Новости, поступавшие на наши коммутаторы, были, мягко говоря, чудовищными. По всему небу гибли корабли. Нас усмиряли, как невоспитанных детей, какими мы и были. Все игрушки убрали в коробку.
Меня это не пугало. Я не для того четыре года проторчала в летной школе, чтобы теперь засесть на грунте. После спасения со Второй городской «Тетя Жиголо» стала для меня символом свободы. Корабль, как он ни был стар, оказался мне домом. Домом, какого у меня не было в детстве. И я, черт возьми, не отдам его без боя – даже самой могучей армаде. Я росла старьевщицей, привыкла выживать на краю света. Если надо бежать и прятаться – тоже не задумаюсь. Лишь бы летать и быть свободной – ради этого я готова на все.
– Разбуди ее.
Гант собрал складками свою обвисшую рожу.
– Уверена, принцесса?
– Еще бы не уверена!
– Просто для этого придется по уши накачать ее стимуляторами. Такой шок может и убить.
– Вряд ли у нас есть выбор. И знаешь, Гант?..
– Ну?
– Еще раз обзовешь меня принцессой, я зажарю твои бедрышки в чесночном масле и подам с хрустящим багетом.
Глаза у него от негодующего удивления стали совсем круглыми.
– Да ты долбаная расистка, – выговорил он.
Я открыла рот, чтобы выдать ему на всю катушку, – но успела сдержаться. Опять моим языком завладел Ник.
– Извини, Гант. – Я протерла глаза. – Прошу прощения.
Гант потер себе челюсть лапкой с перепонками цвета египетского папируса. Пахло от него, как из забитого водостока.
– Чего там, – все еще с обидой ответил он. – Ну, так будить мне эту вот или нет?
Я взглянула на фигуру, распростертую на застеленной койке, и заколебалась. Спасибо отцовским воспоминаниям – я знала, кто она и чем так важна. Если умрет, нам совсем беда. Но и пока она без сознания, помощи от нее никакой.
– Думаю, лучше разбудить.
– Тогда постой в сторонке.
Он извлек откуда-то струйный инъектор и прижал его к шее женщины. Я услышала щелчок и шипение, пациентка напряглась. Верхний свет замигал. У нее затрепетали веки. И вот я, не успев опомниться, уже смотрю в усталые серые глаза женщины, состарившейся во времена, когда Общность была совсем юной.
– Вы – София Никитас, основательница Дома Возврата?
Женщина, всматриваясь в мое лицо, ответила:
– Гм, это может оказаться правдой.
– Может оказаться?
– Я пока не знаю даже, где я, – сказала она.
– Вы на добром корабле «Тетя Жиголо», – объяснила я, скрестив руки на груди. – Нас захватило сотрясение реальности, и после него мы нашли вас. Вас вынесло на одну из тарелок.
– То есть я опять во вселенной? – Она подняла узловатую кисть. – Ты мне не поможешь?
Я бережно приподняла и усадила ее. С трудом верилось, что пару веков назад этот иссохший мешок костей чуть ли не в одиночку создал организацию, оседлавшую теперь всю Общность.
– А число какое? – спросила она.
– Двадцать четвертое декабря.
– Какого года?
– Двести двадцать пятого Эс О.
– Эс О?
– Стандартное время Общности.
– О господи… А по старому календарю ты, надо полагать, не знаешь?
– По какому старому?
– Не важно, – вздохнула София. – И так вижу, что много лет прошло.
Она спустила ноги с койки и села на краю, пробуя палубу пальцами.
В летной школе нам рассказывали, что Софию, основавшую Дом Возврата, предали и вытеснили из ее же организации, после чего она пропала. Кто-то предполагал, что она с экспедицией скакунов отправилась к Андромеде, другие – что она ушла в Интрузию в поисках лучших миров, третьи – что затерялась в беззвездной тьме между рукавами галактики в поисках вечного одиночества. Как видно, правы были те, кто говорил об Интрузии.
– Мы вас помним, – сказала я. – Дом Возврата до сих пор существует.
– Да что ты?
– Ну, существовал до недавнего времени.
– А что случилось потом?
– Кто-то раскопал старый флот очажников, и они отобрали у нас корабли – по всей Общности.
– А… – София покрутила головой; позвонки затрещали, как попкорн в духовке. – Тогда мне, пожалуй, пора было вернуться.
Она, хмурясь, взглянула на меня. Я догадывалась, что от стимуляторов у нее немножко мутилось в голове.
– Ты кажешься мне знакомой.
– Мы уже встречались во время вторичного толчка.
– Встречались?
– Вы были тогда в Интрузии с моим отцом Ником Мориарти.
– А, да, – вспомнила она, и ее брови совсем сошлись. – Ты… Корделия?
– Верно.
– Ну что ж, рада наконец познакомиться с тобой в реальном мире.
Я подсела к ней на кровать. Волосы с необритой половины головы падали мне на правый глаз.
– Тот мой разговор с отцом… состоялся на самом деле? То есть он был настоящий? Настоящий Ник?
– Был.
– Значит, он жив?
– Насколько мне известно.
Холодная рука, сжимавшая мне сердце, как будто немного отпустила. Пусть чужой флот атакует Общность. Пусть рушится цивилизация. Но меня здесь и сейчас захлестнула отчаянная надежда.
– Мы сможем его найти?
– Наверняка. – София похлопала меня по колену. – Но прежде тебе придется кое-что сделать.
