– Вот теперь вы в корень смотрите. Валентина Кузьмича можно нейтрализовать не крупной суммой, как Блюмкина, а очень крупной. Отец Василий так и делал. Но и этого недостаточно. Валентину Кузьмичу вы должны дать подписочку о том, что вы, находясь в здравом уме и полном сознании, добровольно, без всякого принуждения, из идейных побуждений соглашаетесь быть его секретным осведомителем и, избрав себе псевдоним Попов, например, или менее прозрачный, допустим, Октябрьский, намекая на свою приверженность идеалам Октябрьской революции, – как, звучит? – так вот, избрав себе псевдоним, обязуетесь регулярно писать ему агентурные донесения о всех и вся: о Елизавете Ивановне – сколько стащила из церковной кассы и с кем блудит, о Гришке-алтарнике, о чем говорят верующие на исповеди. Но вашу совесть не должно все это отягощать. Валентин Кузьмич и так все знает: и с кем блудит Елизавета Ивановна – он и сам к ней похаживает, и сколько она из церковной кассы стащила – для этой цели он ее у вас и держит, и что верующие говорят на исповеди. Вам никогда не приходило в голову поковыряться в том ящике – не помню, как он называется, – у которого вы исповедуете?
– Аналой…
– Ну да, аналой… Уверен, что вы обнаружили бы там вмонтированный микрофон. Вы пишете Валентину Кузьмичу агентурное донесение, а он уже все знает. И агентурное донесение ему нужно лишь для того, чтобы убедиться в вашей преданности, в том, что вы ради него, Валентина Кузьмича, предадите и отца родного, и Бога, и чтобы вы сами знали, что вы мразь, подонок, отрекшийся от всего святого. Только таким образом можно «нейтрализовать» Валентина Кузьмича. Но можно ли будет после этого вас называть священником, приход – приходом, храм – храмом Божиим? Так что, честно говоря, выхода я не вижу. И тем не менее мой совет – попытайтесь отремонтировать кровлю до утра, потом вам сделать этого уже не удастся.
Юрий Петрович удалился, а я отправился к сыновьям Агафьи.
– Можно ли отремонтировать кровлю храма до завтрашнего утра? – спросил я Петра и Андрея.
Ответа на мой вопрос не последовало. Оба брата недоуменно смотрели на меня. К нам подошла Агафья. И я объяснил, что если к завтрашнему утру кровля не будет отремонтирована, то мы, по всей вероятности, лишимся храма.
– Что делать?
– Нужно позвать Николая, Степана, Ефима… – спокойно, как будто бы речь шла об обыденном, заурядном деле, стала перечислять Агафья имена сарских умельцев.
Петр и Андрей забрались на чердак и обследовали его и кровлю. Спустившись вниз, Петр сказал:
– Слава Богу, прогнили только два стропила. Что касается железа, то нужно заменить лишь несколько листов.
Агафья, Петр и Андрей ушли собирать умельцев. Через некоторое время к храму стали подходить какие-то мужички – постоят, посмотрят на крышу, обойдут храм со всех сторон, почешут затылок и уходят. Вскоре у бокового входа в храм собралось человек пятнадцать мужичков с топорами и ящичками для инструментов.
Все необходимое для работы было приготовлено. Кто-то прикатил бочку с краской. Притащили бревна. И работа началась. Вот уже несколько человек, обмотавшись веревками, взобрались на крышу и стали отдирать проржавевшие, трухлявые листы железа, другие стучали молотками внизу, сгибая края новых листов и подготавливая их к сборке. Тут же обтесывали топорами бревна для замены прогнивших стропил.
Около храма стояла толпа женщин и детей, с интересом наблюдавших за работой мужей и отцов и подбадривавших их. Руководил работами Петр, спокойно, ненавязчиво, незаметно. Он умудрялся и сам стучать молотком или топором, и давать другим советы и указания, появляясь то внизу среди жестянщиков и плотников, то на крыше храма. По всему было видно, что он, несмотря на молодость, пользуется среди мужичков непререкаемым авторитетом.
– Конечно, по-хорошему, – сказал мне Петр, – жесть сначала нужно было бы проолифить, просушить, а затем уже красить, но ничего не поделаешь, в конце концов, олифа в краске есть, а через какое-то время можно будет и перекрасить.
К наступлению темноты крыша была покрашена. Она блестела в лучах вечернего солнца, и храм сразу показался помолодевшим.
Я отслужил молебен, а затем мы все прошли в притвор, где стараниями женщин во главе с неугомонной Агафьей был уже накрыт стол. Они умудрились даже испечь куличи, словно на Пасху. Лица у всех были веселыми и счастливыми, как в пасхальную ночь. Я взглянул на Гришку-алтарника, и он без слов понял меня. Он подошел к маленьким колоколам, висевшим тут же, в притворе, и праздничный пасхальный звон наполнил храм.
Воистину я был счастлив: мы починили кровлю храма, мы предотвратили его разрушение, нам удалось отбить очередную попытку отнять его у нас, и наконец, совершенный в этот день подвиг спаял прихожан и вдохнул в них веру в свои силы.
А утром, как и предсказывал Юрий Петрович Лужин, в храм заявилась комиссия. Юрий Петрович был в ее составе. Выбрав удобный момент, он подошел ко мне и шепнул:
– Фантастика! Вот видите, чудеса, оказывается, все-таки бывают! Впрочем, больше вам и не на что рассчитывать…
– Блюмкин Виктор Григорьевич, – представился мне самоуверенный мужчина с вальяжными манерами стареющего актера, – заведующий городским отделом Госнадзора за памятниками архитектуры. С кем имею честь?
