Одна повыше, другая – пониже, так и в жизни получилось. Елена сильная, яркая, успешная. Все ей удавалось. И должность высокую она заняла, и семья хорошая, и перспективы прекрасные. Хотя всякое в жизни бывало. Но в трудные времена Елена никому не жаловалась. Только Оле. И Оля приходила, приезжала, по телефону часами разговаривала, в больницу приходила – и такое было.
Оставалась с детьми, когда надо было. Кота к себе брала, когда Елена уезжала. Просто выслушивала и поддерживала, утешала. Просто была. Но была в каком-то отдалении, потому что разные жизни были. И у Елены был другой круг общения – богатые высокопоставленные люди, разные модные персоны. И профессии разные. Елена – крупный финансист. Оля была медсестрой. Хорошей, отличной медсестрой. В личной жизни у Оли тоже не сложилось. Был человек, которого она любила в юности. Но он женился на другой. И все.
Незаметная Оля была. Тихая. От нее ничего не зависело в жизни подруги – вроде бы так. Но после ее смерти все стало рушиться в жизни Елены. Потому что исчезли поддержка, понимание, уверенность в том, что можно позвонить или написать, – и к тебе придет человек, который тебя любит. И разделит с тобой горечь поражения, тревогу, бытовые проблемы, поймет, утешит… И необязательно звонить, – понимаете? Достаточно знать, что такой человек есть. И есть с кем оставить кота. Или рассказать тайну, которую никому нельзя рассказать…
После ухода незаметных людей образуется иногда ужасная пустота. Оказывается, они занимали огромное место в нашей жизни. Они были как несущая конструкция нашей жизни; может, они и были нашей жизнью… И мы этих людей не замечали, как не замечают свою руку или глаз. Пока они есть…
И после утраты такого человека все рушится. Эта пустота постепенно разрушает и размывает хорошую жизнь – трещины идут по стенам… И каждый раз вспоминаешь их как живых – надо позвонить Оле! Надо рассказать Оле! А Оли-то и нет. Или другого незаметного и незаменимого человека, который всегда был. А теперь его нет…
И Елена горько плакала вечерами, когда никто не видел. Она тосковала по Оле – как мало внимания ей уделяли! Всегда такому человеку уделяют мало внимания. Никто же не благодарит и не целует собственную руку – ею просто пользуются. А когда ее нет – это страшная боль и страшная утрата…
Потом Елене приснился сон: снова «линейка» перед школой. Осенний мелкий дождичек, всех по классам распределяют, звенит колокольчик. И подходит Оля в желтой курточке с капюшоном, с алыми гладиолусами в руках. Улыбается и говорит, что все будет хорошо. Все и так хорошо. И мы навсегда будем вместе, мы же друзья. Просто теперь мы в разных классах, вот и все. Не плачь, пожалуйста, Леночка. Учись хорошо!
Такой обыденный сон о прошлом, – но Елена проснулась в слезах, с комком в горле, как в детстве бывает, когда сильно плачешь. Но это был сон-утешение. И после него стало легче жить. Раз любовь остается, значит, остается и объект любви, – где-то он есть. В нашей душе, на том свете или в другом классе, но есть!
Елена отвезла на кладбище алые гладиолусы. Погладила памятник. Поблагодарила Олю за все – за свое счастье. «На «линейке» мы снова встретимся», – так прошептала она. И сосны зашумели высоко в небе, выглянуло солнце. А Елена пошла учиться дальше – как все мы…
Но надо помнить главное: незаметные люди иногда незаменимы. И надо их замечать. Почаще их замечать. Потому что иногда – это несущая конструкция нашей жизни. Наша поддержка и опора. И на них все держится, хотя мы это не всегда понимаем вовремя…
Это давно было. Одна девушка приехала в Ленинград из Кировской области, училище окончила, устроилась работать маляром. Она была самостоятельная. Тогда многие были самостоятельными, рассчитывать на родителей не приходилось. Отец у нее погиб, а у матери было еще трое младших. И надо было пробивать дорогу в жизни самой.
Марина пробивала дорогу, работала, снимала комнатку. Но потом получилось вот что: она познакомилась с моряком. Влюбилась. И оказалась в положении. Хотите – осуждайте, но вот так вышло в ее восемнадцать лет. Да еще моряк-то был с иностранного судна. Он пообещал на ломаном русском писать и слать радиограммы. И ушел в рейс. А Марина осталась, конечно.
Она решила родить ребенка. Тогда можно было выжить одной с ребенком, тяжело, но можно. Да и привычка выживать была… Матери Марина написала всю правду, перед тем как лечь в роддом. Написала, что ни на что не рассчитывает, справится, просит понять и простить. И родила мальчика.
А в роддоме случилась вспышка инфекции. Младенец тоже заразился. Больницу закрыли на карантин, Марину с малышом перевели в инфекционное отделение. Передачи и посещения запрещены! Хотя и так не было ни передач для нее, ни посещений.
Было очень страшно и тяжело. Марина боялась, что ребенок не выживет. И одиноко было – никто же не придет, не проведает, не передаст хотя бы записку… Девочки на работе были хорошие, дружные, но карантин ведь. Хотя к другим роженицам приходили близкие. Просто стояли под окнами больницы, махали руками, кричали по именам: «Танька! Леночка Вологодцева! Машутка!» И мамочки подходили к окну, махали в ответ. Форточку не разрешали открывать, зима была. Но хоть так общались. Это огромная поддержка!
