леднее время она стала реже вспоминать свое родное Франш-Конте. Один лишь цирюльник упорно молчал, но ведь и от природы он был молчуном.
Мари с трудом и не сразу привыкла обращаться к Бизонтену на ты, и все от души хохотали, видя, как она всякий раз вспыхивает до корней волос, но, когда как-то вечером в разговор вмешался кузнец, она залилась краской.
— Никак не возьму я в толк, почему это новобрачные спят в разных комнатах. Если члены Совета узнают о таких штучках, они вас вопросами замучают.
На минутку снова заглянула зима, затянула лужи белым ледком, пролила дожди на озеро, покрыла его муаровой сеткой града, а потом началась уже настоящая весна. Мягкое дуновение шло с юго-запада, и Бизонтен заявил:
— Это ветер-южак. В основном-то он предвещает приход хороших деньков, но часто нагоняет проливные дожди. А там, глядишь, Принц Голубое Око таким станет красавцем, что все горы по нему с ума начнут сходить. И так каждый год. И каждый год у них свадьба идет.
И впрямь пришли добрые денечки, правда, изредка перепадали и дожди, но только лишь для того, казалось, чтобы хорошенько промыть воздух и открыть глазу людей вершины пока еще не видных отсюда гор.
Как-то вечером, когда было особенно тепло, а старики и ребятишки уже улеглись спать, Бизонтен заявил:
— Я лично собираюсь пойти прогуляться.
При этих словах поднялся с места Пьер, потом Клодия и Мари. Они закидали золой два еще горящих полена и вышли, а по пятам Клодии заковылял Шакал.
Опускался тихий вечер. Длинные, разметавшиеся по небу тучи окутывали луну. Город и озеро были затоплены ее молочным светом. То там, то здесь отблеск огня или пляшущее пламя свечи еще жили в окнах, но на берегу не было ни души, только еле слышно дышало озеро. Они шагали в молчании до самого мола, протянувшего в глубь озера свое длинное туловище, усеянное черными корявыми раковинами.
— Дойдем до самого конца, — предложил Бизонтен.
— Иди, если тебе угодно, — отозвался Пьер, — а мне хватает того, что я день-деньской на крышах корячусь, как акробат какой. Если тебе так приспичило сломать себе хребет, пожалуйста, путь свободен.
Бизонтен стоял рядом с Мари. Он посмотрел на нее, потом на Пьера и прочел на его губах улыбку — одобряющую улыбку. Но с места не тронулся. Пьер добавил:
— Слушай-ка, своди на мол мою сестрицу, ей это на пользу пойдет. А мы с Клодией возвращаемся домой. Не хватает еще ей в ее положении падать.
Молодые люди зашагали к дому. Оставшиеся смотрели, как они идут бок о бок, и, когда оба силуэта превратились на фоне вечерней темноты в одно темное пятно, Мари проговорила:
— Они хоть моложе нас, зато благоразумнее.
Бизонтен взял ее за руку и повел было к молу, но она уперлась.
— Ты что, на самом деле считаешь, что мне снова пора ногу ломать?
И так как он привлек ее к себе, она прижалась к нему, уткнулась головой в складки его серого бархатного жилета. Бизонтен приподнял ее лицо, припал к ее губам долгим поцелуем, потом сказал дрогнувшим голосом:
— Нет, незачем нам дальше идти.
И он удержал рвущийся с губ счастливый смех при мысли, что может вспугнуть лысух на том, Савойском берегу, где еще светилось несколько огоньков.
41
Этой ночью Бизонтен тихонько перенес свой тюфяк в маленькую заднюю каморку, где хранились на зиму яблоки и сухой горошек.
И Бизонтен был счастлив. Счастлив, как и с другими женщинами, которых он знал раньше, но, возможно, счастлив еще и как-то иначе, сильнее. В душе он был почему-то уверен, даже твердо знал, что на сей раз это не скоропроходящая случайная любовная связь. И на следующий день на работе он все время твердил про себя: «Стареешь, Бизонтен Добродетельный, стареешь, подмастерье! Скоро скажешь: прощайте, дороги… Да нет, молодеешь. Взял женщину моложе себя, да еще с двумя прекрасными ребятишками, разве от этого мужчина не помолодеет?» И он посматривал на Жана так, как, возможно, никогда еще на него не смотрел.
Днем, когда они с Пьером были одни и оседлали новые стропила, куда собирались класть дранку, Пьер вдруг пристально посмотрел на Бизонтена и сказал ему:
— А знаешь, я счастлив.
Расхохотавшись, Бизонтен заметил:
— Еще бы не чувствовать себя счастливым, особенно когда кладешь головные стропила.
Пьер тоже рассмеялся и продолжал:
— Хоть раз в жизни не валяй ты дурака! Сам отлично понимаешь, о чем я говорю. Но, в сущности, ты прав, ты, по-моему, правильный брус поставил.
И они обменялись тем взглядом, что дороже любого дружеского похлопывания по плечу.
Избегая любого бесцеремонного намека, домашние молча дали понять Бизонтену и Мари, что все в порядке вещей. Разве что в доме стало как-то веселее. И когда Мари заводила разговор об их деревне, Бизонтен останавливал ее:
— Моя родная страна — это дорога. И если тебе взбредет в голову вернуться в родную деревню, прежде чем кончится эта проклятая война, я прямо заявлю, что пора мне собирать свои вещички.
Мари нежно похлопывала его по губам, как бы прося замолчать.
