и рыбалка, и болельщики на футболе и хоккее — это все для того, чтобы не думать ни о чем серьезном, а чтоб время убивать. И вдруг так серьезно посмотрел на нее. А потом дал прут с привязанной леской и крючком. Наживил крючок какой-то букашкой. И пока Мая пыталась ловить, а форель все время косо поддергивала леску, подсечь рыбу не удавалось, он стоял сзади и спрашивал: где и с кем она живет во Владивостоке, сколько лет бабушке и сколько Леньке. Чуть ли не допрос вел. Но отвечать было интересно и жутко, потому что непонятно, зачем это.