После обеда капитан, до которого, видимо, уже дошли слухи, что Иринин муж — журналист, завел ее в свою каюту и молча выложил на стол толстый вахтенный журнал.
Это был дневник.
Часа три просидела Ирина в капитанской каюте, просматривая записи за несколько лет.
Записи попадались самые разные.
…Когда выбираешь на сельдяном лове сеть из океана, приходится сеть встряхивать, трясти, чтобы часть улова, запутавшегося в ячейках, освободить. И при этом у части рыбы отлетают голова, жабры. Такая (в общем, отличная селедка) называется техническая рвань. Ее матросы тут же выбрасывают за борт. Так за борт улетает до 20 % улова. А по всем судам что выходит? Выходит — сотни и тысячи центнеров! Вся беда в том, что за тех. рвань деньги не платят, лишают премиальных — одним словом, делают все, чтоб мы сознательно шли на преступление — выбрасывается за борт отличнейшая сельдь…
Ирина вспомнила о нестандартных кусочках сайры, о которых рассказала ей Майка, и прочла дальше:
…Когда видишь, что ты не один в дураках, примиряешься со своей участью.
«Самая трудная работа с теми, кто ищет себе легкую работу, — сказал на собрании первый штурман Паша Галимов. — Я думаю, среди нашей команды таких нет».
«Команда наша что орлы, только надо, чтоб фортуна к нам повернулась, повезло бы!» — сказал тралмейстер Островский.
Штурман покосился на тралмейстера и с упреком сказал:
«Значит, на бога надеешься, на удачу?
А еще коммунист!»
«На бога я не надеюсь, а на удачу — да!»
Записей в таком роде было много. Капитан выходил на мостик, снова возвращался в каюту, заглядывал Ирине через плечо.
Одна из последних записей гласила:
…В команде появился новый рыбак Георгий Городецкий — башковитый, нелюдимый парень. Раньше ходил на «Драконе», сейчас вернулся из Ленинграда с похорон матери. Он вызывает на откровенность. Почему-то рассказал ему о своем прошлом, даже этот дневник показал. Команда, кроме тралмейстера, относится к нему хорошо, с любопытством.
Когда она дочитала последнюю страницу, Палыч снял морскую фуражку, взволнованно пригладил седые вихры, сел сбоку у стола и приготовился слушать.
Ирина смутилась.
— Я ведь не журналист. Не знаю, что вам сказать. — Она поняла, что капитан втайне мечтает опубликовать свой дневник. — Тут много интересного, например, про «техническую рвань». Эту проблему, по-моему, в принципе можно решить, как решаем сейчас проблемы сайры.
Она взялась было за свои чертежи, но капитан перебил ее, как Ковынев в первый день на острове.
— Вы знаете, я дневник до вас только Георгию Городецкому давал, есть у нас тут такой грамотный моряк. Так он не советует мне его продолжать, говорит — бесполезно… Вы мне адрес своего мужа оставьте, может, все-таки польза какая от моей писанины будет. — Капитан спрятал дневник в стол, поглядел в иллюминатор, встал и добавил: — А как вы думаете, есть мне смысл писать?
— Не знаю. Наверно, есть, — сказала Ирина. — Только тут важно — ради чего писать. А что Георгий вам говорил?
— В том-то и дело, — непонятно сказал капитан, надевая фуражку. — Вы бы пошли поспали перед ночью. Только запритесь на ключ, а то не дадут покоя. Пойдемте, провожу.
Ирина взяла чертежи, вышла с капитаном в коридор и почувствовала, как пол ушел из-под ног и снова вернулся. Она схватилась за поручень, ведущий вдоль стены коридора, и двинулась вперед.
— Шторма сегодня не будет, — успокоил ее капитан.
Справа шли узкие двери кают. За одной из них смутно слышалась музыка.
— Стойте, давайте-ка расскажите нам о делах. — Капитан постучал в дверь.
— Ну, кто там? — раздался голос Георгия.
Двухместная каюта была полна табачного дыма.
На койке с сигаретой в зубах лежал Георгий. Рядом на табурете стоял небольшой магнитофон. Музыка была классическая, старинная — играл орган.
Разглядев за капитаном высокую фигуру Ирины, Георгий выключил музыку, поднялся с койки:
— Ну что, Палыч, уяснили идею?
— Ты бы иллюминатор хоть приоткрыл, — сказал капитан, — никакой видимости. А вы, инженер, входите, входите! Я человек уже тугой на соображение, может, вы нам с Георгием и поясните, что к чему.
— Пожалуйста, — сказала Ирина, садясь и оглядывая прокуренную каюту.
Над койкой Георгия в чехле висело ружье и фотография собаки-лайки. Рядом с подушкой лежала большая перламутровая раковина, полная окурков. На столе высилась стопка книг.
Над другой койкой висела гитара и портрет киноактрисы Ларионовой в молодости.
Георгий молча раскрыл иллюминатор, швырнул за борт мусор из раковины, убрал с табурета магнитофон. Ирина расстелила на столе чертежи. Сдвигая в сторону книги, с недоумением прочла на корешке одной: «Индийская философия»…
Оба они, не перебивая, слушали ее больше часа.
За иллюминатором стало совсем темно. Георгий встал, включил свет.