– И что же?
Она улыбнулась:
– То, к чему мы тебя предназначили.
31Нод
Несколько малышат оставил на Мировом Древе.
Учиться умениям.
Учиться обычаям.
Потом – когда-нибудь – работать среди звезд.
Самого хваткого оставил при себе.
Назвал его Джорджем.
Джордж умный, быстрый, всегда озорной.
Много способностей. Много шалостей.
Многому придется учить.
Работать, и показывать, и учить.
И однажды Джордж станет отменным механиком, как все драффы.
Но пока я думаю все это, я вспоминаю.
Вспоминаю сообщение, которое свернувшийся клубком, умирающий Чет передал через Джонни.
«Все белые корабли – кузены», – сказал Чет.
И я ломаю голову.
Все драффы в родстве. Мы все с одного Мирового Древа. Даже те, кто служит на чужих кораблях, как Тревожная Собака.
Все едины.
Всегда были.
Всегда работали, всегда служили.
И очажникам служили, давным-давно.
Очажникам.
Очажники бежали из вселенной и оставили после себя Кинжальный флот.
Флот…
Мои пальцы-лепестки качаются, словно под ветром родины. В животе будто бьется скользкая рыба.
Большое понимание.
Внезапное откровение.
Логично.
И возможно – суперважно.
Должен сказать капитану Констанц.
Должен сказать ей сейчас же.
32Сал Констанц
Пока мы с Престоном добрались до камбуза, Нод от нетерпения уже переминался с руки на руку. Я впервые видела его таким взбудораженным.
– Что такое?
– Важное догадывание.
– Насчет чего? – Я присела перед маленьким механиком на корточки и коснулась ладонью его чешуйчатой спины. – Сообразил, что делать с воздушными фильтрами в трюме?
– Кузены.
– Что?
– Драффы служат очажникам.
– Да, и что?
– На флоте должны быть механики-драффы.
Я откачнулась на пятки. Теперь, когда он пояснил, это казалось таким очевидным. Все расы Множественности использовали драффов, причем чуть ли не с начала своей истории. Естественно, и построенные очажниками корабли Мраморной армады обслуживаются шестирукими механиками.
– Только не вижу, какая нам с того польза?
– Я тоже. Но Чет хотел, чтобы мы знали. Сказал – важно.
– Чет?
– Механик с «Души Люси».
У меня заболели колени. Опершись ладонями о бедра, я выпрямилась и прошла через камбуз к чайнику, тщательно заварила себе чай по-флотски – адской крепости, зато гарантированно изгонявший усталость и позволявший остаться на своем посту.
– Хочешь чашечку? – спросила я.
Нод, подражая человеческому жесту, качнул одним из лиц:
– Вкус кипяченой болотной воды.
– Как знаешь.
Пока заваривался чай, я смотрела на расхаживавшего по комнате Нода. Его рты чмокали по металлической палубе.
– Ты знаешь, что сегодня сочельник?
Нод остановился и, вопросительно изогнув шею, оглянулся на меня:
– Что такое сочельник?
Я пожала плечами:
– «Собака» что-то раскопала. По-моему, она становится сентиментальной.
– Это изделие?
– Праздник.
– Что такое «праздник»?
– Вроде увольнения на берег. День, когда можно не работать.
– Всегда работаю.
– Я знаю.
– Работа, потом отдых.
Я потерла лоб. В чем-то Нод был самым разумным из моих знакомых. А в чем-то – как ребенок.
– Когда-то на Земле, когда Конгломерат только зарождался, людям приходилось трудиться ради средств на покупку пищи и жилья.
– Покупку у кого?
– У корпораций, на которых они работали.
Пальцы-лепестки затрепетали.
– Неэффективная система.
– Это верно.
– Значит, праздник?..
– Праздники – это такие особые дни, когда позволялось не работать.
Механик обдумал мои слова.
– А как же маленькие?
– Им тоже не надо было работать.
Одно лицо Нода встревоженно запрокинулось вверх.
– Они умирали?
– Как?!
– Маленькие без работы чахнут и умирают. Потомков ровно столько, сколько нужно для работы. Без запасных.
Я далеко не сразу осмыслила его слова.
– Дети драффов умирают, если им не хватает работы?
– Да, для равновесия Мирового Древа.
– Ужасно!
Все шесть конечностей Нода шевельнулись, правдоподобно изобразив человеческое пожимание плечами.
– Так и есть.
– Но твои дети?..
– Много работы. Много работы для драффов по всему небу.
Я никогда раньше не задумывалась над вопросом: почему сородичи Нода с удовольствием трудятся механиками звездолетов по всей Множественности? А они спасались от смерти. Замкнутая система Мирового Древа никогда не позволила бы их популяции разрастись настолько, чтобы перенапрячь емкость экологической ниши и поставить под угрозу существование самого Древа. Вот добровольное служение и стало для них предохранительным клапаном, позволяющим выживать тем, кто иначе превратился бы в кучку компоста. С точки зрения моей человеческой морали подобный выход представлялся сомнительным. Я невольно подумала, что расы Множественности (и человечество в том числе) попросту воспользовались чужой бедой и инстинктивной склонностью этих созданий к восстановительным работам. Но наш эгоизм все же стал для них спасением. Это нисколько не оправдывало нас – как и тот факт, что люди переняли существующий порядок у старших рас, – но все же на сегодняшний день драффов выжило больше, чем было бы без нас.