– Я думаю, Виктор Григорьевич, вы уже знаете, с кем имеете честь. Но могу по такому случаю официально представиться – настоятель Преображенского собора города Сарска иеромонах Иоанн.
– А отчество ваше?
– К сожалению, нет.
– Как же к вам обращаться?
– Так и обращаться – иеромонах Иоанн.
– Что же, иеромонах Иоанн, вы, наверно, догадываетесь о цели нашего визита?
– Могу предполагать.
– Вот и прекрасно. Мы пришли познакомиться с состоянием архитектурного памятника XVI века, кстати говоря, единственного в нашем городе. И нужно сказать, он производит удручающее впечатление. Ваша фирма оказалась не на высоте. Боюсь, что ей нельзя больше доверять содержание такого выдающегося памятника. И потом, что это такое? Вы осуществили ремонт кровли, не согласовав этот вопрос с нашим отделом! Вы могли нанести непоправимый ущерб выдающемуся творению русских зодчих и, я уверен, нанесли его. Вы знаете, чем это грозит? Уголовным делом!
Возражать Виктору Григорьевичу не имело смысла. Он валял дурака. Он разыгрывал спектакль, сценарий которого предусматривал ознакомление с интерьером и экстерьером храма. В сопровождении свиты, то есть комиссии, Виктор Григорьевич расхаживал по храму и вокруг него, делая какие-то пометки в блокноте. Затем он подошел ко мне. Многолетний опыт общения с отцом Василием, а может быть, интуиция подсказали ему, что было бы не лишним обменяться со мной несколькими словами, которые не обязательно сохранять для истории. Когда мы отошли с ним в сторонку, он с наигранной доверительностью сказал:
– Дело дрянь, отец Иоанн (знает шельма все-таки, как ко мне обращаться!), дело дрянь. Не знаю, право, что и делать.
– Мне кажется, вы несколько драматизируете ситуацию. Кровля отремонтирована. Поезд ушел.
– Вы полагаете?
– Не сомневаюсь в этом. Сейчас самое время заняться благоустройством интерьера, и в первую очередь восстановлением иконостаса. Вы, конечно, в ближайшие дни доставите нам две иконы, взятые на реставрацию (при этих словах разбойник, прости Господи, даже бровью не повел). Реставрация требовалась самая никчемная, но, я думаю, они могут обойтись и без нее. А вашу заботу о выдающемся творении русских зодчих, конечно, по достоинству оценят Валериан Харитонович и Гавриил Захарович (я назвал прямых начальников Виктора Григорьевича из Москвы, с которыми мне несколько раз приходилось встречаться во время их посещений Троице-Сергиевой лавры).
– А вы, кажется, правы, отец Иоанн. Поезд, видимо, в самом деле ушел. Что же касается двух икон из иконостаса, то я согласен – они действительно не требуют реставрации. Елизавета Ивановна, которая их мне передала, не специалист в иконах, но вы, я вижу, понимаете в них толк. Очень рад нашему знакомству. С умными людьми всегда приятно иметь дело. А насчет поезда не беспокойтесь – ушел поезд!
18 июня
До чего же любопытной оказалась история храма Преображения в Сарске! Старец Варнава провел уникальную исследовательскую работу. Но что самое удивительное, здесь, в сундуке, среди собранных им бумаг лежали подлинные исторические документы, самые ранние из которых датировались XIV веком! Документы были описаны, снабжены подробным комментарием и подготовлены к публикации. Старцу Варнаве опубликовать их, естественно, не удалось, но какая удача, что они сохранились!
Я держу в руках рукопись, озаглавленную «Летопись храма Преображения в Сарске иерея Порфирия Богоявленского». Автор летописи – человек переломного, Петровского века, выпускник Славяно-греко-латинской академии, однокашник Ломоносова. Он находился в переписке с первым русским историком Нового времени Василием Никитичем Татищевым, и, так же как Татищев, иерей Порфирий Богоявленский не вмещается в XVIII век. Он преодолевает сейсмический провал этого века, соединяя прошлое и будущее России.
Отец Порфирий завещал будущим настоятелям храма Преображения продолжать его летописный труд, для чего вплел чистые листы в свой журнал. Не все откликнулись на этот призыв, но большинство настоятелей оставили свой след в летописи храма. У одних летописи скупые и лаконичные, у других – более пространные. Одни дают лишь перечень пожертвований и осуществленных хозяйственно-восстановительных работ, другие рассказывают о важнейших событиях, нередко драматических, в жизни прихожан и всего города, третьи делятся своими сокровенными размышлениями, порою наивными, а иногда поразительными по глубине понимания жизни, человеческих судеб и происходивших событий. Но как бы то ни было, каждая запись важна как историческое свидетельство, даже вот эта, самая короткая, состоящая всего из четырех слов: «Служил, крестил, венчал, отпевал». Разве не ощущается здесь аромат екатерининской эпохи, века Просвещения? Сделал эту запись отец Николай Платонов. Платонов! Это уже о многом говорит. Митрополит Московский Платон, директор и проректор Московской Духовной академии, оказывал щедрую помощь наиболее талантливым студентам, составлявшим своеобразный платоновский кружок, интеллектуальное и духовное братство, члены которого получали фамилию Платонов. Сколько людей с этой фамилией ост