Когда же Ирина сообщила, что на днях должны прибыть специальные приборы для установки на «Космонавте», Георгий нахмурился, а капитан взглянул на часы и сказал:
— Ну что ж, теория теорией, а ужинать надо. Поужинаем — и на мостик. Видно, придется вам нынче не поспать.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Ночной мир океана был полон скрытой жизни.
Под двумя длинными люстрами, выставленными с правого и левого борта, виднелась лишь бегущая назад фосфорически-зеленая вода с взлизами белоснежной пены.
Но скопления глубоководных водорослей, собранных течением в узкие бурые ленты, да всегда неожиданные мощные всплески в стороне заставляли угадывать и ночной поход ската, и глубинную битву осьминогов с китом — всю тайную жизнь потревоженной светом океанской толщи.
В рубке «Космонавта» было полутемно. Лишь слабый отблеск лампочки, освещающей картушку компаса, падал на спокойное лицо Георгия, стоящего у электрического штурвала, на капитана, время от времени приникающего к резиновому раструбу локатора. Кроме них, в темном углу у своего прибора угадывался очкастый гидроакустик с наушниками на голове — ждал, когда сайра скажет ему: «Я под килем!»
— Курс сто семьдесят один, — негромко сказал капитан.
— Курс сто семьдесят один, — повторил Георгий, нажимая кнопку электрического штурвала.
Пощелкивал эхолот.
Тесная ходовая рубка была до предела насыщена современной техникой. Ирина стояла в темноте у окна и хмурилась: все эти приборы не решали главной проблемы, зато создавали иллюзию полной вооруженности.
Судно изменило курс, и в свет люстр вдруг попали две морские уточки-глупыша. Они с трудом замахали крыльями и, глиссируя по воде, едва улепетнули вбок, в темноту.
— Налопались рыбы, — сказал капитан, снова приникая к локатору. — Товарищ Сергеева, в шести милях по курсу сто шестьдесят девять скопился весь наш сайровый флот. Хотелось бы и нам…
Ирина подошла к локатору, прижала лоб к тугой резине раструба. По круглому, черному, как космос, экрану кружил зеленый лучик развертки, высвечивая скопление зеленовато-желтых зернышек. Это и были десятки промысловых судов, видимо напавших на место скопления сайры.
— Курс сто шестьдесят девять, — сказала Ирина.
— Уже взят, — насмешливо отозвался Георгий.
Грохот дизелей усилился. Капитан включил рубильник, и по обе стороны борта празднично загорелись все длинные люстры с ослепительно синими лампами. Сейчас «Космонавт» стал похож на летящую сказочную галеру с высоко вскинутыми над водой светящимися веслами.
— Пишем сайру! — сказал Паша, который неслышно появился из штурманской и теперь держал в руках ползущую с катушки эхолота широченную розовую ленту с лохматыми коричневыми полосами.
— Гидра! — неожиданно гаркнул Георгий. — Слетай в кубрик, буди этого сукиного сына, всегда вахту просыпает!
Очкарик послушно скинул наушники и бросился вниз по трапу.
В это время капитан отодвинул вбок стекло, взял рупор, высунулся наружу и крикнул столпившимся на носовой палубе рыбакам:
— Прожекторист, на мачту!
В тот же миг темная фигурка человека вскарабкалась вверх по фок-мачте на небольшую площадку, откуда сразу вспыхнул толстый столб света и стал стегать по ночной воде впереди по курсу «Космонавта».
— Ого! Эхолот пишет!.. — послышался голос вошедшего тралмейстера. Он подмигнул Ирине, хлопнул ее по плечу и добавил: — Сейчас возьмем рыбки от и до. Это я вам говорю!
— Средний вперед! — сказал капитан.
Двигатель сбавил обороты, и теперь стали слышны удары волн по корпусу судна.
Сквозь стекло рубки впереди возникло видение разноэтажного ночного города с мерцающими светом домами.
— Так держать! — сказал капитан.
— Так держать, — буркнул Георгий и громко спросил: — Ты что, в детском саду или на судне?
Вопрос его относился к Вадиму, тому самому морячку, который «до сих пор не нашел своего идеала». Сейчас он действительно был спящим ребенком, которого насильно оторвали от сладкого сна. Не заметив Ирины, он встал вместо Георгия на толстый коврик у штурвала, зевнул, извлек из наружного кармана курточки сигарету, закурил ее и поежился от холода.
Георгий подошел к локатору.
— Ну, гидра, послушайте, что там у вас? — спросил капитан.
Вернувшийся с Вадимом акустик включил свой прибор и только начал надевать наушники, как оттуда на всю рубку запищало по-воробьиному.
— Это сайра! Сайра! — взволнованно крикнул акустик.
Но его тут же перебил крик с мачты.
— Сайра! — кричал в рупор прожекторист.
Тралмейстер загремел вниз по трапу.
— Малый ход, машина! — сказал в переговорную трубу капитан. — Даю аврал!
По всем помещениям судна раздался тревожный перезвон аврального сигнала.
И в эту же секунду нечеловеческий вопль рулевого пронзил рубку. Огни судов впереди резко шатнулись вправо.
Ирину швырнуло на шкафчик с компасом, ударило о локатор, Георгий крепко ухватил ее за плечи.