Время от времени приходили к ним весточки, большей частью от возчиков из Сент-Круа или Валорба. И люди эти описывали их край, сожженный огнем и залитый кровью, сгоревшие города и вытоптанные нивы. Утверждали даже, что Ришелье велел сжигать леса, где прятались жители Франш-Конте. Говорили они также о превращенных в пустыню местностях, где земли лежали непахотные. Рассказывали о заброшенных кузницах и солеварнях, о нищете, голоде, бедах и смерти.
Старики вздыхали:
— Так мы и помрем, не увидев родимого края. К тому времени, когда кончится война, нас уже в живых не будет.
Слушая все эти разговоры, Бизонтен обычно молчал, но, оставшись наедине с Мари, он ласково уговаривал ее:
— Я понимаю, какое это горе для тех, кто никогда не покидал свою землю. Но скоро я научу тебя быть счастливой везде, где только люди любят друг друга. И в конце концов приучу тебя тоже любить озеро, как я его люблю И ты увидишь: чем больше людей любят друг друга, тем сильнее крепнет любовь. Нет, ты скажи, разве не прекрасна любовь такая же необъятная и такая же глубокая, как это озеро?
— Ты все всегда к одному — к смеху сводишь, — говорила она.
И Бизонтен был счастлив, он чувствовал, что мало-помалу и ребятишки, и Пьер, и Клодия, и даже Мари поддались очарованию озера, беспрерывно меняющегося, ни на минуту не остающегося спокойным. Все они, как и сам он, зорко следили за нравом озера, за этим неустанным движением, вовлекающим даже Савойские Альпы с их еще снежными вершинами, которые, казалось, то приближались, то уходили вдаль, покорные этому вечному дыханию вод.
Часто они вспоминали о Блонделе и Ортанс, но новостей от них все еще не было. А потом как-то ночью, когда туман пал на город, тяжко придавив его своим безмолвием, их разбудил лай Шакала. Бизонтен вскочил на ноги. Там, внизу, кто-то свирепо тряс дверь. Он поспешно спустился вниз, схватив в охапку свою одежду.
— Кто там?
— Ты Бизонтен Доблестный?
— Я.
— Тогда отворяй. Я от Блонделя.
Мари тоже поднялась и, приводя себя в порядок, крикнула:
— Я сейчас спущусь.
Бизонтен зажег свечу, и перед ним возник человек в синих потертых штанах, в серой залатанной рубахе и в желтом плаще, плотно набитые карманы плаща хлопали его по ляжкам. Был он невысок ростом, но широк в плечах и плотно сбит, с огромными загорелыми ручищами, сплошь заросшими густой черной шерстью, что невольно сразу же бросалось в глаза. Лицо его тоже было такого же темно-коричневого цвета, как и руки, был он бородат и черноволос. Голос у него был хрипловатый и густой, под стать всему его облику.
— Надеюсь, ваш пес не перебудит весь город, — проворчал он.
Бизонтен прислушался. Какая-то собака у пристани отозвалась на лай Шакала, но кругом все было тихо. Он хотел было запереть дверь, но незнакомец приказал:
— Не надо. Иди за мной.
Чувствовалось, что незнакомец разгорячился от быстрой ходьбы и тяжело дышит.
— Куда идти? — спросил Бизонтен.
— На берег. Я вам кое-чего привез.
— Сейчас возьму фонарь.
— Нет. Не надо света.
Не раздумывая долго, Бизонтен последовал за незнакомцем. Туман по-прежнему стоял плотной завесой, но сквозь нее просачивался молочно-белый свет, предвестник луны, щедро разливавшей свое сияние там, в высоте. Они пересекли мощеную пристань, спустились на песчаный берег, усеянный галькой. Незнакомец поднял с земли канат и с силой потянул на себя. Бизонтен различал темную громаду лодки, медленно продвигавшейся к берегу. Нос ее врезался в прибрежный песок, и как раз в эту минуту до него донесся всхлип, замолк на минуту, потом перешел в плач.
— Скорее, — шепнул незнакомец. — Надо действовать быстро, а то они начнут хором вопить.
Бизонтен все еще не мог прийти в себя от изумления, он уже окончательно ничего не понимал. Он взял хныкавшего младенца и потихоньку стал укачивать его.
— А двух не удержишь? — спросил незнакомец, передавая ему второго младенца, к счастью спавшего крепким сном. — Иди вперед, а я за тобой.
Он вынул из барки большую корзину и ловким движением приладил ее себе на голову. Левой рукой он придерживал эту шаткую ношу, а в правой тащил огромной тюк Так они добрались до дома, и, когда незнакомец поставил на пол корзину, Бизонтен увидел в ней еще трех спящих младенцев.
— Дрыхнут, что твои сурки, — усмехнулся незнакомец. — Надо прямо сказать: чтобы они у меня не голосили по дороге, я перед отъездом напоил их молоком, и, хотя молока они уже давненько не видывали, я для верности туда виноградных выжимок еще подбавил.
Бизонтен по-прежнему укачивал на руках того, первого, что плакал. Незнакомец провел своей мохнатой лапищей по вспотевшему лбу и добавил:
— С этими особой заботы у вас не будет, с этой пятеркой-то, их уже от груди отняли. А вот в прошлый раз мне навязали тройку чуть ли не новорожденных. Пришлось им кормилиц искать. И поверь мне — дело это нелегкое. К счастью, со мной был Блондель. И нашел, представь, даже раньше, чем мы до Бьера добрались. Ну и ловкач, ей-богу!