— Да, с какими прозаическими личностями мне приходится служить. Кругом седая древность. Камни, которые слышали звуки лютни и стоны людей на дыбах; волны, в которых ранним солнечным утром купались венероподобные девы. А тут ржут. Цитируют боевой устав. Село.
— Расскажи все-таки, не ломайся, — командир достал папиросы и, открыв пачку, протянул офицерам, — закуривайте, пока можно. Да давайте ближе, комиссар лекцию прочтет.
К группе офицеров со всех сторон потянулись моряки.
— Ладно уж, так и быть, а то отойдете в мир иной серыми, встретит вас там преподобный апостол Петр, сраму не оберешься, если спросит, кто же это воспитал вас. Так вот, «Эльзелот» — само название происходит от двух имен — Эльзы и Лотты, и легенда эта действительно прекрасна, хотя трагична и по-немецки сентиментальна.
Было это более трехсот лет назад, так что насчет тысячи боцман. Ян явно прибавил. Злого умысла, конечно, здесь нет, сделано это, так сказать, в порядке местного патриотизма. В одном из замков серого барона Шпильберга поутру у подъемного моста обнаружили двух малюток девочек, завернутых в голубые с серебряными звездами бархатные плащи, на одном из которых золотом было вышито «Эльза», а на другом «Лотта». Долго ломали себе головы обыватели, теряясь в догадках, что бы это значило, и как, к сожалению, случается до сих пор, если люди сталкиваются с таинственным явлением, решили, что это знак от бога. Подкидышей взяли в замок, где вспоили и вскормили. Не прошло и двух десятков лет, как на небосклоне всех турниров заблистали две новые звезды. Девушки, молва о которых разошлась далеко и даже шагнула за море, славились не только неотразимой красотой и грацией, но и буквально ангельскими голосами, слушать и видеть их приезжали из самых отдаленных графств. Девушки, как сиамские близнецы, были неразлучны, кстати, они были и похожи друг на друга, как два одинаковых патрона, правда одна была брюнетка, а вторая блондинка. Однако их музыкальные ревю постепенно изменили направление, и обе они оказались на алтаре жриц любви — стали торговать своим юным, прекрасным, как скульптура Микеланджело, телом. В чем в короткое время значительно преуспели. Самые знатные рыцари считали за великую честь провести с ними ночь, а соответственно к их стройным ножкам потекли золотые ручьи. Но время неумолимо, к великому огорчению, все проходит, и конечно, прежде всего молодость. И вот наступил критический момент.
Они потеряли свои прелести и обаяние. Но на этом этапе их жизни произошло одно сенсационное событие. Скончался барон Шпильберг. При вскрытии его завещания люди буквально похолодели от ужаса — все свое состояние он завещал Эльзе и Лотте — как оказалось, своим родным дочерям.
— Чего же холодеть, естественное явление?
— Да, если бы не одно действительно леденящее кровь обстоятельство: он-то, барон, и был постоянным клиентом близнецов…
— Вот те… — начал штурман.
— Не перебивай, лейтенант, слушай дальше, — шепотом произнес механик и придвинулся ближе к замполиту.
— Дальше все было, как и должно быть. Женщин прокляли и отлучили от церкви, но следует отдать должное — богатство старого греховодника Шпильберга им вручили полностью. Отверженные обществом, Эльза и Лотта решили организовать свой религиозный орден. Вот на этом самом месте, на острове среди озера, окруженного непроходимыми дебрями, в которых жили лишь медведи, волки и вепри, они построили обитель для бедных, сбившихся с пути девушек и назвали его «Эльзелот».
Мир тогда, как и сейчас, потрясала война, в отличие от этой она называлась Тридцатилетней, по-нашему, далеко не блицкриг.
Особенно активно в ней действовал шведский король Густав-Адольф II Ваза — человек очень храбрый и воинственный, самый популярный и любимый монарх шведов, ну, скажем, как у нас Петр I или Генрих IV у французов. Он быстро захватил всю Прибалтику и, сейчас точно не помню, за какую из выигранных битв, захотел наградить своих рейтар, и весьма неосторожно объявил им, что выполнит любую просьбу доблестных воинов. Очевидно, отрезвев, любимец-король явно с большой тревогой ждал ответ от рыцарей, ибо любимец-то, как гласила молва, был скуповат и боялся, что придется сильно потрясти мошной.
Каково же было его удивление, когда верные подданные потребовали от него всего лишь монастырь «Эльзелот» со всеми его обитателями.
— Вот те… — начал было штурман, но на него сразу зашикали, и он замолчал.
— Какие же сокровища хранились в этом монастыре? — продолжал Долматов. — Ведь все свое состояние близнецы-игуменьи израсходовали на строительство монастыря и оснащение его необходимым имуществом. Но по пресловутому неписаному, однако, к сожалению, часто действующему в жизни закону равновесия, споткнувшиеся и несчастные девушки были и самыми красивыми. Вот на это богатство и претендовали соскучившиеся по женской ласке вояки.
Густав-Адольф чуть не проглотил язык от радости, когда узнал, что награда ему не будет стоить и кроны.