Марина вечером тоже подошла к окну. Ребенка приносили на кормление и унесли, он слабенький, так врач сказала. И так одиноко, так страшно, особенно вечером, когда в коридоре горит тусклый свет, в палате рассказывают о мужьях, о детях, а ты совсем одна…
На улице был фонарь – в свете фонаря летели снежинки. Луна светила. Все засыпано белым снегом. А в снегу стоит бабушка Нина! Маленькая, толстенькая, кругленькая, в своем сером пальто, перетянутом поясом, – как маленький серый снеговик. В платке пуховом сером. В валенках. И машет рукой в красной варежке!
Это же бабушка Нина приехала, вот это да. Она старенькая, и ноги больные, но она всегда Марину любила очень, они очень были близки. Вот она узнала про все, наверное, мама ей рассказала. И приехала. И вот – стоит под фонарем и машет красной варежкой. Какое счастье! И за бабушку тревожно. Как она приехала, у нее и сердце, и ноги, и отеки, – но вот же она! Марина стала махать изо всех сил. С третьего этажа. И бабушка ее увидела, конечно!
Голоса не слышно, да и Марине нельзя кричать. Но они видят друг друга и друг другу машут – бабушка Нина приехала навестить. Они долго друг другу махали, Марина тихонько говорила бабушке разные хорошие слова. И про ребеночка говорила: хоть бы он выздоровел. Я так боюсь. Бабушка Нина, пусть он выздоровеет! – а сама плачет, слезы текут ручьем, всхлипывает, как в детстве.
Потом Марина в палате сказала, что к ней бабушка приехала. Из Кировской области. Значит, все хорошо будет. И другие женщины покивали головами, согласились: конечно, хорошо! И что приехали к тебе – тоже хорошо. Все образуется, значит. И Марина уснула спокойно, первый раз за эти дни…
Бабушка еще два раза приходила, все эти дни был сильный снегопад. Стояла под фонарем, ее хорошо видно было. И махала короткой ручкой в красной варежке, и улыбалась, – Марина видела, что улыбается. А потом бабушка Нина уходила – вышагнет из круга света под фонарем, и все. Не видно ее. Наверное, девочки с работы ее поселили в Марининой комнате, она же ключ оставила им.
Малыш выздоровел. Выжил. Марина его назвала Димой, в честь отца, бабушкиного сына. Выписалась из больницы, приехала домой на трамвае. Тогда это нормально было. А дома телеграмму соседи отдали. «Бабушка Нина умерла тчк если хочешь зпт приезжай домой зпт проживем тчк мама».
В тот день, когда Дима родился, бабушка и умерла. От сердца, быстро, села на табуретку, вздохнула и завалилась на бок. А в руках у нее была фотография маленькой Марины с отцом; она в фотоальбом клеила фотографии. И говорила она про Марину перед этим. Мол, ничего. Бывает. Были бы все живы да здоровы, а так – проживем, если что. Проживем!
Марина очень по бабушке плакала. Очень ее любила. Похороны уже прошли, да и куда с грудничком поедешь? И еще Марина вспомнила; когда бабушка выходила из круга света, следов от валенок не оставалось на снегу. Может, не видно было. Может, их снегом моментально засыпало. Но это неважно.
Важно, что бабушка приехала, пришла – из Кировской области. Или из еще более далекой области, уму человеческому непонятной и недоступной. Есть такие области, что бы ни говорили материалисты. Таинственные, неизведанные, далекие, но спасительные и светлые, как круг под фонарем. А что за кругом – вот это совсем неизвестно. Любовь и свет – одно и то же. И любящие поддерживают нас. Даже из другой области. Так бывает.
Так хорошо одна женщина-казашка сказала, что надо записать ее речь.
«Когда в моем доме все было хорошо, они приходили и сидели за моим богато накрытым дастарханом. Я ничего не жалела, все ставила перед ними. И они сидели и ели. Улыбались мне и шептались, когда я выходила за новыми блюдами.
Мой дом был светел и гостеприимен. И они сидели за моим богатым дастарханом много раз. Да почти каждый день.
Потом умер мой муж. И пришло горе. Но я работала, растила детей и накрывала дастархан. И они приходили. Улыбались реже, а шептались громче.
Потом мама моя умерла, моя помощница и опора. И заболел ребенок. Но они приходили и сидели за моим дастарханом. Только недовольны были, что еды меньше. И нет тех лакомств, к которым они привыкли. Они мне не улыбались уже. И не говорили шепотом. Они в голос обсуждали мою несчастную жизнь, винили меня и смаковали подробности. И вот тогда улыбались, но не мне, а моему горю.
А потом я потеряла работу. И сама заболела. И нечего стало ставить на дастархан.
Они не пришли ни разу. И не принесли ни куска хлеба. И на улице сворачивали, чтобы не встречаться со мной. И делали вид, что меня не узнали. И сплетничали, клеветали и радовались моим несчастьям. Те, кто сидел за моим дастарханом.