Шумел водопад. И брызги летели.
Потом он взял у нее удочку, попробовал подсечь сам. Он сказал, что для такой форели у него слишком велик крючок, и засмеялся чему-то своему, И тут же подсек рыбку в красных крапинках. Но она сорвалась в воздухе и снова упала в кипящее озеро под водопадом. И он с досады чертыхнулся.
И вдруг она поцеловала его в шею. Потому что ниже Георгия на голову. И вообще сама не ожидала. Он больно взял ее за плечи, серьезно посмотрел в глаза.
«Маечка, — сказал он хрипло, — только сейчас я понял, как одинок. Зверски был одинок».
И, неловко привстав на цыпочки, она погладила его по голове.
Потом они в сумерках продирались обратно вниз, он рассказал, что ездил в Ленинград хоронить свою мать — бывшую балерину, рассказал о своем детстве, о том, что больше у него никого нет.
«Послушай, я люблю тебя», — сказала она на прощание.
И сейчас, вспомнив эти свои слова, все, что произошло, Мая глубоко и счастливо вздохнула.
— Майка, ну тебя к черту! Давай спать, — снова сказала Ирина, поворачиваясь на кровати.
— Сейчас.
— Ты же все равно не занимаешься.
— Да, — призналась Мая, раскрывая вместо учебника «Жизнь в лесу». — Я думаю.
— О чем?
— О Георгии.
— Нечего тебе о нем думать, Маечка. Очень неприятный тип, циник какой-то. И эта его модная борода… У них у всех, у кого начинает не хватать волос на голове, отращивают их на подбородке.
— Зачем так зло, Ирина? Он только что похоронил мать, он совсем один. Ты этого не поймешь. Он ходил в музыкальную школу, был маменькин сынок. Потом поступил почему-то на филфак, а потом бросил все это. Вот как ты собираешься бросить Андрея.
— Дурочка ты еще, — сказала Ирина, закидывая руки за голову. — Что с чем сравниваешь? Андрюша хороший парень, просто скучный. Он и красив вроде. Правда? И не курит. Пьет только по праздникам. И в редакции работает. Его ценят. Квартиру дали… А представляешь, Майка, вечером прибежишь после лекций — и будто кислорода нет. Зачем бежала? Стоят мертвые всякие стулья, «хельга» полированная, телевизор — Андрюша футбол смотрит. Он у меня клерк какой-то, чиновник.
— Что ж ты до сих пор с ним?
— Потому и выпросила сюда командировку. Удрать смогла, а разводиться противно. Вернусь — придется, а пока давай-ка, дорогая моя, спать.
Мая разделась, выключила свет. Легла.
— А Георгий, поверь мне, совсем другой. Он мужественный, прекрасный человек.
— Ты еще маленькая, Майка. Спи. И не будь так доверчива. Понятно? По-моему, сволочь он, этот Георгий. Давай спать.
И она смолкла.
А Мая все лежала на спине, смотрела в окно, думала: почему такой хороший человек, как Ирина, возненавидела такого хорошего человека, как Георгий. Надо, чтоб они обязательно подружились. И еще она думала, что кончился только второй день на острове, а сколько всего уже было: завод, кальмары, Георгий…
Она устало закрыла глаза. Но что-то мешало уснуть. Она всмотрелась.
Сверху прямо в окно светил огонек. Наверно, звезда. Планета.
Мая хотела повернуться на бок, но вспомнила, что днем в этом окне виден лишь вулкан. И значит, это не может быть звезда. Но ведь вулкан необитаем. Она снова открыла глаза.
Огонек светил.
— Ир, а Ир, ты спишь?
Тишина.
— Ира! Ты спишь?
— Засыпаю, — сонно отозвалась Ирина.
— Ир, ты на минуточку не спи! Открой глаза. Открыла?
— Открыла.
— Видишь огонек?
— Вижу. Огонек.
— Как ты думаешь, откуда он светит?
— Не знаю, откуда светит.
— Там же вулкан. Это не звезда. А вулкан неприступен.
— Это звезда, Майка. Спи.
— Да я говорю тебе — не звезда. Смотри, погас. Зажегся. Не звезда. Здесь ведь вулкан заслоняет все небо, Ирка!
— Это когда стоишь — заслоняет. А ты легла и увидела небо над вулканом. Это звезда. Спи. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Огонек светил, не давая спать. Иногда он мигал. И Мая думала: «Вдруг это сигнал какой-нибудь Галактики?! Ау, человечество! А мы спим… Не видим… Не отвечаем…»
Она еще глядела на этот слишком яркий для обыкновенной звезды огонек, когда до ее слуха откуда-то из глубины коридора донесся приглушенный разговор.
— Ирен, открой, — сипло сказал мужской голос.
— Иди ты к черту! Не мешай спать, — ответил женский.
— Нет, открой! Я к тебе в гости пришел! — тупо повторил мужской голос.
— Уберешься ты или нет? Мальчишки бы постыдился.
— Дверь выломаю! — продолжал настаивать мужчина, и действительно стало слышно, как он начал ломиться в дверь.
— Ира! Ирочка! — приподнялась на локтях Мая.
— Да спи ты, Майка! Это звезда, — сонно отозвалась Ирина.
— Ах ты проклятая! — громко вступил в коридорные пререкания третий голос, явно принадлежащий Васильевне. — Из-за твоих гостей покоя ни днем ни ночью не вижу!..
— Я ему приказывала не приходить! — ответил ей женский голос.
Мая решительно села на постель, начала натягивать свитер.