Разрешение было дано. И вот ночью сотни рейтар окружили озеро с расположенным на нем островом и замком. Но, как они ни бились, найти брод, по которому мы пришли, не могли. Они уже хотели снять осаду и уйти не солоно хлебавши, проклиная тот день, когда их попутал лукавый и, отвернув от золота, направил на путь явно сомнительный, когда из монастыря на их сторону приплыла девушка. Скорее всего она была из новичков и еще не окрепла в вере. Ночью, когда воины сидели у разложенного огня, она возникла перед ними неожиданно, как призрак, но призрак осязаемый, теплый, розово-золотистый в свете, бросаемом пламенем костра, как гимн красоте человеческого тела. Пройдя меж оторопевших рыцарей, она остановилась перед их вождем и плавным жестом указала на брод. Как только ее рука замерла — грянул взрыв. Не желая отдавать себя на поругание чужеземцам, монашки взорвали монастырь вместе с собой…
Несколько минут все молчали. Тишину нарушал только скрипучий крик в прибрежном кустарнике какой-то ночной птицы, да изредка в озере всплескивала потревоженная рыба.
— Прекрасно, — произнес командир, — даже если ты, комиссар, и кое-что добавил от себя, все равно молодец, здорово снял со всех нервное напряжение, преклоняюсь.
— Ладно, друзья, спите-ка лучше, а я пойду проверю караулы, давняя журналистская привычка работать ночью.
Долматов поднялся, взял автомат и, перешагивая через лежащих людей, пошел к выходу.
Когда замполит вернулся, все уже спали. Он расстелил бушлат и улегся, подложив под голову вещмешок. Но сон не шел. Долматов привстал и пошарил рукой в изголовье, ища фляжку с водой.
— Не спится, Коля? Дай и мне попить, — командир протянул руку, — тоже заснуть не могу, самые ошалелые мысли лезут в голову.
— А мне почему-то удивительно легко, — произнес Долматов. — Вот кончится война, и вечером под Новый год приду я знаешь куда?
— На Невский?
— Нет, Леня, в ресторан. В самый лучший. И не один, а с девушкой. И чтобы она чем-то была похожа на Ирму, шатенка с длинными волосами. Будет светло и уютно, будет играть музыка и пахнуть духами. А она будет сидеть напротив и смотреть на меня голубыми близорукими глазами.
— А почему обязательно близорукими?
— А потому, мой дорогой командир, чтобы она не сразу поняла, что я рыжий.
— Ты красивый парень, Коля, хотя у нас, ребят, понятие мужской красоты, к сожалению, иное, чем у женщин. Но ты красивый и даже, как писал Лермонтов о Печорине, породистый. Тот, как и ты, был блондином с черными бровями. Но когда-то это все будет?
— Скоро. Очень скоро. Ты помнишь наш разговор на плавбазе о воспитании детей?
— Ну?
— Я хочу сказать, что нас, наше поколение, воспитывали правильно. Да, да. Было голодно, холодно, но никогда не было скучно. Нас воспитали так, что мы не боялись, понимаешь, не боялись войны, больше того, как это ни парадоксально, мы ее даже ждали, правда, по-детски — эх, скорее бы война. И все это сказалось. Мы не успели подготовиться экономически и организационно, а вот морально, ты меня прости, с избытком. Опять же, повторяю, потому, что мы ее не боялись. А как следствие могу сказать, что не боялись потому, что были уверены, абсолютно, непререкаемо в своей победе. Получалось странное явление — отступаем, удивляемся, недоумеваем, а вера в победу только крепнет. Жизнь подтвердила правильность теории: в процессе войны капиталистического государства с социалистическим первое разваливается, а второе крепнет. Вспомни, какими мы и Германия были вначале и какими стали теперь. Так-то…
День прошел в приготовлениях к дальнему переходу. Вечером возвратился посланный на встречу с радисткой боцман Ян, он доложил, что Ирма на условленное место не явилась.
Ольштынский и Долматов, выслушав боцмана, молча переглянулись.
— Значит, говоришь, не пришла? — командир поднял голову и пристально посмотрел на боцмана.
— Нет, не пришла. Я ждал долго. Действовал очень осторожно. Предварительно убедился, нет ли за мной слежки и не готовят ли фашисты засаду. Все было совершенно нормально, Ирма не появилась, больше ждать не было смысла, и я вернулся.
— Все правильно. Ждать действительно не было смысла, — задумчиво произнес замполит. — Надо срочно уходить. — Он встал и посмотрел вокруг, где в развалинах расположились люди. — Надо срочно уходить, как можно быстрее и дальше, трудно сказать, что там стряслось, не исключено — Ирма в руках гестапо. Я далек от подозрений, но она знает, где мы находимся, знает об «Эльзелоте».
— А если подождать до завтра, вдруг что-нибудь прояснится. Попытаемся еще раз послать Яна?
— Я тебя понимаю, Леонид, но это ни к чему — мы многим рискуем. Если бы речь шла только обо мне, не было бы никаких разговоров, но с нами люди, и забывать об этом нельзя. Собирай отряд, командир, минут через десять нужно сниматься!
Группа моряков, соблюдая предельную осторожность, выслав вперед разведку, двинулась густым, смешанным лесом на восток. Под ногами шуршали опавшие и уже просохшие листья, кое-где глянцевито поблескивала хвоя. Один раз через заросшую кустарником просеку прямо из чащи выскочили кабаны. Остановившись, они несколько мгновений недоуменно смотрели на матросов, будто пытались осмыслить, как попали сюда, в их глухое обиталище, эти странные существа. Затем с негодующим хрюканьем рванулись обратно и через некоторое время исчезли в зарослях орешника.