— Майка, ты с ума сошла! — окончательно проснулась Ирина. — Не вмешивайся, слышишь?
— Это ж к Дусе! А там еще мальчик, Васька! Нам теперь все равно не уснуть. Вставай!
— Тут таких Дусь много, — сердито сказала Ирина, включая свет и накидывая халат, — дружинницами стать еще не хватает… Он же может ножом пырнуть! Слышишь?
Но Мая решительно сбросила крючок, распахнула дверь в коридор.
— Дуся! — крикнула она в глубину коридора. — Путилова, девочки!..
Великан в резиновых сапогах, ломившийся в дверь комнаты № 11, вздрогнул.
Слева к нему направлялась невысокая девушка с чем-то блестящим в руке. За ней виднелась еще одна фигура. Повсюду начали приоткрываться двери, высовываться взлохмаченные головы.
Великан сорвался с места и, топая сапогами, пробежал к выходу мимо замершей от ужаса Маи. В руке у нее была консервная открывалка.
Дверь комнаты № 11 отворилась. И на пороге возникла Дуся-Ирен в спортивной майке, на которой еще можно было разобрать надпись: «НАУКА».
— Ох, девушки! Простите за шум. Я ж ему, подлому, говорила…
— Что произошло? — тревожно подошла красивая белокурая девушка, косясь на консервный нож в Маиной руке.
— А то, что житья от нее нету! Что ни ночь — какая-нибудь история! — послышался из глубины комнаты сварливый голос Васильевны. — Две смены отработала, спать хочу!..
— А что? Здесь заставляют две смены подряд работать? — удивилась Мая.
— Что ты! — объяснила Дуся. — Это она от жадности себя изводит, в цеху-то сдельно.
— А кто вы такие меня обсуждать?! — выскочила в коридор Васильевна. — Я в войну всех потеряла! У меня-то на черный день будет припасено, а вот ты ко мне под окошко побираться придешь!..
— Мамка! — позвал из комнаты мальчик. — Иди домой!
— Всех потеряла, а Васька откуда? — нашлась Дуся.
— Ах ты змея! — крикнула Васильевна и хищно вцепилась в Дусину пышную шевелюру.
Коридор взвизгнул.
— Дуся, — решительно приказала Мая, — забирайте ваши вещи! И постель тоже.
От неожиданности Васильевна выпустила противницу.
— А куда? — испуганно спросила Дуся.
— К нам. В нашу комнату.
— У нас же и так тесно, — заметила Ирина.
— Ничего. Стол вынесем. Кровать станет, — ответила Мая. — Дуся, ты хочешь жить с нами?
Дуся вдруг зарыдала.
— Избавили, — с облегчением сказала Васильевна. — На свою голову берете…
Через полчаса Дусина кровать уже стояла у окна вдоль подоконника.
Белокурая подруга Путиловой помогла Дусе забрать чемодан из комнаты № 11.
— А я ведь завтра должна переселиться на сейнер, — вспомнила Ирина. — Так что, Маечка, действительно ничего страшного.
Дуся постелилась, всхлипывая. Было уже полтретьего ночи. Легли. Погасили свет.
Мая взглянула в окно.
Бессонный огонек продолжал светить.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Утренний остров был изъеден туманом.
Все тот же огненно-рыжий петух вдумчиво кукарекал с барачного крыльца.
Сын Васильевны, Васька, стоял рядом, крошил ломоть хлеба на ступеньки, на землю.
Петух вовсе не испугался вышедших из дверей девушек. И когда Мая осторожно прикоснулась к нему, дал погладить себя по алому гребню и переливчатой шее.
— Твой петух? — спросила Мая.
— Всехний, — ответил Васька. — Какой-то дурак привез с материка петуха да курицу. Куру поймали да пошамали умные люди, а Петька — он жилы одни. А может, жалеют, потому кричит как в России.
Теперь петух отрывисто клевал чуть ли не из Васькиных рук.
— Так это ты на заводе работаешь? — хмуро спросила Ирина.
Она не выспалась. Недовольно стояла с чемоданом и чертежами на крыльце.
— Вась, а ты в школу ходишь? — спросила Мая, присев на корточки перед мальчиком.
Он прыгнул с крыльца.
— Тебе какое дело!.. Ходил два класса.
Дверь барака с треском раскрылась, и подругам, а также всему туманному миру предстала Дуся-Ирен в своем красном беретике на пышной башне волос, в лихо расстегнутом ватнике, брюках, заправленных в сапоги.
— Петушком интересуетесь? А ты, Васька, петушка не подманивай! А то они с матерью живо сообразят — перышков не останется!
— Идем, Дуся, — с раздражением сказала Ирина, взглянув на часы, — у меня осталось пятнадцать минут.
Пройдя полянку, они втроем начали спускаться в туман.
— Дуська, гадюка колымская! — раздался вслед приглушенный расстоянием и туманом голос Васьки.
— Вот зараза! — рассмеялась Дуся. — Это его мать научила.
— Конечно, мать, — сказала Ирина. — Он уже и курит вовсю. Майк, вы бы его тут конфитюром, что ли, угостили. Несчастный мальчишка.
— При чем конфитюр? — взорвалась Мая. — Вот, Ирочка, это, наверно, и есть буржуазная жалость, либерализм какой-то… Тут человек погибает! Он ведь один. Совсем без других ребят. Мать его в кого превратила? Как он выражается!.. А ты? Тут надо решать, а не откупаться конфитюром. Дуся, а ты чего молчишь? Правильно я сказала? Правильно я сказала!
Дуся ласково взяла Маю под руку.